вполне приличный для целей местного преступного синдиката дар. И все было хорошо. Даже очень. Он долгое время уважал Атона, принимал за силу его умение держать слово, распоряжаться судьбами людей.
Потом прошло и это…
Прошло, как черный дым, рванувшийся в открытую форточку — тягуче, яростно, бесследно, оставляя после себя лишь легкий запах копоти.
Прошло и выветрилось, как потом выветриться чувство свободы, когда спустя пару лет после смерти сводного племянника, похоронив мать, он снова сбежит из крепости, построенной на этот раз своим руками. Сбежит, но куда?..
«От себя не убежишь», — он плевал и смеялся, слыша эту пословицу. Разумеется, от себя не убежишь. Но что делать, если оставаться с самими собой — хуже не придумаешь?.. Пить? Гулять? Разрушать чужие жизни, как когда-то разрушили его? Он был слишком гордым для этого. Пусть и был крысой. Ну и что, что он всю жизнь СЛУЖИЛ — не работал — на людей, которых презирал, чьи ценности не ставил ни во что, хотя и не мог не признавать их выдающихся способностей, умения управлять другими и добиваться успеха. Но что ему был этот успех? Ничто. Там, в прошлом, забыв о котором, он стер из памяти себя, свои надежды, свои мечты, осталось что-то такое, что терзало и звало назад, но никак не желало показывать свое лицо.
«Я схожу с ума. Определенно, — к такому выводу пришел он на днях, но тут же опроверг его. — Сумасшедшие не задаются таким вопросом. Они верят себе».
«Тогда что?» — вопрос, адресованный самому себе, вернулся бумерангом: «Ты знаешь сам».
Для разрешения ситуации следовало уладить одну маленькую проблему. Следовало разобраться с доктором Томом Рандером, потому что тот наверняка догадается обо всем. У дока было потрясающее чутье на чужую подлость. Наверное, немало натворил в своей жизни сам.
«Мы все такие вот, одаренные, видим друг друга насквозь», — сомнительная похвала или порицание совести? Гарди было на это наплевать. Сейчас следовало защитить тылы.
Шестнадцатое
«Каждый из них думал, что они — Боги и могут влиять на судьбы других. Но на самом деле они не распоряжались даже собственной судьбой», — странная записка от анонима второй день беспокоила Тома. Он крутил ее в руках так и этак, пытался расшифровать. «Они думали, что они — Боги,» — первое предложение было понятно, как и второе, замысловато скрывавшее угрозу. «Ты думаешь, что ты Бог? Берегись» — вот как стоило читать это послание, но, доступное по частям, в целом оно не укладывалось в картину происходящего.
Кто-то грозил ему? Зачем? С какой целью? Возможно, источником, пославшим эту записку, был тот самый крот, которого он искал, но тогда зачем кому-то было выдавать себя? Ладно, почерк можно было замаскировать набором печатного текста, но легко опознать стиль печатавшего его, особенности полиграфии, бумаги, конверта. Том не понимал такого безрассудства, и не был уверен, что дело здесь в недостатке ума или логики. Глупый человек не будет писать такое. Он выразится яснее: «Пошел вон!!!» Или «Убирайся, покуда цел». Нет, записка явно содержала в себе какое-то другое, более сложное намерение. «Вывести тебя из себя, заставить понервничать», — услужливо подсказало подсознание. Возможно. Он был склонен согласиться с этим. Так или иначе, удар достиг цели, и теперь, ради восстановления очков, следовало предпринять ответные действия.
«Или подождать и дать возможность проявить себя противнику, а потом нанести удар?».
План уже начал формироваться в голове Тома. Что ж, если раньше он только подозревал Гарди, то теперь был в этом уверен. Никто из ближайшего окружения Атона не мог бы придумать нечто такое.
«Чудный тип, он стал бы хорошим клиентом».
«Выдашь его?»
«Сначала надо узнать подробности. Уверен, что он действует не один. Уверен даже, что несамостоятельно. Его скорее всего завербовали и недавно, иначе бы он не работал так успешно».
«Но в последнее время».
«Вот именно. В последнее время между ним и Атоном возникло напряжение».
«И тогда Гарди позвал тебя».
«Да, так».
Плавный, красивый внутренний диалог сбился и был скомкан и разорван в лохмотья.
«Зачем?».
«Зачем он втянул тебя в это, если намеревался сдать Атона? Ведь он не мог не понимать, что ты…».
Ответ был неочевиден, но напрашивался сам. Тогда парень еще не решил, что делать, сомневался и продолжал честно трудиться на того, кто спас ему жизнь. Или так, изощренно, решался его внутренний конфликт, и через Тома парень наказывал сам себя за предательство?
«Я вытащил его из Ничто, даже хуже, док. А теперь он смеет ставить мне ультиматум, — пожаловался недавно Атон на своего племянника. — Когда найдете крысу, я хочу, чтобы вы занялись им. Гарди надо вставить мозги на место. Меня он уже не воспринимает. Жаль терять такие кадры».
«Тебе ли жалеть?» — чуть не сказал Том тогда, но привычка молчать с клиентами сделала свое дело. Профессионалы его уровня не должны выдавать своих чувств. И навязывать свою мораль клиентам, которые им платят.
Семнадцатое
«Что же ты делаешь, малыш? Что же ты делаешь?».
Этот вопрос повис в воздухе, не найдя адресата. Сколько поводов для жизни, сколько причин взять себя в руки и сказать жизни: «Да!». Он должен держать их в голове и никогда не сдаваться. Никогда. Ведь на этот раз на кону стояла ЕГО смерть.
Некоторое время назад, находясь в вынужденном отпуске, Рэй застрял на одном сериале. Примитивном до безобразия, но бьющем местами в цель, в самую точку.
«Можно начать жизнь заново».
Эта фраза преследовала его, как наваждение, не давала дышать.
«Я рад, что у тебя все получилось».
Еще одна.
«Не доводи до беды».
«Ты знаешь, каково это — принимать решение по необходимости, когда тебе не остается ничего другого, кроме как соглашаться с уговорами других?», «Ты знаешь, каково это — когда принимают решения за тебя?», «Потом на душе так… погано», — лирика…
Рэя преследовала лирика, которую он никогда не принимал в расчет, которой не верил, тем более не уважал. Чувства хороши там, где нас нет, а в жизни приходилось решать конкретные задачи и ему в его работе нужна была холодна голова.
«Брось, ты делал это не из расчета», — возразило нутро и оставалось только махнуть рукой на свою же собственную проницательность.
«Нет, но раньше все было как-то по-другому. Азарт что ли. А теперь ушло».
«Или ушел ты сам?».
В этом тоже была доля правды.
После смерти жены, к которой Рэй, кстати сказать, при ее жизни не так
