— Отвянь, — невозмутимо сказал МакФриз. — Долг платежом красен, вот и все. — Он посмотрел на Гэррети. — Мы квиты, чувак. На этом все, окей?
И зашагал прочь, не торопясь особо, и вскоре стал просто еще одним цветным пятном примерно в двадцати ярдах впереди.
Дыхание возвращалось к Гэррети, но очень медленно, и некоторое время он чувствовал сильные колики в боку... но потом они прошли. МакФриз спас ему жизнь. У него случился приступ неконтролируемого смеха, дело едва не дошло до истерики, и МакФриз помог ему остаться на плаву. Мы квиты, чувак. На этом все, окей? Окей.
— Господь накажет его, — вещал Хэнк Олсон со сверхъестественной уверенностью. — Господь поразит его насмерть.
— Заткнись, или я сам поражу тебя насмерть, — сказал Абрахам.
Становилось все жарче, и мелкие, мелочные ссоры вспыхивали тут и там подобно спонтанным лесным пожарам. Огромная толпа слегка поредела, когда Идущие вышли из зоны охвата видеокамер и микрофонов, но исчезать не собиралась; она даже не распалась на отдельные группы. Толпа пришла и теперь будет их верной спутницей до самого конца.
Лица людей, которые ее составляли, слились в одно безымянное Лицо Толпы — пустой, слепленный из первобытной жажды образ, который повторялся бесконечно миля за милей. Им были заполнены пороги домов, лужайки, подъездные аллеи, места для пикника, бетонированные площадки у автозаправок (сюда предприимчивые владельцы пускали зрителей за плату), а в ближайшем городе еще и тротуары по обе стороны дороги, и парковка у местного супермаркета. Лицо Толпы кривлялось, бормотало и выкрикивало приветствия, но всегда оставалось в общем-то неизменным. Оно жадно смотрело, как Уайман приседает, чтобы опорожнить кишечник. Мужчины, женщины, дети — все одно, и очень скоро Гэррети от этого устал.
Он хотел поблагодарить МакФриза, но ему почему-то казалось, что МакФриз этому не обрадуется. Пит шел впереди, прямо за Барковичем, пристально уставившись ему в затылок.
И вот половина десятого, и вот стрелки спешат дальше. Толпа как будто аккумулировала жару, и Гэррети расстегнул рубашку до пояса. Интересно, а Фрики Д'Алессио понял, что происходит, когда покупал билет? Но даже если и понял, вряд ли это для него что-нибудь изменило бы.
Дорога пошла круто вверх, и толпа мгновенно поредела, когда Идущие начали взбираться на мост, проходящий над железнодорожной развязкой: четыре пары рельс, бегущие с востока на запад и наоборот, лежали внизу, в своих ложах из шлака, и сверкали на солнце. Взойдя на деревянный мост, Гэррети увидел впереди продолжение леса, а справа и слева лежали густо застроенные, почти пригородные территории, через которые они только что прошли.
Прохладный ветерок, соприкоснувшись с его покрытой потом кожей, послал по телу волну озноба. Скрамм трижды громко чихнул.
— Я простужаюсь, — с отвращением объявил он.
— Простуда из тебя все силы выпьет, — сказал Пирсон. — Такая она сука.
— Просто придется напрячься сильнее, — сказал Скрамм.
— Ты должно быть железный, — сказал Пирсон. — Если бы я простудился, я бы просто упал и умер. Вот как мало у меня сил осталось.
— Упади и умри прямо сейчас! — крикнул ему Баркович. — Сбереги остаток сил!
— Заткнись и иди, убийца, — немедленно отреагировал МакФриз.
Баркович оглянулся на него:
— Может отцепишься от меня, МакФриз? Иди погуляй где-нибудь еще.
— У нас тут свободная дорога. Гуляю, где хочу.
Баркович отхаркнул, сплюнул и махнул на МакФриза рукой.
Гэррети открыл один из отделов пояса и принялся за плавленый сыр с крекерами. После первого кусочка его желудок ожесточенно забурлил, и Гэррети с трудом поборол желание заглотнуть все одним махом. Он выдавил в рот тюбик концентрата со вкусом ростбифа и медленно проглотил. Затем запил все это водой и на этом заставил себя остановиться.
Группа прошла мимо склада пиломатериалов, где несколько мужчин стояли на досках, сложенных штабелями, и махали Идущим. Их силуэты на фоне неба напоминали индейцев. Потом группа снова вошла в лес, и стало очень тихо. Не абсолютно тихо, разумеется — Идущие разговаривали, вездеход рокотал механически, кто-то пустил газы, кто-то засмеялся, кто-то позади Гэррети издал хриплый безнадежный стон. На обочинах по-прежнему стоял народ, но той великой толпы "Клуба первой сотни" уже не было, и потому тишина была особенно заметна. Птицы щебетали высоко в кронах деревьев; легкий ветерок время от времени скрадывал жару на пару мгновений, чтобы затем подняться и шелестеть в ветвях как чья-нибудь потерянная душа. На высокой ветке замерла коричневая белка: ее хвост стоял торчком, взгляд был настороженно-внимательным, а между передними лапками она зажала орех. Она зацокала на Идущих, взметнулась вверх по стволу и исчезла. Самолет прогудел вдалеке, похожий на гигантскую муху.
