Олсон ничего не говорил уже часа два. Он не притронулся к свежей фляге. Окружающие бросали алчные взгляды на его пояс с концентратами, который также был цел. Его черные обсидиановые глаза смотрели прямо перед собой. Двухдневная щетина придавала ему болезненно-хитрый вид. Прическа дополняла этот малоприятный образ: на затылке волосы у него стояли торчком, а на лбу наоборот — словно слиплись. Пересохшие губы сморщились и обветрились. Язык лежал на нижней губе, напоминая дохлую змею на выступе пещеры. Здоровый румянец давно исчез: теперь его кожа, покрытая дорожной пылью, была мертвенно-серого цвета.
Он там, думал Гэррети, конечно там, где же еще. Там, куда, по словам Стеббинса, попадем мы все, если будем слишком долго об этом думать. Насколько глубоко в себе он завяз? Фатомы[39]? Мили? Световые годы? Насколько глубоко и насколько темно там? И ответ пришел: чересчур глубоко, — ему уже не выглянуть наружу. Он спрятался там, в темноте, и спрятался слишком хорошо, чтобы суметь вернуться обратно.
— Олсон? — тихо позвал Гэррети. — Олсон?
Олсон не ответил. Если б не шагающие ноги, он был бы совершенно неподвижен.
— Хоть бы он язык спрятал что ли, — нервно сказал Пирсон.
Прогулка продолжалась.
Лес поредел, и группа оказалась на более-менее открытом пространстве. Обочины были забиты зрителями, и на табличках у них в руках чаще всего встречалось имя Гэррети. Потом снова начался лес, но теперь даже лес не мог помешать зевакам. Они начали забивать мягкие грунтовые обочины. Симпатичные девчонки в летних шортах и блузках. Парни в майках без рукавов.
Веселый праздник, подумал Гэррети.
У него уже не получалось желать, чтобы все это исчезло; он слишком устал и был слишком измучен, чтобы сожалеть о прошлом. Что сделано, то сделано. Ничто в мире этого не изменит. Весьма скоро, подумал он, даже простые беседы тет-а-тет будут требовать нечеловеческих усилий. Как бы ему хотелось спрятаться в себе, подобно тому, как маленький мальчик прячется под одеяло — и все проблемы сразу исчезают. И мир становится гораздо проще.
Гэррети много думал о том, что сказал МакФриз. О том, что их всех обдурили, обвели вокруг пальца. Но это ведь не может быть правдой, упрямо твердил он себе. Есть ведь один человек, которого не смогли обмануть, который сам кого хочешь обманет... разве нет?
Он облизал губы и глотнул воды из фляги.
Группа прошла мимо небольшого зеленого знака, который гласил, что через сорок четыре мили начнется платная автомагистраль.
— Вот оно, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — До Олдтауна сорок четыре мили.
Никто ему не ответил.
Группа подошла к очередному перекрестку, Гэррети начал было уже продумывать дорогу к МакФризу, как вдруг закричала какая-то женщина. Дорожное движение было, разумеется, остановлена; толпа зрителей бодро напирала на ограждения и на полицейский кордон. Мелькали руки, таблички с надписями, бутылки с лосьоном для загара.
Кричащая женщина была пышна телом и красна лицом. Она бросилась на одну из секций заградительного барьера и опрокинула ее, оборвав ярко-желтую ограничительную ленту. Ее пытались удержать сразу несколько полицейских, но она яростно сопротивлялась — дралась, царапалась, кричала, — так что им приходилось несладко.
Я её знаю, подумал Гэррети. Я как будто где-то её видел.
Синяя косынка. Горящие яростью глаза. Даже криво скроенное платье цвета морской волны. Все эти детали определенно кого-то ему напоминают. Женщина кричала что-то неразборчивое. Сопротивляясь, она расцарапала до крови лицо одного из копов, которые ее сдерживали — точнее, пытались сдержать.
Гэррети прошел от нее в трех метрах, и тут же понял, где видел ее — ну, конечно же, это была мама Перси. Того Перси, который хотел ускользнуть в лес, а вместо этого ускользнул в мир иной.
— Верните мальчика! — кричала она. — Верните моего мальчика!
Толпа вокруг с воодушевлением поддерживала ее. Маленький мальчик плюнул ей на ногу, подкравшись с тыла, и тут же улетучился.
Джен, думал Гэррети. Я иду к тебе, Джен, к чертям собачьим все это дерьмо, я клянусь, что дойду. Но МакФриз был прав. Джен не хотела, чтобы он участвовал. Она плакала. Умоляла его передумать. Говорила, что они могут подождать, что она не хочет его терять, пожалуйста, Рей, не будь идиотом, Долгая Прогулка — это всего лишь хитроумный способ убийства...
