— Перестань! Мне здесь трудно летать — тут атмосфера.
— Отдай бабки, я сказал!
— Ничего с ней не случится, если мы возьмем немножко. Я не могу все время воровать в магазинах. Я хочу, как нормальный человек, пойти в приличный ресторан…
Пачевский не успел ответить — дверь открылась, и в его каморку вошла хозяйка.
— Паша, ты привез выручку?
— Да, конечно… — сказал Пачевский.
— Давай, мне некогда! — И хозяйка протянула руку за деньгами. — Сколько сегодня?
Пачевский, глядя через плечо хозяйки, сделал требовательный жест, и хозяйка удивленно оглянулась. Но там уже никого не было.
— Кому ты машешь? — сказала хозяйка.
— Нет, никому… — И Пачевский, подавив вздох, обреченно подвинул деньги по столу к хозяйке.
— Ты какой-то странный стал, — заметила она и спросила еще раз: — Сколько сегодня?
— Семьсот тысяч… — ответил Пачевский, пряча глаза.
— Маловато, — сокрушенно сказала хозяйка, сбросила, не считая, деньги в большой полиэтиленовый пакет и понесла в кассу.
А Ангел, стоя на сейфе, захлопала в ладоши:
— Ура! Вот видишь! Вот видишь! Она ничего не заметила! — И, швырнув вверх пачку денег, радостно заплясала: — Мы идем в ресторан! Мы идем в ресторан!..
Конечно, теперь он спал по ночам далеко не столь крепко, как раньше. И потому при первом же шорохе открыл глаза.
В темноте он сначала увидел только свечу, которую она внесла в спальню.
А уже потом — ее, Ангела с Небес.
Нужно отдать ей должное — в коротенькой и прозрачной ночной сорочке, сквозь которую, как у стриптизерш, просвечивали узенькие бедра и тоненькая ниточка стрингов, она была так соблазнительна, как никогда раньше.
Ладошкой прикрывая трепыхающееся пламя свечи, она подошла к кровати.
Пачевский, онемев от ее наглости, скосил глаза на жену.
Но жена, отвернувшись от него, спала на боку.
А Ангел, поставив свечку на тумбочку рядом с будильником, нырнула в постель к Пачевскому.
— Ты с ума сошла! — без голоса прошептал он, осипнув от страха.
— Ничего подобного! — ответила она в полный голос и свободно потянулась в постели. — Ой, как тут мягко!..
— Ты не можешь тут спать…
— Конечно, не могу. Спать с таким мужчиной глупо. — И она прильнула к нему всем телом, повела рукой по его груди… по животу… и еще ниже…
— Перестань! — сказал он. — Исчезни!
Но она будто и не слышала, а, наоборот, стала целовать его грудь… живот…
Он задохнулся и закрыл глаза:
— О-о!.. О!.. Господи!..
В комнате занялось золотое свечение, но тут жена толкнула Пачевского в бок:
— Паша!
— Что? — спросил он, не открывая глаз.
— Ты стонешь. Проснись!
— Отстань, дай поспать… О-о!..
Но жена не отставала:
— Паша, очнись! Что тебе снится? И зачем ты зажег свечу?
Тут, расталкивая его, рука жены соскользнула по его животу вниз, к паху.
— О Господи! — почти испугалась она. — Ну наконец-то! Поздравляю!
И жарко обняла Пачевского. И Пачевский вдруг ответил ей с таким пылом и рвением, какого она не испытывала, наверное, со времен их медового месяца.
А в воздухе вдруг зазвучала, все нарастая, знакомая песня:
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
…На отраженном потолке
Скользили тени —
Скрещенье рук, скрещенье ног,
Судьбы скрещенье…
Действительно, пламя свечи отбрасывало на потолок скрещение их рук и ног. Только (хотите — верьте, хотите — нет) на сей раз этих ног было не две пары, а три…
На рассвете, то есть еще тогда, когда адские мусорные машины только выезжали из своих гаражей, Ангел с Небес опять разбудила Пачевского.
— Ну что теперь? — сказал он стоически.
— Вставай!
— Зачем? Еще ночь…
— Вставай, я сказала! — И она бросила перед ним его старые, еще армейские, из лосиной кожи кроссовки.
— Господи, где ты их нашла?
— Нашла. В кладовке. Вставай!
Поливальная машина шла по мостовой и мощной струей сбивала пыль к тротуару.
Позади нее двигалась техничка и на прицепе тащила за собой какой-то внедорожник.
А еще дальше, по тротуару легкой ангельской походкой бежала она, Ангел с Небес, и, оглядываясь, насмешливо подгоняла Пачевского:
— Давай!.. Давай!.. Мужчина!..
Пачевский, тяжело дыша, старался не отставать.
А когда потный, с одышкой, он вернулся домой и на полусогнутых поднялся к своей квартире, он еще с лестницы услышал голос жены:
Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее совсем не ждешь!..
