Императрица как-то сразу сдала, лишилась самоуверенности, словно перенесла тяжелую болезнь. Стала более суеверной. И когда однажды, в октябре, разразилась страшная гроза, что было удивительно для такой поздней осени, ей вспомнилась такая же ночная гроза накануне смерти императрицы Елизаветы Петровны. Она сочла это за дурное предзнаменование. Точно так же отнеслась государыня и к появившейся комете — усмотрев в этом знак своего близкого конца.
Ей говорили, что раньше она не придавала значения таким предзнаменованиям. На что она печально отвечала: «Да, раньше!..»
Ее все чаще и сильнее мучили колики, которыми она страдала после сильных волнений. На ногах открылись язвы, их взялся лечить Ламброс Кационис, грек, еще недавно корсар, сражавшийся на стороне русских с турками, которому позже посвятит свою поэму Байрон. Он рекомендует ножные ванны из ледяной морской воды. И действительно, вдруг наступило улучшение. Она даже присутствовала в Малом Эрмитаже, где Лев Нарышкин, обер-шталмейстер и ее любимец, развеселил ее, переодевшись мелким торговцем. Вспомнилось, как много лет назад точно так же ее до слез насмешил Потемкин, подражая ее собственному голосу. С того дня этот молодой подпоручик, красавец и умница, был допущен в интимный кружок императрицы, став со временем ее фаворитом и даже тайным супругом.
На другой день 67-летняя императрица встала как обычно, работала со своими секретарями. Затем отослала последнего из них, попросив обождать ее приказаний в передней. Тот ждет, но проходит довольно много времени, и он начинает беспокоиться. Появляется камер-лакей Зотов, он осмеливается войти в спальню. Но там императрицы нет, нет ее и в уборной. Сбегаются люди. И наконец Екатерину находят в гардеробной лежащей без движения на полу, с пеной у рта и предсмертными хрипами в горле. Она перенесла апоплексический удар и была без чувств. Сегодня мы бы сказали, что у нее был инсульт, то есть кровоизлияние в мозг, и ее разбил паралич.
Екатерину перенесли в спальню, положили на постель. Более суток продолжалась агония. Врачи во главе с ее личным доктором Роджерсоном были бессильны. Ему ничего не оставалось как констатировать: «Удар последовал в голову и был смертелен».
Утром «последовало сильное трясение тела, страшные судороги, что продолжалось до 9-ти часов пополудни», затем «совершенно не стало никаких признаков жизни». Это случилось 6 ноября 1796 года.
Следующий акт этой драмы также был предсказан Нострадамусом. Вот что говорится об этом в 73-м катрене восьмой центурии:
Королю полудикий солдатНанесет коварный удар, насмерть поразив.Всему виною скаредная мать.Горько раскается вся страна.
Но Павел не читал Нострадамуса. В то время как врачи и слуги хлопотали возле умирающей Екатерины, стирая кровавую пену с ее губ и пытаясь облегчить ее страдания, ее сын и наследник Павел в соседней комнате лихорадочно рылся в ящиках секретера.
Он искал завещание, по которому будто бы не ему передавала престол матушка, а своему любимцу, старшему внуку Александру. Императрица действительно недолюбливала сына Павла, осуждала его восхищение Фридрихом II и часто говорила своим приближенным: «Я вижу, в чьи руки попадет Империя после моей смерти! У моего преемника будет только одна цель: превратить Россию в прусскую провинцию!..» Она не скрывала своего желания отстранить сына от власти. На сей счет существует легенда, что будто бы Павел нашел шкатулку, а в ней конверт с завещанием. На нем было написано: «Вскрыть после моей смерти в Совете». Не долго думая, Павел бросил его в камин. Препятствие на пути к трону было устранено. Спешно за ночь был составлен манифест, в котором извещалось о кончине императрицы Екатерины II и о вступлении на престол Его Величества Павла Петровича, отныне императора Павла I. Манифест был зачитан в Сенате, войска принесли присягу новому монарху. И едва ли не тотчас же начались нововведения. Во время принятия присяги на верность в дворцовой церкви новый император явился в прусском мундире, так же по его повелению были одеты и сыновья Александр и Константин. Но это были лишь цветочки. Дальше, чуть ли не день спустя, последовало распоряжение, что офицерам запрещалось ездить в закрытых экипажах, а только верхом, или в санях, иди в дрожках. Предписывалось всем обывателям носить косички и пользоваться пудрой, запрещались круглые шляпы, сапоги с отворотами, длинные панталоны и жилетки, а также завязки на башмаках, вместо которых должно носить пряжки. Волосы следовало зачесывать назад, а не на лоб. Экипажам и пешеходам велено было останавливаться при встрече с высочайшими особами, и те, кто сидели в экипажах, должны были выходить из них хоть в грязь и лужу, чтобы отдать поклон августейшим особам.
