Толпа по ту сторону дверей всколыхнулась:
– Что случилось? На чем решили? Какой ответ дают?..
– Артавазд вырвался из недр Масиса!.. Конец стране Армянской!.. – исступленно прозвучал чей-то хриплый голос. Это был голос Зареха из селения Акори у расселины Масиса.
Тысячи лиц повернулись к нему, дрожь ужаса пробежала по толпе. Мрачное предчувствие охватило ее: казалось, сейчас погибнет нечто гораздо большее, чем думали, – самое основное, сама твердь земная, и в разверзшуюся под ногами бездну стремительно полетит тот мир, в котором зародились и испокон веков мирно существовали люди. Казалось, приходил конец роду людскому, надвигалась гибель мира…
– Конец стране Армянской!.. Спасайте!.. – стоном прокатилось по толпе.
– Как это конец стране Армянской?! О чем вы говорите?! – с гневом выкрикнул Аракэл.
– Отдают страну Армянскую Азкерту… Отдают землю родную!.. – отозвались голоса.
– Как отдают? Кто отдает? – зарычал Аракэл. Он пробился сквозь толпу и злобно огляделся. – Кто отдает? Черноголовые или нахарары? – И решительно повернулся:- Идем посмотрим, кто это там отдает и кто берет, и о чьей стране разговор?
– В уме ли ты?! Опомнись! Головы тебе не сносить! – возразил один из стоявших рядом с ним.
– Головы не сносить? – разъярился Аракэл. – За то, что землю родную хотим защитить?! Да если ее отдадут чужестранцам, то что для нас смерть? Чем она нам страшна?
И вдруг, весь преобразившись, он вскочил на камень и обратился к народу:
– Слушайте, братья! Не чужим за наше дело стоять! Родная земля, да разве это не вы сами?
– Мы! – послышались бесчисленные могучие голоса.
– А раз родная земля – это мы, то ведь и бой идет за эту родную землю. Записываюсь в воины и посвящаю дух свой делу защиты родины! Кто со мной? Идем! За родину! – крикнул он и быстро зашагал к храму.
– За родину! Идем! – пронеслось громом.
– Конец наступает стране Армянской!.. Спасайте!.. – вновь прокаркал зловещий голос Зареха.
Толпа всколыхнулась, раскачалась и потекла густым и тяжелым потоком. Плечом к плечу шли Вараж, Ерзас, Маркос, Горнак-Симавон, Мартирос, кузнец Оваким, дед Абраам, крестьяне-беглецы, ремесленники, воины.
– Двигайтесь!.. Двигайтесь! – понукали задние ряды. А передние кричали:
– Стой, стой!.. Не напирай!
Но никто никого не слушал. Толпа напирала, она текла к храму упорно, безостановочно, грозно.
Какой-то разъяренный сепух кинулся было на Аракэла, но тот так толкнул его и толпа так подхватила его, что сепух утонул в человеческом потоке, который повлек к храму и его.
Нараставший грозный гул толпы обеспокоил собравшихся в храме. Там только сейчас поняли, что подступает народ и чем это грозит.
– Что это?.. Ворваться хотят?.. – с тревогой повернулся Гют к Гадишо.
Гадишо кинул злобный взгляд на сурово глядевшего в его сторону Вардана и с горькой улыбкой обернулся к дверям храма – туда, где стоял Гют. А перед Гютом открылось зрелище, еще более ужасное и грозное, чем все, что ему когда-либо приходилось видеть в жизни.
С мрачной решимостью, с воловьим упорством протискивался вперед крестьянин Саак, прокладывавший дорогу тем, кто шел позади него. Народ все сметал на своем пути. И вот уже передние ряды, теснимые сзади, подступили вплотную к дверям храма. Стража и княжеские телохранители выставили навстречу им острия своих копий. Через открытые двери подошедшие заглянули внутрь храма и на мгновение опешили, встретив суровые и осуждающие взгляды князей и духовных пастырей.
– Отгоните толпу! – с яростью приказывал телохранителя вышедший из себя Гют. Те выступили вперед.
– Назад! Назад!.. Осади! – кричали они, стараясь перекрыть гул толпы.
На минуту толпа дрогнула.
– Стойте!.. Стойте!.. Отойдите! – послышались вопли теснимых. Передние ряды пытались отойти. Но ничего не вышло. Течение продолжало нести их вперед.
И вот перед заграждавшими вход воинами появился Аракэл: смело вырвавшись из передних рядов, он бросился к дверям. За ним тотчас последовали другие, и толпа подступила вплотную.
Находившиеся внутри увидели себя окруженными со всех сторон. Неумолчное, грозное рычание массы угнетало их, парализовало их волю и мысль. Все усиливаясь и усиливаясь, оно превращалось в титанический ропот, ропот возмущения и ярости, смешанный с молитвой и надеждой.
– Как вы дерзнули ворваться в храм?! – крикнул Гют, пытавшийся этим окриком заглушить свой собственный страх.
