распространялись со скоростью подходящей опары, заполняя каждый уголок художественной академии. Даже проходя по коридорам, Ёну ощущала атмосферу любопытства и домыслов.
– Кёнхо-сонбэ поймал Ёну, когда она рылась в его телефоне… Поэтому они и расстались.
– Старшие говорят, что Ёну ревновала Кёнхо к каждому столбу. Кёнхо психовал из-за этого. В итоге пострадали все, – услышала Ёну шепот однокурсниц, которые обычно только кивали ей в знак приветствия.
Ревновала к каждому столбу? Неужели? Настоящую причину расставания знают только они с Кёнхо, однако Ёну не могла просто стоять и слушать, как окружающие распространяют о ней грязные слухи.
– Как вы можете судить о наших с сонбэ отношениях, ничего не зная?
Ёну была известна своей молчаливостью и спокойным нравом, поэтому сплетницы удивились, когда она вдруг вспылила. Ёну тем временем решительно достала из сумки наушники, засунула в уши и ушла. В наушниках не играла музыка, они были скорее попыткой отгородиться от мира. Чувствуя себя побежденной, Ёну на негнущихся ногах направилась вдоль по коридору. Она не сомневалась в том, что старшекурсники, о которых упомянули девушки, состояли в одном групповом чате с Кёнхо. Поначалу Ёну была полна решимости игнорировать происходящее, но при мысли о том, что Кёнхо наверняка разболтал историю их расставания во всех грязных подробностях, запятнав память о том времени, когда они были вместе, не смогла сдержаться.
Чем больше Ёну молчала, тем сильнее расползалось по кампусу смердящее тесто слухов, раздувшихся и пустых внутри. Через три дня после начала учебы, к состоявшейся в пятницу церемонии открытия второго семестра, в людском сознании Ёну стала девушкой, которая заслужила, чтобы ее ударили. Это произошло благодаря старшекурсникам из чата, которые предположили, что у Кёнхо была веская причина, чтобы стукнуть ее зонтиком. Однако большинство студентов не знали, что за этой болтовней скрывался коварный замысел: старшекурсники хотели выставить Ёну девушкой со странностями, чтобы отвлечь внимание от собственных грешков, таких как мерзкая переписка и объективизация девушек.
Студенты, не зная правды, сосредоточились не на том, что Ёну ударили, а на том, почему это случилось и как Кёнхо, который был президентом студсовета, мог такое совершить. Всевозможные домыслы передавались из уст в уста, каждый добавлял свои предположения, подпитывая цепочку слухов, и в конечном итоге неизменно обвинял во всем Ёну, осуждая ее за поведение и привычки.
Субботним вечером Ёну бесцельно смотрела на капли дождя, которые стекали по стеклу. В новостях сообщили, что приближается осенний тайфун. С того рокового дня Ёну возненавидела дождливые дни. Она даже не могла спокойно смотреть на зонтики. Стоило к ним прикоснуться, как перед глазами возникала сцена перед кафе. Раздавленные лепестки на асфальте, мокрая одежда и непрестанный ливень.
Ёну зашла на сайт университета. Введя свой студенческий номер и пароль, она вошла в систему, открыла вкладку академического менеджмента и нажала на заявление на академический отпуск. Семестр начался всего три дня назад, но ей уже хотелось отдохнуть от учебы. Интересно, утихнут ли за год сплетни? Или, возможно, после новых скандалов ее история забудется… Ёну глубоко вздохнула, глядя на экран ноутбука. Ей показалось, что она проваливается под землю, и ей потребовался свежий воздух.
Она встала из-за стола и открыла окно. Дождь прекратился, и подул свежий ветер. Деревья в парке Ённамдон, видимые из окна третьего этажа, беспомощно покачивались на сильном ветру. Прохладный ветерок, проникший в ее комнату, принес небольшое облегчение.
«Пойду пройдусь. Загляну в прачечную, а потом куплю токпокки. Если я останусь здесь, то погружусь в невидимый мрак». Ёну схватила корзину для белья, в которой лежало влажное черное платье, и вышла из дома.
Входная вывеска кафе, установленная рядом с парковой дорожкой, упала на ветру, издав глухой звук.
– Разве это не Чон Ёну?
– Да, это она.
Услышав голоса, Ёну невольно обернулась и увидела участников группового чата Кёнхо. Они были старшекурсниками из ее университета, поэтому она чувствовала, что должна поздороваться, однако ей было неприятно видеть, поэтому она просто кивнула.
– Ёну, ты в порядке? Тебя не было вчера на занятиях. Не то чтобы мы обсуждали что-то серьезное в нашем групповом чате. Почему ты так бурно отреагировала?
Когда Ёну повернулась, чтобы уйти, один из старшекурсников снова окликнул ее. Она не ответила, и другой, одетый в серую футболку, добавил:
– Верно, это был просто разговор между нами. Разве ты не говорила, что Кёнхо был твоими первым парнем? Быть неуклюжим поначалу – это нормально. Когда тебе захочется выпить, дай нам знать. Мы угостим тебя.
Парень, который первым узнал Ёну, крикнул громче:
– Ты должна хотя бы притвориться, что слушаешь, когда с тобой разговаривает старший. Ответь что-нибудь. Мы же о тебе печемся.
Ёну остановилась, почувствовав, как к напряженному лицу прилил жар. Старший в серой футболке тоже остановился и продолжил:
– Кёнхо – хороший парень. Не злись на него слишком сильно. Серьезно, не то чтобы он сказал тебе это в лицо. Зачем было рыться в его телефоне? Ладно. Иди куда шла. Еще увидимся.
Ёну сжала губы, отвела взгляд и увидела, как Кёнхо приближается к ним издалека. Она поспешила к прачечной «Бингуль-Бингуль». Пока они с Кёнхо встречались, жить неподалеку друг от друга казалось благословением, но теперь, после расставания, это стало проклятием. Слова «случай» и «встреча», которые обычно несут в себе приятное волнение, звучат грязно и неприятно, когда дело касается случайной встречи с бывшим.
«Должна ли я взять отпуск и уехать? Если он пойдет в аспирантуру в этот же университет, то мне придется продолжать с ним сталкиваться», – подумала Ёну, испытывая отвращение от одной мысли о том, что ей придется постоянно видеть Кёнхо. Ей очень хотелось как можно быстрее постирать черное платье, которое, казалось, несет в себе запах, влажность и предательство того дня.
Войдя в прачечную, Ёну сразу же почувствовала, как ее охватило спокойствие. Она хорошо разбиралась в парфюмерии, поэтому могла с уверенностью сказать, что в помещении пахло смесью амбры, лаванды и хлопка. Дома Ёну использовала диффузоры с таким же запахом, но здесь он ощущался иначе, более теплым и успокаивающим. Это место как будто говорило: «Пятнышко? Какая ерунда! Я все постираю, не волнуйся». Пребывание здесь дарило Ёну чувство покоя и умиротворения.
К счастью, одна из стиральных машинок была свободна и Ёну не пришлось ждать. Она открыла дверцу машинки и положила в нее черное платье, пропитанное горечью и обидой. Барабан дрогнул, словно под тяжестью прилипших к платью чувств, и наполнился теплой водой. При виде многочисленных пузырей на лице Ёну появилась слабая улыбка, которая отразилась в стекле стиральной машины. Едва шевеля
