Мы оказываемся перед стеной с кучей лифтов. Зейн нажимает на кнопку ближайшего, и когда тот открывается, внутри оказывается пространство, совсем непохожее на лифт. Это шар из органического стекла диаметром чуть больше человеческого роста с крошечными дырочками для воздуха. В центре его два сиденья с ремнями.
— Похоже, мы можем поехать вместе.
Зейн впускает меня первой и занимает место рядом, закрывая за собой люк. Эта штука напоминает мне прогулочный шар для домашних грызунов. И хотя я ожидала, что здесь будет пахнуть потом, на самом деле здесь как в больнице.
Мы движемся по трубе. Я сжимаю подлокотники, когда мы погружаемся в океан. Я чувствую давление в ушах, зеваю и слышу приглушённый хлопок. Как только движение начинается по прямой, мы набираем скорость. Так странно находится под водой океана ночью. Знать, что все эти рыбы и прочие водные существа находятся на расстоянии вытянутой руки, и нас разделяют только две тонкие стенки — шара и трубы. Я рада, что сейчас темно и ничего не видно, в том числе и всех обитателей океана.
Шар замедляется, приближаясь к зоне высадки на другой стороне.
— Кстати, ты отлично сыграла свою роль, — внезапно говорит Зейн.
— Ты тоже был неплох.
Зейн улыбается мне.
— Я просто подыгрывал тебе.
Добравшись до зоны высадки, мы слышим щелчок, когда сфера состыкуется с платформой. Люк открывается, и мы с Зейном выбираемся через двери. Нас тут же встречает парень в серой рубашке на пуговицах, широких брюках и лабораторном халате. Очевидно, Зейн его знает. Странно, но что-то в нём кажется мне знакомым. Я рассматриваю его невыразительные черты лица и каштановые волосы. У меня такое чувство, будто я его уже где-то видела… Причём совсем недавно.
И вдруг меня озаряет. Тот самый парень, который хотел сесть со мной в поезде.
Он сразу меня узнал, я вижу это по его глазам, по тому, как он смущённо отводит взгляд. К счастью, когда Зейн представляет нас друг другу, он делает вид, что мы никогда не встречались, и я поступаю также.
Мы пожимаем руки, и я про себя отмечаю, какая мягкая у него кожа — он почти не занимается физическим трудом, проводя всё своё время в лаборатории. Он ведёт нас по коридору мимо закрытых дверей и лабораторий с выключенным светом. Мы останавливаемся у двери с табличкой «Брайан Филлипс, ведущий генетик».
— Это кабинет моего начальника, — объясняет он. — Если мы вернём всё на свои места, перед тем как уйти, то он никогда ничего не узнает.
Я захожу в помещение и оглядываюсь вокруг. Здесь есть несколько компьютеров на столе у дальней стены и пара столов поближе, с бумагами и лабораторным оборудованием, но главным образом моё внимание привлекает стол для обследования. Рядом с ним стоит кресло, как у стоматолога, с вращающимися картинками на проекторе, прямо как тот, к которому была подключена моя мать в МПЗ.
Подходя к этому креслу, я спрашиваю:
— Зачем вам это?
— Это последнее изобретение доктора Филлипса.
Я разворачиваюсь к нему лицом.
— И что это такое?
Грейнджер неловко переминается с ноги на ногу.
— Я не вправе говорить об этом.
Я скрещиваю руки на груди.
— Вот как, а что оно делает?
Он колеблется.
— Я… Об этом я тоже не могу рассказывать.
Я делаю несколько шагов к нему.
— Оно меняет воспоминания, да? Заставляет поверить, что ты кто-то другой, верно?
Грейнджер открывает и закрывает рот, как рыба без воды.
— Да, но… Как ты узнала? Это устройство ещё в процессе разработки. Всего несколько человек знают о ней.
— Потому что мою маму подключали к этой штуковине. В правительственном здании в Легасе.
— Но это невозможно, — говорит Грейнджер, мотая головой. — Мы применяем её только на добровольцах с серьёзными психологическими травмами, которые сами хотят изменить свои воспоминания, чтобы вернуться к нормальной жизни.
Я думаю о своей маме. Доброволец? Черта с два. Да, события прошлого года стали серьёзным испытанием для её психики, но она никогда не выказывала желания стереть себе память.
