внутренний свет Роджера.
В отдалении хлопнула входная дверь, прервав ее размышления. Послышались мужские голоса, а затем гулкий стук деревянных башмаков Хенрике по расписанным ананасами циновкам, сопровождаемый топотом тяжелых сапог.
— Ist deine Bruder[292], — объявила Хенрике, распахнув дверь. — Und[293] его индеец.
* * *
Индеец поклонился и подошел к ней, сияя улыбкой. Однако Брианна достаточно хорошо изучила его лицо, чтобы безошибочно распознать волнение за напускной бравадой. Она улыбнулась в ответ и, поддавшись внезапному порыву, схватила его руку и легонько пожала, желая успокоить парня и немного разрядить обстановку.
Синнамон ошарашенно моргнул и неловко поднес Брианнину руку к губам, не сомневаясь, что она протянула ее для поцелуя. Но так и не мог на это решиться — лишь смущенно дышал ей на пальцы. Подняв голову, Бри переглянулась с братом. Тот сохранял невозмутимость британского офицера, хотя в глазах плясали веселые искорки.
— Благодарю вас, мистер Синнамон, — сказала она, мягко убирая руку. Затем расправила юбки и присела в книксене, отчего индеец покраснел как спелый помидор. Уильям деликатно отвел взгляд.
Ничего, брат подождет; сейчас нужно уделить внимание натурщику, который пришел посмотреть на готовый портрет.
— Идите сюда, — подозвала она Синнамона. Индеец предпочитал, чтобы Бри обращались к нему по фамилии, — и сам отказывался называть ее Брианной, очевидно считая это неуместным. Вероятно, Уильям (или лорд Джон) давал ему уроки этикета.
Холст был занавешен муслином — для защиты от мошек и комаров, которые испытывали роковое влечение к льняному маслу и сохнущим краскам. Бри встала сбоку от портрета и ловко сдернула тонкую вуаль.
— О-о, — выдохнул индеец. Лицо его казалось абсолютно непроницаемым.
Едва молодой человек зашел в комнату, у нее заколотилось сердце; по мере приближения волнующего момента оно билось все сильнее. Брианна была не настолько взбудоражена, как Джон Синнамон, но ей определенно передались отголоски его нервного возбуждения.
Он во все глаза смотрел на портрет, слегка приоткрыв рот. Бри обеспокоенно покосилась на брата — Уильям тоже разглядывал картину, однако его лицо выражало приятное удивление. Она вздохнула с облегчением и улыбнулась.
— У вас получилось, — сказал Уильям, повернувшись к сестре. — В самом деле получилось! — Он тихо рассмеялся от радости. — Просто потрясающе!
— Это… — начал было Синнамон, однако так и не договорил, продолжая разглядывать свое изображение. Затем слегка тряхнул головой и повернулся к другу. — Я… и правда так выгляжу?
— В точности, — подтвердил Уильям. — Хотя в жизни ты не настолько чистый. Разве ты никогда не смотришь на себя в зеркало, когда бреешься?
— Oui, но… — Невозмутимость на лице индейца сменилась восхищением, и он нерешительно придвинулся чуть ближе к портрету. — Mon Dieu, — прошептал Синнамон.
Брианна изобразила его в сером костюме — единственном, который у него был, — белоснежной рубашке и шейном платке с кружевной отделкой, спускавшейся на широкую грудь. Уильям одолжил другу маленькую золотую булавку с головкой в форме цветка: середину украшал ограненный розовый топаз в окружении лепестков из зеленой амальгамы.
Она убедила его не надевать парик и не умащать волосы медвежьим жиром, которым он иногда пытался пригладить непокорные кудри. Синнамон предстал на портрете с пышной медно-рыжей шевелюрой, венчающей красивую крупную голову; едва заметные красноватые блики отражались на скулах и подбородке. Он силился придать лицу решительное и серьезное выражение, однако Брианна смогла уловить озорные искорки, которые вспыхивали порой в его глазах, — она провела с ним достаточно много времени, пока делала наброски. Ей удалось перенести этот веселый блеск на холст с помощью крошечных белых мазков, чуть разбавленных лимонными нотками.
— Это… — Индеец помотал головой и зажмурился, едва сдерживая слезы. Брианне даже стало немного жаль парня, но радость от его реакции перекрывала все остальные чувства.
Не в состоянии справиться с бьющими через край эмоциями, Синнамон вдруг повернулся к ней и сгреб в объятия.
— Спасибо! — прошептал он ей в волосы. — О, спасибо!
* * *
После того как явившаяся на зов Хенрике принесла три бокала и бутылку вина, они выпили за здоровье Синнамона и его портрета.
— Вам не кажется странным пить за здоровье портрета? — спросила Бри, но все же выпила.
— По-моему, это самый здоровый портрет на свете! — Уильям закрыл один глаз и, прищурившись, посмотрел на картину через наполненный красным вином бокал. Затем повернулся к Брианне. — Если хотите, можем выпить и за художника!
— Ура! — воскликнул Синнамон. Поднял бокал и залпом осушил. Глаза его сверкали, волосы стояли торчком, он весь светился, украдкой бросая взгляды на портрет, словно хотел удостовериться, что тот никуда не делся и не стал вдруг изображать кого-то другого.
— Ему еще нужно досохнуть пару дней, — улыбнулась Бри, приветственно приподнимая бокал. — Вы все еще хотите отправить его… в Лондон? — «Своему отцу», хотела она сказать. — Тогда я его упакую. Чтобы не повредился во время плавания.
Джон Синнамон глянул на нее, затем перевел взгляд на портрет и долго-долго смотрел, прежде чем опять повернуться к Брианне и кивнуть.
— Да, хочу, — тихо ответил он.
— Папа наверняка мог бы договориться об отправке через одного из друзей-дипломатов, — сказал Уильям. — Хочешь, я его попрошу?
Поразмыслив пару секунд, Синнамон покачал головой. Сияние не исчезло с его лица, однако несколько потускнело.
— Я сам попрошу, — выпалил индеец и резко поднялся. — Пойду, пожалуй. Не могу сидеть на месте, — объяснил он Брианне с виноватой улыбкой. — Я так счастлив! — Лицо его вновь озарилось внутренним светом.
Синнамон торопливо поклонился ей и ушел, дружески похлопав Уильяма по плечу и едва не сбив его с ног.
Бри ожидала, что брат сейчас тоже откланяется; тот действительно взял свою шляпу, но вдруг остановился в нерешительности, рассеянно теребя ее в руках.
— А кто изображен на остальных? — выпалил Уильям и кивнул на три занавешенных муслином портрета. — Я хотел бы взглянуть. Если вы, конечно, не против, — смущенно добавил он.
— Конечно, не против. Мне было бы интересно услышать ваше мнение — тем более вы знакомы с людьми, которые позировали для портретов.
Брианна сдернула ткань с самой большой картины — портрета Анджелины Брамби, — однако не сводила глаз с брата, чтобы считать первую реакцию.
Сначала он с показным равнодушием скользнул по портрету взглядом, но потом удивленно моргнул и стал всматриваться, подойдя поближе. И наконец расплылся в улыбке.
— Значит, я ухватила-таки сходство? — рассмеялась Брианна. Именно такое выражение появлялось на лицах всех мужчин при виде Анджелины во плоти.
— Без сомнения! — подтвердил Уильям, продолжая улыбаться. — Она… как вам удалось сделать ее такой… сияющей? Нет, скорее искрящейся, — поправился он. — Да, именно так: она искрится!
— Спасибо! — от души поблагодарила Брианна. Будь они знакомы чуть