– Во имя священной родины! – вновь возопил Зарех.
– Во имя священной родины! – загремела в ответ толпа, словно она лишь теперь с ужасом увидела грозившую родине гибель В храме колыхались новые лица: выплывало лицо Зареха со взором, который затуманило исступление; лицо Саака, с яростным, безмолвным упорством остановившегося впереди всех и казавшегося наиболее грозным. Его взгляд давил Гюта. Страх вызывала эта еще недавно покорная толпа. Ее мужество и воодушевление, ее отчаяние и решимость были способны смести все: и власть, и веру, и церковь, и закон.
– Вон! Вон отсюда! Куда вы лезете, бесстыжие? – кричал Гют.
Аракэл, на которого устремлены были все глаза, шагнул вперед:
– Мы пришли стать на защиту родины!
– И ты осмеливаешься так говорить с князем, раб презренный! – вспыхнул Гют и обернулся к телохранителям:- Выбросить его!
– Князь! – еще ближе подступил Аракэл. – Свидетель наверху – бог, внизу – народ армянский: я присягнул быть воином, отдать себя родине… Я не знаю страха и смерти не боюсь!..
Воин родины… Это была добровольная присяга, обет стоять насмерть перед врагом, решение во что бы то ни стало победить врага, не считаясь ни с его силой, ни с чем, ни даже со смертью, Поборов смерть, пройдя через нее, народ – грозный, отбросивший страх и нерешительность, – уже сам был страшен и грозен. Он не подчинялся больше ни князю, ни царю, он восставал против них, говорил им в лицо всю правду, клеймя несправедливость и насилие. Не имело смысла спорить с ним, пытаться сломить его волю, даже уничтожить его: он решил бороться до победы. И принимал обет воина родины лишь гот, кто непоколебимо решил защищать справедливость и свободу против несправедливости и насилия. Злоупотреблять правом воина родины не осмелился бы никто: приносили присягу лишь те, кто был охвачен возвышенным, священным воодушевлением, кто искренне посвятил себя великому делу.
Клич «За народ! За землю!» разрешал каждому то, что доселе казалось запретным. Он давал право спорить с царями, марзпанами и князьями. Толпа почувствовала, что лишь с этим кличем может она требовать от сильных мира сего, чтобы они защищали страну от врага, от сборщиков дани, от персидского ига. Это был клич народной ярости, – народ требовал восстания, сопротивления.
В этот высший миг напряжения всех своих сил народ создал сам себя. Подхватив иерея Гевонда, воинов и монахов, народные массы с непреодолимой силой ворвались в храм.
Вардана, который не без тревоги следил за этим вторжением, также больно задело попрание власти, забвение должного почтения. Но с проницательностью опытного полководца он сумел проникнуть в смысл этого вторжения и оценить его.
Сделав несколько шагов по направлению к дверям, он громко приказал затерявшимся в толпе сепухам и телохранителям.
– Оставьте народ в покое! – И бросил суровый взгляд нa Гюта.
Сепухи и телохранители отступили.
– Что смутило вас, братья? – обратился Вардан к толпе, продвинувшейся еще глубже в храм.
Аракэл выступил вперед и промолвил, не поднимая сумрачного взора:
– Спарапет! Мы пришли узнать, какой ответ вы даете Азкерту. И вот говорим вам: дайте ответ, какой пожелаете, но мы все присягнули! Мы будем сражаться и страну не отдадим, как бог свят!
– Присягнули в этом и мы, брат крестьянин! Не отдадим, клянусь господом истинным! – вдруг вспыхнув, отозвался Вардан.
– Истинный господь, не отступимся! – громом прокатилось по толпе.
Вардан осенил себя крестным знамением; в толпе последовали его примеру.
«Воин родины!» У Гадишо и Гюта эти слова вызвали глубокую тревогу.
Но пока Гют стоял в нерешительности, Аракэл подступил еще ближе.
– Всем народом считаем себя воинами родины! Мы будем защищать страну! Так и передайте царю!.. – точно мечом отрубил он.
– Будем защищать!.. Воины родины! – тысячью голосов загремела воспламенившаяся толпа.
Атмосфера накалялась. Люди преобразились. Казалось, рухнула основа мира. Простолюдин восстал, поднялся, стер вековую черту, отделявшую его от князя, сравнялся с ним, стал самостоятельной силой. И это было самым страшным для нахараров, страшным и неожиданным, как землетрясение, наводнение, как извержение вулкана.
Нахарары – единомышленники Васака – были охвачены бешенством, и лишь страх смерти вынудил их снести это унижение. Не менее тяжелым и неприятным показалось создавшееся положение и сторонникам Вардана; но они чувствовали, что иного выхода нет, что началось нечто небывалое, невиданное, но неизбежное, и что с этим положением надо примириться и молчать хотя бы во имя спасения своей власти и страны.
