Рассказал о городах Вильнюсе и Тракае, о музее Чюрлениса в Каунасе, о встрече с Героем Советского Союза Кияшко, который освобождал село Красное от фашистов и которого белорусы пригласили на праздник.
«Я много читал о войне, но открытием были многочисленные ее следы от самой Москвы.
Видел бетонные доты, окопы и блиндажи, уже заросшие березняком, видел танки и пушки на постаментах. И, конечно, по всей дороге — могилы, могилы. Одинокие и большие братские с фамилиями погибших. И с такой вот, например, потрясающей надписью: «Тут покоятся 17 тысяч советских воинов». На белорусской земле еще так прочно сидит в памяти всех людей, что, о чем бы ни заговорил человек, разговор обязательно этой раны коснется. Эти приметы войны до боли бередят душу».
Было у ходока много интересных встреч и знакомств. Как и прежде, приглядывался к быту людей. Совершенно очаровала пешехода Литва. «Все понравилось: живописный холмистый пейзаж, озера, вековые дубы и липы, обилие коров на пастбищах (и добротность молочной пищи!), понравилась основательность построек, аккуратность в работе, забота о красоте, что бы ни строили — дом, скамейку, дорогу, ворота, сарай. В Литве я ощутил налаженность хозяйства во всем. И ни в какой из гостиниц не услышал убивающих путника слов: «Свободных мест нет». Места всегда были.
И очень понравилось бережное отношение литовцев к своей природе.
До глубокой ночи сидели мы с пешеходом у лампы в гостинице Черняховска. За окном шелестел дождь, к стеклу прилипали мокрые листья кленов. «Погода на всем пути от Москвы до моря меня не баловала. Каждый вечер приходилось сушиться. Но заметьте — ни разу не заболел! Движение, простая еда, чистый воздух и баня делали свое дело. Лекарства, которые нес на всякий случай от Владивостока, в последний день путешествия я где-нибудь с удовольствием закопаю».
От океана до Балтики пройдено более 13 тысяч километров. Какой этап ходоку показался наиболее трудным? «Пребывание в Москве! Огромный кипучий город меня завертел, как пылинку. И я ведь оказался в нем не туристом. У океана с Олимпиады ждали вестей. Я хорошо понимал, что эти вести важнее всего получать именно от меня. И я старался: ежедневно один-два репортажа. Днем сбор фактов, ночью из-за разницы времени передача по телефону. Еле стоял на ногах. И когда пошел опять с рюкзаком, то сразу почувствовал и отдых, и облегчение.
— Интересные встречи?
«Ну, например, буквально на дороге встретил знакомого человека, которого знал по Камчатке — вместе работали. «Юрка, ты?!»
Обнялись, сели поговорить. Разве не скажешь, что тесен мир! Интересная встреча состоялась у меня в Моссовете. В моей подорожной книжке «прибыл-убыл» печать и подпись поставил сам председатель Моссовета Владимир Федорович Промыслов. Он обнял меня и по-отечески напутствовал».
— Сколько же всего пройдено от Владивостока?
«Думаю, что более 13 тысяч километров. Любопытно, что как раз 13 пар туристских ботинок истоптал на этом пути и на 13 килограммов похудел».
— Не жалеешь, что все затеял?
«Что вы, это счастливые дни в моей жизни! Я горжусь, что выдержал переход, не переставая работать. И чувствую себя сейчас человеком очень богатым. Теперь забота: поделиться этим богатством с другими. Надо проявить характер и написать книгу о путешествии. Думаю, что она получится».
— Ну и в конце беседы, теперь уже по традиции, о чем-то веселом…
«Много было забавного. Например, всего неделю назад узнал в гостинице от одного командированного, что теперь, оказывается, день отъезда и день приезда считается не за один день, как прежде, а за два. Жизнь, как видим, не стоит на месте…»
— Самое большое желанье сейчас?
«Домой, домой! Соскучился».
Вчера Юрий Шумицкий пришел в Калининград. Встречали его тепло и приветливо. К границе города приехали журналисты газет, радио, телевидения, моряки рыболовного флота, курсанты морского училища. Обнимая гостя с края нашей земли, главный капитан Калининградрыбпрома Николай Иванович Скрябин сказал: «Приветствуем человека, по суше соединившего два океана!»
Фото автора. 7 октября 1980 г.
Последний рейс «В. Арсеньева»
Это был двухпалубный, белый «колесник» — последнее слово техники двадцать пять лет назад, а сейчас поношенный пароходик, слегка скособоченный оттого, что пассажиры перед отходом сгрудились на один борт и слали воздушные поцелуи стоявшим на берегу. Играла музыка, напоминавшая, что «провожают пароходы совсем не так, как поезда».