— Ну, кто-то использует такие машины на людях, не спрашивая их разрешения. Советую разобраться в этом деле, — я осматриваю гладкую поверхность вращающегося устройства. — Тебе не кажется, что вы возомнили себя богами?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Его губы изгибаются в полуулыбке.
— Богами? Нет, вовсе нет. Я рассматриваю это как возможность помогать людям, делать их жизнь лучше.
— Для этого твой начальник изменил мне память? Чтобы сделать мою жизнь лучше? — под конец мой голос срывается на высокие ноты.
— Послушай, — говорит он. — Мне жаль, что доктор Филлипс сделал это с тобой, но он был уверен, что ты добровольно вызвалась на участие в эксперименте. Он бы никогда не навредил тебе умышленно. Он не такой человек.
Я отворачиваюсь и обхожу кабинет. Все три компьютера выключены, но я замечаю кое-что рядом с одним из них. Я останавливаюсь и беру в руки фотографию в рамке. На ней изображён мужчина с проседью и красивая женщина с ослепительной улыбкой. Моё горло сдавливает невидимая рука.
— Кто это? — выдавливаю я.
— Это доктор Филлипс и его девушка.
Я смотрю на фотографию, уверенная, что я что-то напутала. Я пытаюсь найти хоть одну причину, что может быть со мной не так на этот раз, но не нахожу. В моём организме нет никаких наркотиков, у меня не может быть галлюцинаций, я не чувствую головокружения, нет ни расплывчатости, ни тёмных пятен, ничего. Только ясное понимание и отказ верить своим глазам.
Потому что на фотографии, вне всяких сомнений, изображён мой отец.
21. СИЕННА
Когда мне было пять лет, родители взяли меня с собой на ярмарку. Я отчётливо помню тот день, потому что когда мы были там, посреди всех этих палаток с едой и петляющих дорожек, я отстала и потерялась. Я всё ещё помню тот ужас, который тогда испытала. Все вокруг были такими высокими, и я не видела ничего, кроме множества ног. После безумных, отчаянных поисков, я, с глазами, полными слёз, наконец, нашла, как мне казалось, своего папу. Со спины он выглядел в точности как он — те же тёмные волосы, те же штаны, даже обувь такая же. Но когда я вцепилась в его ноги, мужчина обернулся, нахмурившись. Это был не мой отец. Я, пятилетний ребёнок, была так растеряна. Как кто-то настолько похожий на папу может не быть им? И если это не мой папа, то где же он?
И вот смотрю я на эту фотографию, и вновь чувствую себя как та девочка на ярмарке — маленькой, потерянной, сбитой с толку. Этот человек похож на моего отца как две капли воды, но это ведь просто невозможно. Он уже год как мёртв.
— Сиенна? Ты в порядке? — спрашивает Зейн. Он оказался рядом со мной, забирая фотографию из моих пальцев.
— А? — я тупо смотрю на него, в голове пустота. Зейн опускает взгляд на фото.
— Ты его знаешь?
— Я была права. Он… — запинаюсь и оглядываюсь на Грейнджера, но тот стоит слишком далеко, чтобы услышать, и занят тем, что готовит оборудование для извлечения чипа.
— Это мой отец, — шепчу я. Зейн переводит взгляд с меня на фотографию в своей руке.
— Такого не может быть.
— Может. Это он.
Зейн мотает головой, не в силах поверить.
— Так это он тогда…
— Да.
— Он сделал это с тобой?
Киваю.
Грейнджер прочищает горло.
— Всё в порядке?
Развернувшись к нему лицом, я спрашиваю:
— Как давно мой… то есть, доктор Филлипс работает здесь?
Грейнджер задумчиво трёт лоб.
— Не уверен. Он взял меня на работу, когда я оканчивал университет, то есть почти два года назад. Мне всегда казалось, что он здесь уже целую вечность, потому что знает буквально всё. А что?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Это было до того, как погиб мой папа. Как это возможно?
— Ничего, — лгу я. — Показалось, что знаю его, но оказалось, что нет.
Зейн бросает на меня обеспокоенный взгляд, но я не обращаю на него внимания.
— Мне сюда? — спрашиваю я, забираясь на операционный стол.
