я просто обязана буду купить себе дубликат того платья, иначе меня замучает чувство вины.
Затем, поскольку Морган все еще болтала по телефону, я медленно спустилась на первый этаж.
Миссис Дорси пристально смотрела в окно кухни, разглядывая растущий чуть поодаль огромный дуб.
– Я все время твержу себе, что надо бы его спилить, – задумчиво проговорила она. – Как ты думаешь, он раскачивается слишком сильно, больше, чем следует?
Я подошла к ней и встала рядом:
– По-моему, нет.
Несмотря на то что в церкви всем прихожанам подадут ужин, миссис Дорси готовила сейчас любимое блюдо моей мамы – запеченные макароны «зити». Две порции этого кушанья, предназначенные для нее и Морган, она поставила в свой холодильник, а все остальное велела мне отнести домой:
– Так твоей маме не придется ничего готовить на ужин, и нынче вечером она наконец сможет отдохнуть. Но не давай ей ни кусочка, пока она не пообещает, что целый вечер проведет, лежа на диване и положив ноги на подушку.
Наконец в кухню спустилась Морган. На ней была блузка с рукавами-крылышками, надетая под темно-синий джемпер, к которому хорошо подходили ее зеленые резиновые сапоги и кремовые гольфы. На голове – упругие локоны, Морган завила волосы, использовав электробигуди. Рядом с ней я чувствовала себя как ее младшая сестра, все еще в куртке от пижамы, без макияжа. Я заправила свои спортивные штаны в резиновые сапоги.
Потом мы трое сели в машину, и миссис Дорси повезла меня домой.
Хотя с неба по-прежнему лило, некоторые люди, одетые в дождевики и резиновые сапоги, готовили свои дома к приходу паводка, укладывая вокруг своих жилищ мешки с песком. Вдоль краев улиц мчались потоки воды, похожие на реки, так что нам пришлось ехать по самой середине дороги. Асфальт здесь был усыпан обломками ветвей и кусочками коры, как каким-то древесным конфетти.
Я подалась вперед к пассажирскому сиденью, на котором сидела Морган:
– Мы так и не сходили на школьную парковку, чтобы поискать твою босоножку.
– Забей, – махнула рукой подруга. – Я все равно никогда их не ношу.
– А, ну тогда ладно.
Однако мне стало не по себе при мысли, что эта босоножка так и останется валяться там. Мне не хотелось увидеть ее утром в понедельник, когда мы опять приедем в школу. Это бы напомнило мне о Джесси и о том, что все у нас с ним пошло наперекосяк.
Морган повернулась ко мне и искоса на меня посмотрела:
– Почему ты сегодня такая грустная? Джесси что, ничего тебе сегодня не написал?
Я ушла от ответа:
– Я теперь уже не знаю, нравится ли он мне еще или нет.
В этом, подумала я, и будет состоять мой великий план.
Откреститься от Джесси. Убедить Морган, что это мое решение, а не его.
– Что ты такое говоришь? – воскликнула подружка. – Заткнись сейчас же! Он тебе нравится, и точка!
– По правде говоря, Джесси совсем не такой классный и забавный, как я думала до того, как узнала его ближе.
Морган развернулась и посмотрела мне в лицо:
– Может быть, ты говоришь так из-за того, что тогда наговорил о тебе Уэс? Потому что, если причина в этом, я хочу, чтобы ты прекратила это сейчас же.
Глаза миссис Дорси отыскали меня в зеркале заднего вида.
Я знала, что Морган говорит со своей матерью обо всем, но мне почему-то казалось, что эта история со мной и Уэсом – запретная тема. Но если миссис Дорси знает, что наговорил обо мне Уэс, может быть, она знает и то, что я ему сделала и что так его взбесило? От ужаса у меня свело живот.
– Нет, я просто хочу сказать, что…
– Вот и умница! Потому что для тебя я даже представить себе не могу более идеального бойфренда.
Я тоже, подумала я, и от этого мне стало совсем тошно.
* * *
Идя по тропинке к нашему дому, я заметила, что занавеска на выходящем на фасад окне отдернута. Мама посмотрела мне в глаза и улыбнулась. Сейчас она захочет поговорить со мной о бале и о том, как все пришли в восторг от моего платья. Захочет посмотреть мои фотографии. И тут я поняла, что снимала себя, только пока сидела в машине Морган, потому что после того, как Джесси станцевал со мной под дождем, я стала выглядеть как полнейшая лохушка. Мне не хотелось говорить маме неправду, поэтому я планировала просто подняться к себе в спальню так быстро, как только смогу.
Едва войдя в дом, я начала слой за слоем стаскивать с себя свою промокшую одежду.
Мама сидела на диване, что-то печатая двумя пальцами на своем ноутбуке. Она умела печатать только так, старомодно и неумело.
– Подожди секундочку, дай мне время заполнить эту таблицу! – попросила она.
Мама работает приходящей медсестрой, она ходит по домам и оказывает медицинскую помощь людям. Она обожает свою работу, любит помогать пациентам, но терпеть не может составлять обо всем этом отчеты и печатать их на компьютере.
Папа тоже сидел за компьютером, нефирменным, дешевым, купленным им на распродаже в черную пятницу. Поскольку работать плотником он больше не мог, он пристрастился к политике, несмотря на то что, по его мнению, большинство из тех, кто нами управлял, были всего лишь бандой лжецов. Он интересовался всеми видами политики: местной, внутренней, международной… он проглатывал любую информацию и не мог без нее жить. При всем том новостным сайтам папа не доверял и, вместо того чтобы просматривать их, предпочитал получать информацию с электронных форумов. Например, если в правительстве Ирландии, по его мнению, творились какие-то сомнительные дела, он находил в Интернете соответствующий форум и переписывался с людьми, которые обо всем этом хорошо знали, потому что испытали на своей собственной шкуре. Так же было и с Израилем, и с Южной Кореей, и с Мексикой – и далее по списку. Папа любил повторять, что у него есть друзья во всех странах мира. Возможно, он говорил это потому, что друзей, живущих в Эбердине, у него осталось не так уж много.
Но так было не всегда.
До того как с ним произошел несчастный случай, мой отец был человеком довольно успешным. Если кто-то из жителей нашего города и не знал его лично, ему, по крайней мере, было известно имя Хьюитт, и это имя внушало доверие. Моя семья жила в Эбердине уже давно. Мой дед и прадед оба работали на здешней лесопилке, отец, едва закончив среднюю школу, пошел работать туда же, и работал там, пока
