Сталин выслушал Жукова. Тот доложил о пограничниках Киевского военного округа, задержавших перебежчика, немецкий фельдфебель дал показания — Гитлер начнёт наступление на СССР утром 22 июня.
— А не подбросили ли немецкие генералы перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил Сталин.
— Нет, товарищ Сталин, — ответил Тимошенко, — не подбросили. Перебежчик говорил правду, сомнений в том нет.
Сталин, а также вошедшие в кабинет члены Политбюро, не приняли вариант директивы, составленной Ватутиным, но и не отвергли его полностью, попросили подкорректировать. Жуков и Ватутин вышли в соседнюю комнату, быстро составили новый вариант, он был коротким, гласил следующее: «Нападение может начаться с провокационных действий немецких частей».
По приказу генерала Ватутина в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 года Генштаб разослал директиву в пограничные войска и военные округа.
До мощного огня с немецкой стороны по нашим частям на границе СССР оставалось два с половиной часа.
Всего-то два с половиной часа!
А уже днём люди услышали по радио выступление министра иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, — говорил он, — без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многим местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек.
Налёт вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий.
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством…
Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигентами, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.
Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В своё время на поход Наполеона в Россию народ ответил Отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришёл к своему краху. Тоже будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны».
6
Генерал Николай Ватутин также, как и генерал Иван Конев, был «человеком поля», то есть любил солдатский дух, тяготился кабинетной деятельностью. Хотя тогда именно в Генеральном штабе требовалось его умение анализировать, быстро схватывать ситуацию, планировать боевые действия, просчитывать их последствия, наконец, выдержка, хладнокровие. Ситуация на западе СССР менялась стремительно, генералы были необходимы прежде всего на передовой. Через неделю после начала войны Николай Фёдорович Ватутин уехал в Псков, где с 1 июля возглавил штаб Северо-Западного фронта, а затем переместился вместе с ним в Новгород.
Командовал фронтом генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин. Он был выше среднего роста, коренастый, спокойный. Казалось, командующий взвешивал слова, будто на весах, прежде, чем что-то сказать. Природная неторопливость, обстоятельность во всём отличали Павла Алексеевича. Он любил продумывать операции до мелочей, бить врага наверняка. Его хорошо знали в Красной армии. До войны Курочкин возглавлял Забайкальский военный округ, а в самые первые дни нашествия фашистов встретил натиск их армий «Север» в Прибалтике.
В тот вечер Курочкин вызвал к себе несколько офицеров, среди приглашённых был и полковник П.А. Ротмистров. Разгладив пальцами широкие черные усы, Павел Алексеевич вступил в кабинет генерала. По озабоченному лицу Павла Алексеевича Курочкина командир танкистов догадался, что случились какие-то неприятности. И он не ошибся. Командующий фронтом, обычно приветливый, молча пожал руку Ротмистрову, жестом пригласил его пройти к лежавшей на столе карте.
Подошёл и сам, постоял неподвижно, собираясь с мыслями, тяжело вздохнул.
— Немцы рвутся к Москве, — заговорил он. — Пали Брянск и Орёл, тяжелые бои идут под Вязьмой.
Генерала прервал скрип открывшейся двери.
В комнату вошли начальник штаба фронта Николай Фёдорович Ватутин и начальник автомобильных и бронетанковых соединений полковник Павел Павлович Полубояров.
— Что у нас нового? — спросил командующий вошедшего Ватутина.
Круглолицый, кряжистый, Ватутин тоже глубоко вздохнул. Он никогда не терял присутствия духа и чувства легкой иронии.
— Новости у нас пренеприятные, хуже некуда, — сказал начальник штаба Северо-Западного фронта. — Но мы ещё способны сопротивляться. И будем не только сопротивляться, но и нападать.
Павел Алексеевич Курочкин чуть улыбнулся.
Генерал Ватутин, склонившись над картой, объяснял офицерам, что правое крыло Западного фронта, ослабленное в боях, отошло к рубежу Осташков-Ржев, а в нашей обороне возникла «дыра» шириной до 80 километров.
