прошлое, брат. Никогда не возвращайся», — написал ему Том на прощание перед тем, как выстрелить себе в висок. Впрочем, его смерть и невнятная записка в стиле «я во всем виноват» не сильно бы помогла, если бы дядя вовремя не испустил дух, благодаря легкому вмешательству доктора. Все-таки тот был прирожденным убийцей. Не туда пошел. Ошибка профориентации,» — Гарди грустно усмехнулся, осторожно прикрывая за собой дверь бара. Не стоило испытывать судьбу. Люди не любят, когда кто-то неуважительно относится к их собственности, тем более что ему так повезло. Ему вообще по жизни везло со смертью. «Тот, кто всегда приходит вовремя», — он знал еще один ответ на эту загадку, но перед вторым вариантом надо было отвечать. Отвечать. На этот раз точка была здесь. Настоящий голос совести трудно было заглушить одиночеством. Настоящий голос совести прорезается в тишине, но боится людей, поэтому он и пришел к Рэю.
«Никогда не возвращайся, парень. Просто не возвращайся».
Последние слова Гарди сказал себе, а услышал их тот, другой.
«Что же, это прибавит ему мнительности», — усмехнулся кто? Ирония?
«Тебе его не жалко?».
«Ничуть».
«Губит такую жизнь».
Гарди было обидно, но сделать он ничего не мог. Ни для Рэя, ни для себя.
«Никогда не возвращайся в прошлое».
Том не понимал, да и Гарди сам не понимал до последнего, не хотел верить…
Одним из первых блоков, который ставили малышам крысы, был блок послушания.
«Мы не можем жить по своей воли. Мы — оружие исполнения желаний других. Мы — их уши. Мы — их глаза. Мы — их руки. Они — наше сердце».
Он так и не смог вырваться из этого капкана, сколько ни пытался, как ни бунтовал.
— А кто из нас не крыса? — пошутил как-то Атон, желая отвлечь племянника от мрачных мыслей. — Поверь мне, в этом смысле большая часть человечества не знает, чего хочет.
В каком-то отношении дядя был добр к нему. Не навязывал своих желаний, лишь отдавал приказ. Иногда высказывал предложение.
— Разве крысы не могут вести себя прилично?
— Я попробую.
Двадцать второе
«Извини, я не хотел».
Рэй снова начал разговаривать сам с собой, потому что больше не с кем было вспоминать тот день, в который он поседел от страха и переживаний.
«Что мне делать? Они вычислили меня. Они идут за мной попятам. Спрячь, я прошу».
Он и спрятал. Никто не откажется помочь напарнику в трудную минуту. Когда-то тот выручит тебя. Взаимный принцип, важный в их работе. Никто не смог бы заподозрить в его помощи ничего другого.
— Я убил человека, своего НАПАРНИКА, ради брата, а он все равно умер от передозировки, — тяжелый, надрывный плач в комнате и ласковые руки жены.
— Он обнаружил, что мой брат увяз по уши, и собирался предложить ему сделку, но тогда бы его жизнь была кончена. И моя карьера. А он все равно умер.
Она молчала.
— Никто никого не может спасти против его воли, ведь так?..
Но пил Рэй не из-за этого. И вовсе не после смерти жены — эту чушь он оставит для слюнявых работников по кадрам, пусть жалеют его, ветерана своего дела, специалиста по двойным стандартам. Нет, он начал пить еще при ЕЕ жизни. По чуть-чуть. Каждый день, потому что не мог смотреть ей в глаза. Он был рад, что она наконец-то умерла.
«Помнишь?»
Смешно. Что он мог помнить с такой работой? Ни одного правдивого дня и сплошь фальшивые биографии. Их он помнил досконально.
«Помнишь? Ты был хорошим человеком».
Он так и не понял, как она узнала, что он продал душу, как догадалась. Наверное, интуитивно. У женщин, говорят, развита, интуиция.
«Вернись. Ты можешь. Люди могут все».
Точно. Губить и поднимать свою жизнь, грешить и отпускать себе грехи. В его случае суть вопроса заключалась в том, что он с самого начала знал, ЧЕМ кончится дело. Он убил своего напарника даже не ради карьеры — что карьера? — для него это слово было пшик, да и некуда им было его отстранять — дальше дерьма не пошлют, а он был в самой его середине…
— Работа на правительство или компанию? Какая разница, в конце концов. Все они одним миром мазаны, — обронил он когда-то своему коллеге, а тот передал дальше. Мелочь, почти не причинившая ему неприятностей, но тоже сыгравшая свою роль.
«Если бы на его месте был другой человек…Гражданский…»
Рэй покачал головой. Он не хотел обманывать себя и говорить, что поступил бы не так.
«Так в чем дело?»
Все было проще. Никто не догадался, даже его непосредственное начальство. Кроме жены.
«Я прожила хорошую жизнь, и это того стоило».
«Это того стоило, Рэй?» — голос издалека, забытый за кружечкой пива, задушенный в зародыше. Не стоило открывать ему доступ воздуха. Что хорошего было в том, чтобы признать, что он просто струсил и спасал свою жизнь. Напарник мог бы быть умнее и не искушать его так.
«И почему мы должны пойти вам на уступки? В чем наша выгода?».
Рэй объяснил. Он выменял свое разоблачение на жизнь брата. В сумме на две жизни.
«Да, но на тебя вышли частично по его вине. Если бы он был внимательнее…Если бы не притащил за собой хвоста…».
Детали. Новые оправдания. Он сделал так, как сделал, и он был виноват. Причина? Стара, как мир. Он очень боялся умирать тогда, очень боялся. Настолько, что готов был продать кого угодно, включая себя.
— Разве это плохо, что я любил жизнь, любил свою мать? Я не хотел, чтобы она плакала, чтобы расстраивался отец!!! Хоронить обоих детей разом!!! — кричал он снова и снова во сне.
Конечно, неплохо. Угождай себе и близким и придумывай красивые оправдания.
Дальше смерти пасть нельзя.
А он пал так низко, что теперь можно было и приподняться, даже попробовать встать.
Рэй провел ладонью по лицу. Посмотрел мутным взглядом на дверь, за которой скрылся Гарди.
Он начнет с эпитафии. Он наконец-то напишет посвящение своей горячо любимой жене. Исполнит этот печальный долг. У него даже был неплохой образец для надгробия и памятного слова. Его писал еще дед. На смерть своей жены. Чуть-чуть переделать — и будет хорошо. Первый шаг.
Трясущимися руками Рэй вытащил из кармана 40 карлитов. Этого должно было хватить на маленькую заметку. Где их семейный альбом?
Такие разные
(посвящение любви)
Здравствуйте, все те, кто были с нами все эти годы, все те, кто любил и просто знал мою Жаннетт.