«Колесник» «В. Арсеньев», иначе говоря, пароход с гребными колесами по бортам вместо современного гребного винта, выполнял последний в этом сезоне рейс Уфа — Москва — Уфа.
Уже на палубе, когда пароход прощально гуднул и ему отозвались гудками большие белые теплоходы, мы узнали, что «В. Арсеньев» не только заканчивает сезон, но вообще идет в своей последний рейс и что старика уже приглядел какой-то смекалистый профсоюз под летнюю базу на якоре для грибников. Одним словом, последний раз крутились гребные колеса паровика, и все на борту прониклись к белому аккуратному ветерану любовью и благодарностью.
Шел «В. Арсеньев» так же резво, как и двадцать пять лет назад в первую свою навигацию, — девятнадцать километров в час. Скорость почтенная и в то же время неспешная.
Берег Волги и все на нем: тальники, копны сена, коровы и лошади, деревеньки с церквушками, шалаши рыбаков, причалы и тронутый осенью лес — все проплывало неторопливо, все можно было как следует разглядеть. Пассажиры сидели на палубе, кутались в шали от встречного ветерка и прятали головы в капюшоны. Билет на пароход, а не на поезд и самолет, большинство из них взяли, чтобы хоть на неделю удалиться от спешки и суеты и, двигаясь, видеть не мельканье всего за окном, а неспешное тихое проплыванье. Сидели на палубе старики и старушки, для которых речное плаванье было последней возможностью путешествовать — видеть землю, воду и небо — все, что не перестает волновать человека до последней его минуты.
Надо ли говорить, как велика благодарность за это белому пароходу. Он остается в памяти человека образом тихо и с радостью прожитых дней. Люди помнят его названье, помнят номер каюты, голос гудка, лицо капитана.
К «В. Арсеньеву» все мы прониклись особым чувством. Как и большинство его пассажиров, он «ехал с жизненной ярмарки», но был еще вполне молодцом. Обгоняли его, сверкая хвостами из радужных брызг, только «Ракеты» и «Метеоры».
Остальному флоту реки «колесник» не поддавался — возможно, особо старался в последний свой рейс. Он тихо поскрипывал. Попыхивал белой трубой. Паровая машина в утробе его работала с четким пульсом — тридцать семь ударов в минуту, и этого было довольно, чтобы, не обгоняя равных себе, ни от кого, однако, не отставать. Было на палубе чисто, уютно, тепло. И постепенно возник вопрос: а отчего же на якорь?
Я поднялся по лестнице в капитанскую рубку выяснить, нет ли какой ошибки, и, может быть, зря мы поем сердечную панихиду по старику.
— Все так и есть, — улыбнулся приветливо капитан. — Все так и есть…
Тут, в рубке, куда сильнее переживалось прощание с пароходом. Но это узнал я позднее.
А в первый день капитан с мальчишеской радостью приобщал пассажира-газетчика к тайнам речного пути. Я полистал подробные карты Волги с указаньем изгибов, мелей, глубин, перекатов и островов. Узнал режим шлюзованья, порядок встреч и обгонов. Узнал, что значат огни на воде, как по номеру бакена определить место, где ты идешь. Вечером я посмотрел в резиновый хобот локатора и увидел на нем серебристо мерцавшие очертания берегов, темную жилу воды и на ней утюжок встречной баржи.
У села Чернопенье капитан потянул проводок, и над Волгой в темноте пронесся густой напористый звук, который бывает только у пароходов и был когда-то, в век пара, у гудков на заводах и фабриках. На мой вопрос о причине гудка капитан указал на миганье фонарика в темноте.
— Отвечают. Услышали…
«В. Арсеньев» по традиции приветствовал, проплывая, Чернопенье — родину многих капитанов на Волге. Сюда на склоне лет «речные волки» и возвращаются — копаются в огородах, возятся с внуками. По вечерам кое-кто из них приходит на берег посидеть на скамейке, поглядеть на воду, послушать эти гудки.
Капитан «В. Арсеньева» Лев Николаевич Петров — тоже волжанин. «Из родильного дома принесли меня прямо на пароход — мать плавала вместе с отцом». Потом пришло время, отец и сын оба, плавая капитанами, при встречах приветствовали друг друга гудками и дожили до времени, когда можно было перекинуться словом по радио. Сын у Льва Николаевича тоже готовится в капитаны, а пока что где-то сзади нас на колесном «П. Комаров» идет рулевым.
Лев Николаевич на «Арсеньеве» двадцать пять лет назад плыл пассажиром, плыл с молодой женой, когда пароход долгим путем перегоняли на Волгу с Дуная. «До сих пор помню: жили в каюте номер 14. Молодой был. Счастливый. И вот уже выросли дети, жену схоронил.