— В этот прорыв, — продолжал он, — противник бросил 3-ю танковую группу, три моторизированные дивизии, усиленные армейским корпусом из двух дивизий, силы большие. Теперь уж очевидно, что немцы рвутся к Калинину, а потом, возможно, нанесут удар на Ярославль и Рыбинск.
— Или пойдут на Москву по Ленинградскому шоссе и вдоль Октябрьской железной дороги, — добавил командующий фронтом.
Он помолчал.
— Ставка приказала нам срочно создать оперативную группу, — продолжал Курочкин. — Командовать ею поручено Николаю Федоровичу.
Он опять замолчал на несколько секунд, раздумывая о чём-то.
— Ваша бригада, Павел Алексеевич, — П.А. Курочкин взглянул на полковника Ротмистрова, — будет «железным кулаком» в этой группе.
Н.Ф. Ватутин, не отрываясь от карты, уже в качестве командира оперативной группы, поставил полковнику боевую задачу:
— Вам надлежит не позже утра 15 октября выйти в район Вышнего Волочка и следовать далее, не допустить прорыва танков противника в Торжок.
— Чем мы можем помочь товарищу Ротмистрову? — спросил П.А. Курочкин у Павла Полубоярова.
— Танков у нас, к сожалению, нет, — вздохнул Павел Павлович. — Но в Валдай мы уже направили ремонтные средства. Вот всё, что я могу дать.
Полковник сидел, будто окаменевший. Он смотрел на карту, где кружком был обведен райцентр Селижарово, а от него стрелка шла на родную деревню Сковорово. «Неужели, — с горечью подумал Павел Алексеевич, — и в мой родительский дом придут фашисты? И ничего невозможно сделать!»
Курочкин, похоже, уловил состояние полковника, подошёл к нему.
— Вы, Павел Алексеевич, кажется, уроженец этих мест? — Курочкин положил руку на плечо Ротмистрову.
— Так точно, товарищ командующий фронтом, вот моя деревня! — Павел Алексеевич показал на черную точку на карте.
Курочкин понимающе кивнул головой.
— Мы надеемся, что это как-то облегчит выполнение поставленной вам задачи, — добавил он.
И посмотрел на начальника штаба фронта.
— Только надо торопиться, — вставил реплику Н.Ф. Ватутин, — промедление приведёт к непоправимым последствиям.
— Понятно, товарищ генерал, — ответил Ротмистров.
Полковник вышел от генерала. А там оставшиеся офицеры ещё уточняли детали предстоящей операции.
— Вам, Николай Федорович, необходимо самому выехать в район Торжка, на месте принимать решения. Так лучше. Докладывайте обстановку. Времени в обрез, приступайте к выполнению, — сказал Курочкин.
— Есть, товарищ командующий! — отдал честь Ватутин.
— Да, попрошу, — добавил Курочкин, — внимательным будьте, берегите себя, вы нам нужны здесь.
— Не беспокойтесь, Павел Алексеевич, — заверил Ватутин.
Большие ясные глаза Ватутина излучали тепло.
Он быстро собрал вещи, захватил любимую тетрадь, куда заносил заметки о военном искусстве, а также читанный-перечитанный томик Михаила Фрунзе, и вскоре выехал на южную окраину озера Ильмень.
7
В деревню Яжелбицы Павел Алексеевич Ротмистров прибыл, когда уже густели сумерки. Сиротливо темнели избы, покинутые хозяевами, ни в одном из окон не горел свет, пустынная улица лежала меж домов, как бы никому не нужная. Лишь около помещения, где квартировал штаб, отмечалось оживление, слышались голоса. Он пригласил начальника штаба Михаила Любецкого, командира танкового полка Александра Егорова, ещё несколько офицеров; быстро разработали приказ на марш для подразделений бригады и приданных ей частей.
На отдых осталось краткое время.
Полковник прилёг на походную кровать, но не спал. Напоминание Курочкина об отчей деревне растревожило душу Павлу Алексеевичу. «Вот, Сковорово не так уж и далеко отсюда, — размышлял он, — махнул бы на вездеходе, да никак не заехать, не получается, не с руки, а жаль, жаль. Ох, как хочется побывать там!».
