А ведь еще есть его руки — сильные, твердые и тоже очень горячие. И совершенно непонятно, когда она умудрилась так замерзнуть, что сейчас он почти жжется. И в холоде ли дело?..
— Часто у вас упыри действуют вот так разумно, сообща? — вдруг нарушил молчание Дмитрий.
— Что ты имеешь в виду?
— Они нападали стаей, организованной и сплоченной. Я первый раз такое видел. Притом готов поручиться, что у стаи этой был вожак, он держался чуть позади остальных и не лез под пули, в отличие от товарищей, — пояснил Косоруков.
— Не знаю… — растерянно отозвалась Анна, с трудом разгоняя сладкий дурман в голове и вспоминая подробности драки. — Да, ты прав, и впрямь странно себя вели. Только я тоже подобного не припомню. Они вообще редко встречаются группой, а тут еще такая большая. То есть может, конечно, и встречаются, но никто рассказать не сумел… Да нет, не было, — она тряхнула головой. — Иначе бы кто-то да знал.
— Кто-то — это ведьма или шаман?
— И они тоже. Мне кажется или ты уже говоришь о них без насмешки? — улыбнулась она.
— После столь действенного благословения от местного священника я готов поверить в любые небылицы, — поморщился он и опять тряхнул головой, пытаясь убрать лезущие в глаза мокрые волосы, с которых вода текла на лицо.
Анна с затаенным трепетом и глубоким внутренним удовлетворением помогла, не дожидаясь просьбы — провела ото лба вверх, путаясь пальцами в густых волосах, откинула неровные пряди набок.
— Спасибо, — сказал Дмитрий и опять на несколько секунд умолк. Но все же упрямо продолжил: — Как думаешь, кто из них лучше разбирается в нежити? Священник или ведьма?
— Мы все равно сейчас к Джие идем, начнем с нее. Думаю, все же она. Отец Алексий очень хороший священник, но знаний обо всем таком у него нет, разве что от ведьмы почерпнул, они часто чаевничают вместе.
— И почему я уже не удивляюсь, — пробормотал Косоруков себе под нос и опять замолчал, хмурясь.
Под пологом деревьев было сумрачно, но все же не настолько темно, чтобы не разглядеть в упор сосредоточенное и суровое выражение его лица.
— О чем ты так напряженно думаешь? — не выдержала Анна через несколько секунд и воспользовалась прекрасным поводом опять прикоснуться к его лицу. Опять убрала упавшие на лоб волосы, провела пальцами по спинке носа, смахивая воду, и насилу заставила себя этим ограничиться.
— Да все о том же, — отозвался Дмитрий нехотя.
Не признаваться же, о чем он думал на самом деле.
Потому что Косорукову тоже не так уж часто приходилось носить на руках девушек. А уж девушек настолько… малоодетых — и вовсе никогда. А мокрая рубашка Анны из тонкого белого полотна не только плотно облепила хозяйку, но еще и просвечивала.
И хорошо еще, тучи очень плотные и под деревьями сумрачно и плохо видно, а еще надо смотреть под ноги и по сторонам, так что есть на что отвлечься. И он честно старался не глазеть и думать о чем-то постороннем, но это и прежде не всегда получалось, теперь же… не железный он, в самом деле.
И не глазеть еще полбеды, а вот не ощущать — это как прикажете? Да, держал он ее в основном за пояс и кобуру, благо широкие и прочные кожаные ремни позволяли, вот только легче от этого было исключительно в физическом смысле, потому что тащить удобнее. Замерзшая девушка жалась к нему всем телом, цеплялась за плечи, а порой и вовсе — словно нарочно, словно дразнясь, — касалась нежно и осторожно. Хорошо, успел себя одернуть, когда она ему волосы принялась поправлять, не потянулся, как какой-то плешивый кот, за лаской.
И поговорить бы о чем-нибудь, потому что разговор отвлекал от лишних мыслей, но, как назло, ничего путного в голову не шло…
— Дим, — вдруг решила спасти его Анна. — А ты ведь инженер, чародей, хоть и бывший, и вообще моряк… Где ты так лихо стрелять наловчился, с двух рук? Неужели моряков так учат? Или ты за то время, что охотником разъезжаешь, этак вот навострился? Ты извини, если вдруг тема неприятная…
— Ты уж меня совсем в немощь какую-то записала, — усмехнулся он в ответ. — Прекращай поминутно извиняться. А стрелять… Нет, это я сам, еще в училище. Из-за фамилии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— То есть?
