– Был бы жив студент, он бы рассказал, – отвечали ему. – А так – кто его знает.
– Надобно у очкатых спросить… Они не откажут.
Ученых арестанты уважали. Те арестантов жалели, подкармливали и даже просили у Грабе расковать, ссылаясь на негуманность оков. Грабе отказал ответно сославшисть на дурные наклонности арестантов.
– Люди с дурными наклонностями построили довольно недурственную страну – Австралию, резонно возразил Беглецкий.
Тогда Грабе остановил ближайшую пару арестантов и спросил, за что они получили крайнюю меру наказания. Как нарочно один оказался людоедом, профессиональным вдовцом, современной «Синей бородой», а другой – китайцем. Арестовали его, разумеется, не из-за национальности, хотя та и имела непосредственное отношение к его делу.
Когда-то давно он убил другого китайца, и стал выдавать себя за убитого, поскольку для русских все китайцы на одно лицо. Делал это успешно, в течение многих лет, пока в Россию не прибыла родня погибшего, удивленная тем, что так давно нет ни писем, ни денег. Недолго думая, китаец пришиб и их, но концы спрятать не удалось…
К арестантам подошел батюшка. Поинтерсовался:
– Не желаете ли исповедаться, господа каторжане?
– Не-ка, я уже исповедовался в тюрьме перед казнью.
– Перед чьей? – удивился отец Аркадий.
– Да перед своей же! Даже последнее причастие получил. Меня перед эшафотом остановили, сюда отправили. С тех пор грешить не довелось. Хотя хотелось…
– А за мысли твои греховные кто каяться будет? А-ну марш в дом божий! А вы чего расселись? Тоже безгрешны?
В церкви оказались все. Даже китаец, который был не то буддистом, не то конфуцианином.
***
Перед отправкой радиотелеграмм Андрей обходил ученых, собирая отчеты.
Порой несколько дней слать в столицу им было нечего, чему Данилин был несказанно рад. Тогда не было надобности долгие часы шифровать сообщения.
Но у ученых он все равно задерживался надолго, было очень интересно…
Казалось, что Андрей уже давным-давно вырос, да и эти преимущественно бородатые люди совсем никак на детей не походили. Но все равно: визиты к ученым походили на уроки какого-то внеземного естествознания, а сам Андрей – школяром, который только начал познавать мир.
Уговор был один: не трогать ничего руками
Когда Андрей зашел к Беглецкому, у того на столе лежал какой-то мутный диск, размером со среднюю тарелку. Андрей пощупал материал изделия – он походил на натянутый бархат.
– А это что такое у нас? – спросил любопытный Данилин.
– Мы его называем оком в другой мир.
– Это как?..
– Извольте взглянуть…
Из ящика стола профессор извлек некое подобие подзорной трубы, нащупал какое-то, только ему известное место на краю диска. Потом трубу погрузил в диск, та послушно прошла через матовый материал, еще недавно плотный. На его поверхности не осталось ни волн, ни складок.
– Смотрите!.. – разрешил профессор.
И Данилин действительно приник к окуляру. Труба совершенно не увеличивала – это было видно по отсутствию искажений по краям поля.
Через зрительную трубу выло видно какой-то странный мир: обширную долину, покрытую травой, с пасущимися на ней животными, с горами вдалеке.
Эта земля походила на землю, и, вместе с тем, землей не являлась. Ибо нигде на земле нет таких гор, уходящих в стратосферу, травы бирюзового цвета, животных о шести ногах.
А земные деревья…
– Скажите, а что это с деревьями?..
Вопрос не застал Беглецкого врасплох:
– Мы полагаем, что они мигрируют в поисках лучшей почвы.
– Разве так бывает?
– В том мире определенно бывает. Есть мнение, что этот мир недостаточно зрел. На эту мысль наводит высота гор – их еще не коснулась эрозия. Впрочем, и сила притяжения там меньше нашей где-то на четверть. Касательно деревьев же, то кто-то из коллег предполагал, что они плотоядны. Однако наблюдения показали, что они чересчур медлительные, да и животные меж ними ходят безбоязненно.
Вот пролетела не то птица, не то жук, за которого любой земной натуралист отдал бы половину своей жизни.
Да только вот беда – не дотянуться до нее никак… Впрочем…
Андрей осторожно коснулся рукой поверхности тарелки, и удивительно – рука прошла через некое вещество, напоминающее зыбучий песок. А, затем, всего лишь через дюйм оказалась снова на воздухе. Ладонь обдувал ветер другого мира… И, скосив взгляд, Андрей увидал свои пальцы. Чтоб в этом лишний раз убедиться, помахал ими сам себе.
