честными людьми, настоящими мастеровыми, хорошими патриотами Родины.
19
Снятые с шинели Сафара трафареты чужого училища несколько дней уже лежали на столе Андрея Матвеевича. От Сафара он так и не добился признания. Но вскоре тайна маскарада сама открылась. В конце совещания в Управлении трудрезервов представитель милиции сообщил о новых случаях нарушения дисциплины, которые совершили ученики трех лучших училищ.
«У кинотеатра «Аврора» ученик сто тридцать девятого ремесленного училища курил папиросу, ругался». Этот факт из милицейской докладной хорошо запомнился Андрею Матвеевичу. На другой день, разбирая на столе бумаги, он опять обнаружил знаки: «РУ 139». Смутная к догадка заставила его взяться за телефонную трубку, Варя подтвердила: именно в тот день Сафар отравился табаком.
Сафар признался. Антон не отрицал, что посылал Сафара, Глобу и сам разгуливал по городу с чужими знаками в петлицах. Одного он не понимал, почему так злится Андрей Матвеевич, что даже прячет руку за борт кителя, чтобы не стукнуть по столу кулаком. Ведь никто не «засыпался»? Никто. Так радоваться надо, отпали самые опасные конкуренты, и сто двенадцатое ремесленное училище теперь займет в соревновании первое место.
— Соревнование — совесть человеческая, а вы на обман идете. Какими глазами будете смотреть на товарищей. — Андрей Матвеевич усадил Сафара, Антона и Глобу за стол и продиктовал: «Я, ученик сто двенадцатого ремесленного училища, — пишите свое имя, фамилию, — в прошлое воскресенье…»
«Странный человек! — думал Антон, — сам набивается на неприятности, мне-то что, я напишу».
Антон долго чистил перо. Андрей Матвеевич придвинул к нему коробочку с новыми перьями. Антон выбрал «уточку», не торопясь обжег кончик пера на спичке, но писать не собирался.
— Уж лучше пошлите меня, Андрей Матвеевич, двор убирать или на экскурсию не берите.
— Пишите, Антон, — настаивал Андрей Матвеевич. — Сегодня же сами и отвезете.
Антон нехотя начал писать про свои проделки…
Скоро в училище произошли другие события, заслонившие случай с переменой знаков тремя учениками.
В сумерках ремесленники возвращались из бани. Николай Федорович ввел военный порядок. На улицах затемненного города, если идет строй без охранения, до несчастья один шаг. Впереди колонны с красным фонарем шагал Антон, а сзади — Митрохин с таким же светящимся сигналом. Колонна приблизилась к перекрестку. Шофер пятитонки случайно вместо подфарка включил фару, осветил Антона и первые ряды учеников. Стоявший на панели инвалид в офицерской кавалерийской шинели, опиравшийся на алюминиевый костыль, обрадованно засмеялся. Это был Куток, человек, которого смертельно боялись два ученика — Антон и Евгений.
Вслед за колонной ремесленников на малом ходу прошли машины. В семафоре два раза менялись цвета, а Куток продолжал стоять на перекрестке. Когда ремесленники скрылись за поворотом, он плотно набил трубку махоркой, не торопясь раскурил. Налетел ветер, выхватил из трубки рой искр и помчался дальше, рассыпая огоньки по булыжнику.
После встречи на перекрестке Куток зачастил в парк. Любил он гулять на боковых аллеях, сходящихся к главному корпусу, старательно избегая встреч с ремесленниками. Однажды Оленька встретила Кутка. Внезапно он вышел из боковой аллеи, заметив девушку, резко повернулся и упал. Оленька помогла ему встать, подала костыль, отряхнула прилипший к шинели снег. К инвалидам войны она относилась с уважением, а к этому незнакомому человеку сразу же почувствовала непонятную неприязнь. Отталкивало это гладко выбритое землистое лицо и черная повязка, скрывающая глаз.
Через неделю Куток снова явился в парк и на этот раз направился прямо в училище. Разделся в гардеробе, поправил перед зеркалом повязку, железной гребенкой расчесал густые седеющие волосы и, грузно опираясь на костыль, подошел к скамейке, повелительно подозвал дежурного.
Дежурным был Сафар. В четырех рядах колодок на груди инвалида он насчитал три ордена Красного Знамени, два — Отечественной войны, три — Красной Звезды и семь медалей.
От Кутка не ускользнуло, какое впечатление произвели на подростка орденские колодки.
— Здесь учится паренек по фамилии Мураш?
— Есть такой, — обрадовался Сафар. — Антон в нашей группе учится на токаря.
Увидев на лестнице младшего Ростова, Сафар забыл, что дежурному не положено нарушать установленный порядок, и крикнул:
— Будь друг, кликни Антона, скажи — дядя приехал, пехотный генерал.
Куток не назвал Сафару ни воинского звания, ни родственного отношения к Мурашу, да и на его гимнастерке не было погон. Но Сафар решил: седой человек, грузный, да еще со столькими наградами никак не может быть меньше генерала.
Антон удивился вызову. После смерти отца, старшего брата и матери он растерял свою родню. И вот объявился не просто дядя, а генерал! Передай ему это известие не Анатолий, а кто-нибудь другой, он, пожалуй, подумал бы, что ребята: подстроили какую-нибудь каверзу.
Сняв халат и вымыв руки, Антон неторопливо направился посмотреть на генерала. В вестибюле на нижней ступеньке лестницы он остановился. У зеркала стоял коренастый человек в офицерском кителе. Где-то Антон его видел? Военный, несмотря на костыль, легко повернулся. Антону стало трудно дышать. К нему, улыбаясь, медленно приближался Куток. Мальчик хотел убежать и не мог, ноги отяжелели, хотел выругаться — пропал голос.
— Видишь, голуба, и довелось, нам встретиться, «шарик»-то тесен, — сказал Куток. — А ведь в Ташкенте разминулись, далеко. Я вижу, ты делаешь успехи в чистописании, променял вольную жизнь на форменку и Женьку потащил за собой.
Может, из Кутка вышел бы незаурядный актер. Похлопывая Антона по плечу, добродушно улыбаясь, он сквозь зубы приказывал:
— Выйдешь со мной в парк. Понятно? Да веселей смотри, ну?..
Антон нисколько не удивился, если бы старый бандит пришел в поповской рясе или выдал бы себя за представителя папы римского. Ему-то хорошо было известно, что китель и орденские колодки краденые, что глаз у Кутка потерян в драке, а нога прострелена во время бегства из лагеря. Никто из учеников не видел, как прогуливались Куток и Антон по глухой аллее парка, как Куток костылем ударил своего «племянника» и, крайне недовольный, покинул парк. На первом свидании Куток требовал, чтобы Антон бросил училище и ушел с ним. Затем переменил разговор, стал интересоваться, как живут ремесленники, сколько учеников, преподавателей. От этой любознательное» Антону становилось страшно.
И вот Куток опять пришел, дал адрес своей квартиры и велел привести Евгения. Отказаться Антон не посмел. До субботы — дня встречи — Антон не говорил Евгению, что отыскался их прежний хозяин.
Незадолго до конца смены Антон подошел к станку Шаброва и, рассматривая проточенные шестерни, шепнул:
— На день рождения нас приглашают…
Работа увлекла Евгения; внимательно