— Косоруков же. Я поначалу жутко злился, когда над этим смеялись. Сейчас-то уже наплевать, и понимаю, что дразнили больше потому, что очень легко на всякие глупости велся. Но тут, как говорится, нет худа без добра, и я многим дельным вещам со зла или на спор научился. Стрелять вот. Драться тоже еще тогда научился. Починить что-нибудь. Жонглировать могу, хотя пользы от этого умения, конечно, никакой.
— Жонглировать? — с искренним восхищением переспросила она. — Покажешь? К нам как-то балаган приезжал, и вот там один лихо умел… У нас вся детвора тогда пыталась выучиться, но только у меня так и не вышло.
— До балаганного артиста мне далеко, — самокритично признал Дмитрий. — Но покажу, чего бы и нет…
Жонглирование вообще оказалось неожиданно полезной штукой. С обсуждения его и циркачей они легко перешли на детские воспоминания, и тема эта оказалась очень благодатной: у обоих детство оказалось счастливым, и вспоминать было приятно. Дмитрий рассказывал, как они с другими мальчишками проказничали в большом городе, плавали в холодном заливе, искали старинные клады, выслеживали брекских шпионов. Ни одного, правда, не поймали, но зато было весело. Анна со смехом призналась, что у них игры были похожие, разве что вместо темных дворов, чердаков и подвалов, в которые еще надо было как-то просочиться, к их услугам были все окрестные горы, а вместо брексов воевали, конечно, с чиньцами. Или с желтокожими дикарями, по настроению, причем с последними — почти на самом деле, дети из соседних чжурских поселений нередко приходили играть вместе. Но на команды, чтобы никому не было обидно, разбивались по жребию.
Дмитрий, конечно, немного терялся от таких откровений, все же собеседница — девушка, но объяснение быстро нашлось. Оказалось, что мать Анны умерла родами, повторно отец не женился и явно куда больше был занят службой и городом, чем воспитанием дочери. К обучению ее подошел ответственно, но вот времени на то, чтобы следить за досугом и поведением, уже не оставалось. Всерьез обидеть ее тут никто не мог, а остальное господина Набеля не волновало.
Через некоторое время нести девушку на руках Косоруков устал и, с ее согласия, перехватил иначе, животом себе на плечи, поддерживая с одной стороны под колено, с другой — за локоть. Почти по инструкции, как раненых положено переносить. Анна такому положению не особо радовалась, потому что было оно менее удобным, но не ругалась, а больше хихикала, чувствуя себя очень глупо, и пыталась устроиться поудобнее.
Пик грозы к этому моменту миновал. Порой погромыхивало, но больше к западу, далеко, а не прямо над головой. Серая стена ливня тоже ушла вслед за молниями и первой волной штормового, порывистого ветра, и дождь, тихо шелестевший сейчас листьями, был спокойным и монотонным. Он не угрожал и не пугал, а приносил облегчение исстрадавшейся от засухи земле. И заодно ее обитателям. Остывший, посвежевший воздух пах сыростью, прелостью и умытой листвой, дышалось не в пример легче, чем днем.
Лесные обитатели тоже ожили. Свистели в кронах птицы, кто-то то и дело шуршал в траве, один раз за стеной деревьев дробно простучали легкие копытца. Косоруков вскидывался на каждый подозрительный звук и по сторонам смотрел очень внимательно, несмотря на заверения Анны, что здесь уже ничего серьезного встретить нельзя, город слишком близко, в худшем случае — еще пару блудных упырей.
Кто тут еще "серьезный" водится, кроме упырей, она, правда, не ответила, отделалась расплывчатым "ну мало ли". А Дмитрий и настаивать не стал. Вот как только вспомнил огромного серого зверя с рогами, скачущего по небу, и рассыпающихся светящимися клочьями упырей, так и понял, что не надо ему во все это лезть. Легенд и страшных сказок в мире множество, и зачем с ними лишний раз по собственной воле встречаться? Нет уж, без них голова целее будет.