Сразу же начались вахтпарады, был введен новый военный устав, новые мундиры. Говорили, что тот, кто за неделю до того уехал из столицы, вернувшись, ее не узнал. Дворец стал казармой: офицеры бегут с донесениями, стук сапог и звон шпор. С самого раннего утра, с шести часов, Павел уже был в кабинете, работал. Возненавидев екатерининские порядки, он принялся, как писал сенатор и поэт И. И. Дмитриев, за подвиг «исцеления» России.
Не успел он еще короноваться, как всех своих недругов при дворе сослал, зато вернул из Сибири всех гонимых при Екатерине. Отправил в отставку 7 маршалов, в том числе и Суворова, и более 300 старших офицеров за мелкие проступки или просто потому, что они ему не нравились. Сотни гражданских лиц, сочтенных «якобинцами», подверглись преследованиям.
Павел сократил число «губернаторов» и — что совсем было глупо — снова ввел для дворян телесные наказания, от которых Екатерина II избавила их в 1785 году. Вообще все, что его мать создавала в течение многих лет своего царствования, было предано забвению. У него была одна любовь — армия, если не считать увлечения женщинами.
Вкус к чувственным наслаждениям Павел впитал, можно сказать, с детства. Ему не было еще и десяти, когда Григорий Орлов привел его для наглядного урока в спальню к фрейлинам. Урок не прошел даром: еще до первого брака у Павла было несколько любовниц, у одной из них, Софьи Ушаковой, родился сын. Когда Павлу исполнилось пятнадцать лет, мать Екатерина II начала думать об его женитьбе. Выбор ее пал на Вильгельмину-Луизу, принцессу Гессен-Дармштадскую. В Любек была послана эскадра, чтобы привезти в Петербург невесту. Командовал кораблем, на котором плыла Вильгельмина, двадцатилетний красавец граф Андрей Разумовский, сын фельдмаршала и внук пастуха. Молодой ловелас произвел неизгладимое впечатление на невесту государя и весьма преуспел. Позже выяснилось, что именно тогда, еще до встречи со своим будущим мужем, она стала любовницей графа.
Павел ничего не подозревал и сразу влюбился в нареченную. В сентябре 1773 года состоялось венчание. Вильгельмина стала Натальей Алексеевной. Наследник проводил время в обществе веселой супруги и своего приятеля, жизнерадостного Разумовского. Одно время даже казалось, что Павел стал не таким угрюмым и желчным. Он и сам признавался Разумовскому, что благодаря дружбе с ним стал менее подозрительным и решил жить в согласии со всеми.
Но вскоре Павлу пришлось разочароваться и в друге, и в супруге. Он узнал о неверности жены и коварстве Разумовского.
При дворе давно все догадывались о связи Натальи Алексеевны с графом, лишь Павел до поры не ведал об этом, утратив свою обычную недоверчивость и подозрительность. Как писал современник, Разумовский каждый день ужинал с августейшими супругами и незаметно подсыпал Павлу опия, «чтобы превращать трио в уединение вдвоем».
Впрочем, до поры Павел был влюблен и слепо верил жене, она казалась ему существом безупречным и целомудренным. Даже когда мать попыталась открыть сыну глаза, он не внял ее предупреждению. И только после того, как Наталья скончалась от родов, Павел узнал правду. В шкатулке покойной были найдены письма ее возлюбленного.
По настоянию матери Павел женился во второй раз. Опять сосватали невесту немецких кровей — герцогиню Вюртембергскую Софью-Доротею. Павлу она понравилась, и осенью 1776 года сыграли свадьбу. Софья-Доротея приняла православие и стала Марией Федоровной. Уже через год появился первенец Александр. Всего у них родится четыре сына, в том числе будущие императоры Александр I и Николай I, и шесть дочерей. Со временем, однако, семейная жизнь великокняжеской четы разладилась. У Павла появились побочные связи, в частности с Глафирой Ивановной Алымовой. Она была смолянкой первого выпуска в 1776 году и стала всеобщей любимицей при дворе за веселый нрав. Екатерина II ласково называла ее «Алимушка» и назначила ее фрейлиной к жене наследника. Однако под внешне веселым и живым характером скрывалась тщеславная и завистливая натура. Кажется, Павел вздохнул с облегчением, когда она вышла за тайного советника Ржевского.