Гэррети казалось, что его бойкотируют нарочно. МакФриз по-прежнему шел след-вслед за Барковичем. Пирсон и Бейкер разговаривали о шахматах. Абрахам шумно ел и вытирал руки о рубашку. Скрамм оторвал кусок собственной футболки и использовал его в качестве носового платка. Колли Паркер и Уайман обменивались историями о девчонках. А Олсон... ему даже смотреть не хотелось на Олсона, который, казалось, каждого готов был утащить с собой в свой приближающийся ад.
Так что он стал по чуть-чуть сдавать назад (из головы не лезла мысль о трех предупреждениях), пока не поравнялся со Стеббинсом. Его фиолетовые штаны запылились, а подмышки хлопчатобумажной рубашки стали темными от пота. Кем-кем, а суперменом Стеббинс точно не был. Он вопросительно посмотрел на Гэррети и снова уронил взгляд на дорогу. Сзади у него на шее далеко выступал позвонок.
— Почему людей стало меньше? — нерешительно спросил Гэррети. — Зрителей, я имею в виду.
Он было уже подумал, что Стеббинс не собирается отвечать, но тот посмотрел на Гэррети, откинул рукой волосы со лба и сказал:
— Их еще прибавится. Не торопи события. Они будут сидеть на крышах в три ряда только чтобы взглянуть на тебя.
— Говорят, на Прогулку ставят миллиарды долларов. По идее, люди должны всю дорогу в три ряда стоять. И телевидение должно вещать...
— Это подрывает дух.
— Почему?
— А с чего это ты меня спрашиваешь?
— Потому что ты знаешь, — раздражаясь, сказал Гэррети.
— Откуда тебе знать, что я знаю?
— Господи, ты иногда напоминаешь мне гусеницу из "Алисы в Стране Чудес", — сказал Гэррети. — Ты умеешь просто разговаривать?
— Как долго ты сможешь выдержать, если на тебя будут постоянно орать со всех сторон? Один только запах тел сведет тебя с ума в два счета. Все равно что идти триста миль через Таймс Сквер в канун нового года.
— Но их же потом пускают? Кто-то говорил мне, что начиная с Олдтауна и до конца стоит одна сплошная толпа.
— В любом случае, я не гусеница, — сказал Стеббинс с легкой, почти незаметной улыбкой. — Я больше похож на белого кролика, тебе так не кажется? Вот только я свои золотые часы дома оставил, и на чай меня никто не приглашал. По крайней мере, насколько мне известно. Возможно, это я и попрошу, когда выиграю. Когда меня спросят, чего я хочу в качестве Награды, я скажу: "А чё, пригласите меня на чай".
— Да черт тебя возьми!
Стеббинс улыбнулся чуть шире, но это все равно выглядело скорее как упражнение в растягивании губ:
— Да, примерно после Олдтауна запрет снимают. К тому времени мало кого будут заботить такие приземленные вещи как телесный дух. А с Огасты начинается круглосуточное телевещание. В конце концов, это же всенародная забава.
— А почему не здесь?
— Слишком рано, — сказал Стеббинс. — Слишком рано.
За поворотом прогрохотали выстрелы, спугнув фазана, который как ошпаренный выпорхнул из кустов в ворохе опадающих перьев. Гэррети со Стеббинсом прошли поворот, но мешок с телом уже был застегнут. Быстро сработано. Гэррети не успел увидеть, кто это был.
— В определенный момент, — сказал Стеббинс, — толпа теряет свое значение, неважно была она стимулом или препятствием. Она словно исчезает. В точности как для осужденных на эшафоте, — так мне кажется. Ты дистанцируешься от толпы.
— Кажется, я понимаю, — сказал Гэррети. Он чувствовал себя неуверенно.
— Если бы ты понимал, ты бы не ударился в истерику и тебе бы не понадобился друг, чтобы спасти твою задницу. Но ты ещё поймешь.
— Интересно, а насколько сильно можно дистанцироваться?
— А насколько ты глубок?
— Не знаю.
— Ну, это тебе тоже предстоит выяснить. Исследуй неисследованные глубины Гэррети. Звучит как реклама турагенства, а? Ты дистанцируешься, пока не упрешься в фундамент. Потом ты погружаешься внутрь фундамента. А потом ты достигаешь дна. И только тогда уже — освобождаешься. Такая у меня мысль. А ты что думаешь?
