в какой-то момент попросил снять полицейскую охрану, был «активным участником заговора – использовал свою машину, чтобы перевозить заговорщиков, позволяя им встречаться у него дома, постоянно курсируя между посольствами Германии, Испании и Великобритании в Лиссабоне – и изображает человека в состоянии взволнованной нерешительности»[286].
22 июля итальянский министр в Лиссабоне сообщил по радио, что герцог не намерен покидать Португалию до октября[287]. На следующий день Эдуард позвонил Бермехильо и сказал, что хочет обсудить с ним срочное дело. 24 июля герцог сообщил послу Испании в Лиссабоне, брату генерала Франко Николасу, что он «готов вернуться в Испанию»[288]. Еще через день итальянский министр сообщил по радио в Рим, что герцог подал заявление на получение испанской визы, и сказал другу, что король «продемонстрировал большую слабость»[289].
В тот же день Макс цу Гогенлоэ-Лангебург сказал Вальтеру Хьюелю, представителю Риббентропа по связям с Гитлером, про разговор о заключении мира путем переговоров с Ага-ханом, что: «Он видел Виндзора еще в апреле, и последний думал так же, как и он, и был в близких отношениях с Бивербруком»[290]. 25 июля посол Германии Шторер сообщил Риббентропу, что дон Мигель Примо де Ривера вернулся из Лиссабона, где у него было две беседы с герцогом. Шторер утверждал: «Политически он был более отдаленный от короля и нынешнего английского правительства… Герцог подумывал о том, чтобы сделать публичное заявление и тем самым отказаться от нынешней английской политики и порвать со своим братом»[291].
6 июля Эдуард провел двухчасовую встречу с Николасом Франко. «Влияние на герцога и герцогиню, оказываемое конфиденциальными эмиссарами, уже настолько эффективно, что их твердое намерение вернуться в Испанию можно считать в высшей степени вероятным», – сообщил Шторер Министерству иностранных дел[292]. Он процитировал герцога, назвавшего войну преступлением, и что он был потрясен речью Галифакса 22 июля, в которой тот отверг мирное предложение Гитлера. В заключение Шторер сказал: «Говорят, герцог откладывает отъезд»[293].
Теперь немцы приводят в действие новый план, один из самых странных эпизодов в жизни герцога – операция «Вилли».
* * *
Вальтер Шелленберг был умным и амбициозным офицером разведки, свободно владевшим французским и английским языками, который изучал медицину и юриспруденцию в университетах Марбурга и Бонна, прежде чем вступить в СС в 1933 году и быстро подняться в ее рядах. Теперь тридцатилетнему Шелленбергу Риббентроп поручил убедить герцога работать на немцев либо добровольно – он был уполномочен предложить 50 миллионов швейцарских франков – либо силой[294].
В пятницу, 26 июля, Шелленберг прибыл в Лиссабон. В тот день герцог встретился с агентом абвера Анхелем Алькасаром де Веласко, который действовал под кодовым именем «Виктор»[295]. Он привез с собой письмо от дона Мигеля Примо де Риверы, в котором утверждалось, что, если пара не уедет в Испанию, они будут убиты британской разведкой и что они должны согласиться на сопровождение в Гуарду, деревню в 150 милях к северо-востоку от Эшторила на границе с Испанией.
Герцог попросил дать ему сорок восемь часов, чтобы подумать. Дэвид Экклз вылетел обратно в Лондон с депешами, переданными братом Франко. Это подтвердило, что герцог планировал вернуться в Испанию[296]. Экклз позже повторил: «Они пытались заставить его согласиться и сыграть на руку мирной конференции, на которой немцы увидели бы, что он получил трон»[297].
Британцы, которые читали коды абвера, теперь решили действовать, и верный Монктон был отправлен в Лиссабон. Он прибыл 28 июля, привезя с собой письмо от Черчилля:
«Губернатору Багамских островов необходимо будет высказать мнение о войне и общей ситуации, которые не противоречат мнению правительства Его Величества… Многие острые и недружелюбные уши будут настороже, чтобы уловить любое предположение о том, что Ваше Королевское Высочество придерживается мнения о войне, или о немцах, или о гитлеризме, которое отличается от принятого британской нацией и парламентом»[298].
29 июля итальянский министр в Лиссабоне Ренато Бова Скоппа сообщил Чиано, что эмиссар Веласко сказал коллеге: «Принц думает так же, как мы». Сообщение было отправлено в Берлин[299]. В нем говорилось, что, похоже, герцог был готов согласиться с планом, но усилия Монктона оказались эффективными. На следующий день Шелленберг записал в своем журнале: Willi will nicht («Вилли говорит «нет»).
Позже в тот же день Хойнинген-Хьюн отправил телеграмму Риббентропу, в которой говорилось, что, хотя герцог по-прежнему выступает за мирные переговоры, он считает «настоящий момент неподходящим для того, чтобы проявить себя на политической сцене», добавив, что «его отъезд на Багамы не обязательно означает разрыв, поскольку он может вернуться 24-часовым перелетом через Флориду»[300].
В полдень 30 июля герцог дал пресс-конференцию в британском посольстве, чтобы сообщить, что отправляется на Багамы. Теперь Риббентроп решил, что есть только один вариант – похитить эту пару.
На следующий день Эдуард встретился с доном Николасом Франко, который напомнил ему, что: «Может наступить момент, когда Англия снова почувствует необходимость в вас, и поэтому вы не должны быть слишком далеко»[301].
31 июля де Ривера сообщил:
«И все же герцог заявил, что хочет отправиться на Багамы. В данный момент никаких перспектив на мир не существовало. Дальнейшие заявления герцога указывают на то, что он тем не менее уже рассмотрел возможность того, что роль посредника может выпасть на его долю. Он заявил, что ситуация в Англии на данный момент все еще отнюдь не безнадежна. Следовательно, он не должен сейчас, путем переговоров, проводимых вопреки приказам его правительства, развязывать против себя пропаганду своих английских противников, которая может лишить его всякого престижа в тот период, когда он, возможно, сможет предпринять действия. Он мог бы, если бы представилась такая возможность, принять меры даже с Багамских островов»[302].
Риббентроп ответил позже в тот же день, отправив «Самую срочную совершенно секретную» телеграмму в посольство в Португалии, в которой говорилось, что «Германия теперь полна решимости заставить Англию заключить мир всеми средствами власти. Было бы