Они сидели на лавочке в летнем парке, рядом с эстрадой. Это было месяц назад, в апреле. Он обнял ее за плечи. От нее пахло духами, которые он подарил ей на день рождения. Ему казалось, этот запах усиливает ее тайный девический аромат - темный, пьянящий, как сама ее плоть. Я должен идти, говорил он ей. Я должен, неужели ты не понимаешь, — должен.
Рей, ты не знаешь, на что идешь. Рей, пожалуйста, не надо. Я люблю тебя.
Да, думал он теперь, шагая по дороге, в этом она точно была права. Я не знал, на что иду.
Но я даже и сейчас не знаю. Вот что страшно. Вот в чем весь ужас.
— Гэррети?
Он дернул головой от неожиданности и очнулся от полудремы. Рядом шел МакФриз, он его и разбудил.
— Как себя чувствуешь?
— Чувствую? — задумчиво ответил Гэррети. — Наверное, нормально. Да, думаю нормально.
— Баркович на грани, — сказал МакФриз с тихой радостью в голосе. — Я уверен. Он говорит сам с собой. И еще он хромает.
— Ты тоже хромаешь, — сказал Гэррети. — И Пирсон хромает. И я.
— У меня всего-то нога болит. Но Баркович... Он постоянно трет бедро. Думаю, он потянул мышцу.
— За что ты его так ненавидишь? Почему не Колли Паркера? Или Олсона? Или вообще всех нас?
— Потому что Баркович делает то, что делает, совершенно осознанно.
— Играет на победу, — ты это имеешь в виду?
— Ты не знаешь, что я имею в виду, Рей.
— Надеюсь, ты хотя бы сам это знаешь, — сказал Гэррети. — Конечно он ублюдок. Может, чтобы победить, нужно быть ублюдком.
— Хорошие парни до финиша не доходят?
— Ну мне-то откуда знать?
Они прошли мимо маленькой деревенской школы, с фасада облицованной деревянными досками. Дети, толпившиеся во дворе, замахали руками. Несколько мальчиков стояли на гимнастических снарядах, похожие на часовых, и Гэррети вспомнил рабочих со склада пиломатериалов.
— Гэррети! — закричал один из пацанов на снарядах. — Гэррети! Гэр-ре-тиии!
Это был маленький мальчик со взъерошенными волосами, он прыгал как сумасшедший на самом верхнем уровне гимнастического комплекса, размахивая обеими руками. Гэррети вяло помахал в ответ. Мальчик перевернулся и повис вниз головой, зацепившись за планку ногами, но и рукам не давая скучать. Когда школьный двор, а с ним и сверхактивный мальчик, скрылся из виду, Гэррети почувствовал облегчение. Парень потратил слишком много энергии, чтобы об этом можно было думать без боли.
Пирсон присоединился к ним двоим.
— У меня тут мысль возникла.
— Поберег бы лучше силы, — посоветовал МакФриз.
— Слабенько, чувак. Совсем слабенько.
— И о чем же ты думал? — спросил Гэррети.
— Как это хреново должно быть для предпоследнего парня.
— Что ж такого особо хренового? — спросил МакФриз.
— Ну как... — Пирсон прикрыл ладонью глаза и сощурившись посмотрел на сосну, когда-то давно сожженную молнией. - Представь — одолеть всех, вообще всех, кроме одного последнего. Должен быть приз за второе место, вот что я думаю.
— И какой же? — равнодушно спросил МакФриз.
— Я не знаю.
— Как насчет остаться в живых? — спросил Гэррети.
— Да кто бы стал за это бороться?
— До начала Прогулки может и никто. Но я сейчас был бы рад даже этому — к чертям эту Награду, к чертям исполнение самого сокровенного желания. А ты?
Пирсон тщательно обдумал его слова, и сказал, наконец, с ноткой сожаления:
— Я как-то не вижу в этом смысла.
— Скажи ему, Пит, — попросил Гэррети.
— Сказать ему что? Он прав. Или целый банан, или никакого банана вообще.
— Да вы психи, — заявил Гэррети без особой, впрочем, уверенности. Ему было очень жарко, он страшно устал, и в висках возникли первые уколы головной боли. Может это и есть предвестник солнечного удара, подумал он. И, наверное, это не самый худший вариант. Просто погружаешься в вялое полубодрствование, а потом сразу смерть.
— Ну конечно, — любезно согласился МакФриз. — Мы все психи, иначе бы нас здесь не было. Я думал, мы это все уже давно выяснили. Мы все хотим умереть, Рей, ты разве не пропустил еще эту мысль через свою тупоумную башку? Посмотри на Олсона. Череп на палке. Скажешь, он не ищет смерти? Очень сомневаюсь. Второе место... Плохо уже то, что одному из нас не достанется заветной смертушки.