И, войдя в квартиру, не поверил своим глазам: жена, причесанная, в новеньком коротком халатике, пекла на кухне блины и громко, в полный голос пела:
И каждый вечер сразу станет
Так удивительно хорош!..
И ты поёшь!..
Увидев мужа, она танцующим шагом ступила к нему с протянутыми руками:
— Сердце! Тебе не хочется покоя!.. Сердце! Как хорошо на свете жить!.. Садись, дорогой! Блины! Твои любимые…
— Ты видишь? — сказала за спиной Пачевского Ангел с Небес. — А если б ты делал это два раза в день? Она бы тоже летала!..
И снова фургон с надписью «КНИГИ» колесил по Москве, разгружая книги у книжных магазинов «Библиоглобус», «Москва», «Дом печати»… Накладные… счета… накладные… Книжные палатки и прилавки на улицах и в метро…
Но теперь в своей каморке в издательстве часть выручки Пачевский регулярно клал себе в карман.
И жизнь его стала — сплошная малина! Жена села на «кремлевскую диету», похудела, постриглась в модной парикмахерской, от еженощного секса помолодела лет на двадцать и закормила Пачевского не только блинами, но и самыми невероятными кулинарными изысками. И даже обновила обои в квартире…
А в дорогих бутиках — в «Атриуме», на Манеже и на Смоленке — Ангел с Небес примеряла платья, сапоги, нижнее белье, джинсы, кофточки, плащи и еще бог знает что.
И поминутно выскакивала из примерочной, весело и кокетливо показывая себя Пачевскому.
Ей действительно все было к лицу и все по фигуре, остальные покупательницы восторженно смотрели на нее и бросались примерять то же, что выбрала она.
И Пачевскому льстило это, он любовался своей красоткой и щедро платил за ее наряды. А она льнула к нему и шептала:
— Мужчина, я хочу в «Экспедицию».
— В какую еще экспедицию? — изумился Пачевский.
— Это такой ресторан. На Солянке. Там можно на вертолете полетать!
— Кто тебе такую чушь сказал?
— Ничего не чушь! Я видела рекламу. А можно мне эту кофточку? Смотри, как на мне сидит…
* * *
В издательстве Пачевский, отведя директора типографии от конвейера в дальний угол цеха, взял его за грудки:
— Коля, ты мне доверяешь?
— А в чем дело? — ответил тот осторожно.
— Заработать хочешь?
— Ну, допустим.
— Нет, ты не крути: да или нет?
— Ну, хочу, конечно! Кто не хочет?
— Значит, так, смотри. «Жаркие ночи» улетают, как горячие пирожки. Любой тираж! Да или нет?
— Ну…
— Дышло гну! Думай! Я пригоню левую бумагу, ты сделаешь левый тираж, и я его двину мимо кассы — бабки пополам. Ты понял?
Директор испуганно посмотрел ему в глаза, но Пачевский не ослаблял напора:
— Прикинь, Колян! Доллар делаем на книжке! Доллар!!! Тиснешь тысячу — пятьсот твои. Тиснешь десять тысяч — пять штук в карман! Тачку купишь, человеком станешь! Катю будешь катать! А у Кати сиськи!!! Ну?!
Директор охрип:
— Дышло гну! Давай бумагу…
Конвейер, увеличив скорость, стал печатать левые тиражи. Пачевский, увеличив темп, разгружал книги у книжных магазинов и уличных торговцев, делил выручку с директором типографии и выводил свою жену в концерты на Жванецкого, Митяева и Макаревича.
А по утрам бегал по парку «Сокольники».
И снова разгружал книги… Книжные магазины… уличные прилавки… И польщенно принимал от Ангела с Небес цветы, с которыми она являлась к нему в его каморку в издательстве. И гулял с ней по Чистым и Патриаршим прудам, по Тверской и Манежу.
— Мужчина, — говорила она, облизывая эскимо на палочке, — а что такое Государственная дума?
— Это наш парламент.
— Там сочиняют законы?
— Да. А почему ты спрашиваешь?
— Я хочу, чтоб они сочинили закон о любви.
— Как это «о любви»?
— Очень просто. Ведь все, что мы делаем, мы делаем ради любви. Правильно? Чтобы нас любили. Значит, нужен закон: три раза в день — час любви! И тогда все — никто на вашей земле не будет никого убивать, завоевывать. Понимаешь? Кончатся все войны! Поцелуй меня!..
Конечно, на них оглядывались прохожие, но Пачевскому это льстило, он гордился и собой, и своим Ангелом и как-то заехал с ней в ресторан «Экспедиция» на Солянке. А там оказались не только экзотическая еда и оранжевый вертолет посреди зала, но — вдруг — живая музыка, джаз-банд, да какой! Конечно, не Игорь Бутман и не Алексей Козлов, а кто-то из молодых. Но — ранних…