– Любопытно. Крайне любопытно… – проговорил он, отрываясь от окуляра.
Профессор спрятал смотровую трубу, снова коснулся края диска, вероятно, выключая устройство.
На мгновение Андрею показалось, что загляни он под стол, то увидит какой-то набор иллюзиониста с зеркалами, некий механикой. Уж очень была сильна в нем наука Грабе: не верить своим глазам пока есть место для сомнений.
Но этот разноцветный безумный мир определенно не мог уместиться под небольшим канцелярским столом.
– Крайне любопытно… – повторил Андрей. – А какая польза от этого устройства.
– Будто бы никакой, кроме того, что нам удалось взять пробы воздуха и с трудом – пробы тамошней, инопланетной почвы.
– А для инопланетян?..
– Для них – так тем более. Зачем она им, если есть межпланетные корабли. Я так думаю, это вроде безделушки… Игры?..
– Для детей?.. Но ведь на корабле не было детей?..
– Будто нет. Да и вовсе неизвестно, играют ли их дети в игры.
Немного помолчали.
– Все равно странно… – пробормотал Андрей. – Они обладают такой техникой… Могут вещи перемещать мгновенно, с планеты на планету. Зачем им летающие корабли?..
– Признаться, я думал над этим. Положим, это блюдце искажает линии пространства. Значит, должно быть, второе. Вход и выход.
– Не пойму…
– Да это просто. Положим, есть некая дверь, из двух частей, вход и выход. И расстояние между входом и выходом в системе координат этой двери неизменно – пядь. Пока понятно?.. Положим, дверь эта расположена в Рязани. Чтоб обыватели могли входить в Рязани, а выходить, положим, же в Перми, вы должны сначала положить выход на телегу и везти ее по тракту…
– Немного понятней. Я буду думать об этом еще. А скажите… Где этот мир размещен?..
– Не было времени сей вопрос тщательно обсудить, но мы полагаем где-то в созвездии Ориона. Иногда видно крупную красную звезду, она похожа на Бетельгейзе… Здесь она крупная, словно ягода клюквы…
Андрей задумался, наконец задал вопрос, ответ на который его пугал более всего.
– Инопланетяне ведь не с этой планеты?..
– Думаю, что нет. – успокоил профессор. – Мы не видали ничего похожего на погибших пришельцев. Ни животных, ни летающих кораблей. На сей планете есть жизнь, но не разум…
Продолжение поисков
– А вот была у нас такая история, – повествовал Попов, убивая очередного комара. – Под Мукденом тогда дрались. Значит, в капонире два пулемета стояло – к ним по два человека обслуги. Четыре стало быть вообще. Одного убило. Ну и рядом окопы – там почти всех выбило. И, значит, японцы прут… Погутарили стрелки, решили – пора ноги делать, а то япошки на штыки подымут. Ну и двое рванули. А третий высунулся… Да ну его нахер, думает: холодно, пули японские свистят… Испугался, значит, ползти под пулями. Ну и пока помощь подошла, он из двух пулеметов отстреливался по очереди. Потом посчитали – сто с лишним япошек накрошил. Короче, его полковник в уста расцеловал, к солдатскому Георгию представил… Ну а тех, кто бежал, думали судить да расстрелять. Но плюнули – имели основания бежать… Так это я к чему: вот такая разная смелость бывает и трусость разная…
Эту историю Грабе уже слышал и не раз. Но не вмешивался, полагая, что сейчас Попов вещает для проводника.
Пахом же слушал рассказ в пол-уха. Было совсем не до того. До лагеря было совсем ничего – с день пути. Почти все места уже были пройдены, кроме единого, самого страшного – Багуновой или Ульяновой пади.
Не любил это место Пахом, но так получалось, что уже второй раз за прошедший месяц ее надобно было пройти. На своих картах ее отметил Попов – демиург от динамита.
Падь сия была не то что местом безлюдным – зверье ее обходила стороной, птица не вила тут гнезда, не пела свои песни. Да что там – даже деревья здесь росли какие-то странные.
Порой попадались скелеты животных, которые сюда заходили по глупости свой да так и оставались.
Падь именовалась Ульяновой по имени первого человека, который пошел сюда по какой-то надобности да помер. Помер от яда, которым здесь пропитан был даже воздух. На местном наречии яд именовался «багуном», за сим у пади образовалось сразу два названия
