«Дочка, никто не должен знать, что ты завидуешь, ни в коем случае не подражай, не подавай вида, что ты завидуешь, делай вид, что тебе все похуй».
И вот ента зависть, которая особо сильно развивается у женского полу — ну природа у них такая, начинает разрушать малолетнюю дуру, не находя выхода и реализации.
— Завидуешь — подражай, — говорил часто Рулон, пытаясь донести великое знание работы со своими негативными эмоциями до своих учениц. И мы выполняли супер — практику, которой в идеале должна была нас обучить мать, да при правильном воспитании она бы и не понадобилась, мы бы тогда все стали боголюдьми и завидовать просто не было бы необходимости, так как мы бы сами достигали всего, чего хотим. Ента практика была хороша из-за своей простоты. Как только чучик проснется от своих мыслей и осознает:
«Еб твою мать, вить я же завидую!» — тады он должен подойти к объекту своей зависти и высказать все, что он думает.
«Слухай, братела (или сестренка), я тебе так завидую, ты так клево умеешь утрировать и играть в санс-театре, возьми меня в ученики!»
И тоды зависть не зажимается внутри, не разрушает чучика, не заставляет чмориться и не верить в свои силы, а наоборот, приложить все силы, чтоб измениться и стать похожим на объект своей зависти. И высказанная вслух проблема перестает быть идеей фикс, над ней уже можно посмеяться, сутрировать ее, и тогда она просто навсегда исчезнет из вашей жизни.
Карлсон же тогда ентого еще не знала, она страдала и мучилась от того, что ее воспитывали не святые люди, а тупые овцы, с которых стрижет энергию Луна.
— Если вы не можете перестать быть овцами, так будьте тогда хотя бы тонкорунными овцами, культивируйте радость, возвышенные эмоции, станьте проводниками более высших планет, а не только Луны, — вещал нам Рулон очередную мудрость на лекциях по Астрологии.
«Так, чегой-то яйца чешутся, — думал Гурун, давно я никого не тантрил. — Нужно ентих дур посвятить в таинство Тантры, начну я, пожалуй, с Бляди, она более раскрепощена, у нее меньше комплексов.»
И вот ночью, в три часа, подняв всегда готовую услужить Силе Блядь, он целых полтора часа тантрил ее, получая огромное удовольствие от ее раскрепощенности и готовности выполнять, что бы он ей ни сказал.
В это время Карлсон, проснувшись и лежа в постели, болезненно прислушивалась ко всему происходящему в соседней комнате. Из соседней комнаты уже на протяжении долгого времени доносились страстные вздохи Бляди, напряженно-возбужденное кряхтение Гуруна, скрипы и грохот.
«Они же ебутся, — думала дура, — да нет, они не могут ентого делать, Гурун же великий наставник, святой человек.» — Через минуту думала она, не желая расставаться со своими представлениями о духовности, которых она наслушалась у старушек в церкви.
— О-о-о…, А-а-а…, раздавались стоны из соседней комнаты, ясно показывая, чем же на самом деле занимались присутствующие там. Но дура продолжала самоотверженно держаться за свои иллюзии до последнего.
— Энто наверное практика для меня, — сочиняла Карлсон, — стану ли я думать, что там трахаются, или нет, на самом-то деле никто не трахается, а просто они имитируют еблю с помощью звуков. Если я не буду думать такой хуйни, то значит я хорошая, святая.
Вот так наш ум готов поверить в самое невероятное, лишь бы оправдать те шаблоны и иллюзии, которые в нем есть, не дай Бог, что-то изменится, и свет истины озарит то дерьмо, в котором чучик обычно копается.
И вот, по прошествии долгих полутора часов, в комнату влетает вся красная, разгоряченная и довольная Блядь.
— Быстрей иди, Гурун ждет, — радостно выпалила она, шаловливо ущипнув Карлсона за сосок.
Ту аж подбросило от такого,
— Женщина не должна прикасаться к женщине — это плохо, это лесбиянство, — загудела в ее голове мамка, и дуреха побыстрее поспешила к «доброму» Гуруну от злой Бляди.
В комнате Гуруна горели свечи, играла таинственная музыка, он развалился на матрасе, перед ним стояло красивое хрустальное блюдо с шоколадными вафлями.
— Хочешь вафельку? — лукаво спросил Гурун.
— Нет, — гордо ответила дура, вся истекая слюнями. Погань научила ее быть гордой и не принимать подарков, а вдруг потом придется трахаться, а ты вить должна быть чистой, достаться мужу девственницей.
— Ну нет, так нет, — отрешенно произнес Гурун и начал жевать хрустящее лакомство сам.
— А ты знаешь, для чего нужна Тантра? — вкрадчиво начал объяснение Гурун.
— А что енто такое? — ответила та, корча из себя полную идиотку, и про себя думая, что вот, началось, мама об этом предупреждала, как только ты останешься наедине с незнакомым мужчиной, он начнет домогаться тебя, начнет приставать к тебе и, о ужас, ты переспишь с ним до свадьбы, а енто же позор.
— Ну, у каждого чучика есть определенное количество сексуальной энергии, а чтоб раскрыть сверхспособности (Гурун ведь знал, что дура хотела раскрыть третий глаз и пятую жопу), нужно енту сексуальную энергию активизировать, а для ентого нужно заниматься Тантрой.
«Я не хочу, мама сказала, что енто плохо, что нужно замуж девственницей выходить, а то муж тебя порченную не примет, ты должна быть целкой» — думала Карлсон, а вслух сказала:
— Я не умею, я еще девочка…
Дура все мечтала, что ее первый принц будет высокий, красивый, на белом коне, что она обязательно должна его любить, а он должен говорить ей три волшебных слова, первый раз должен быть на широкой, мягкой кровати, а не на матрасе, брошенном на полу, у принца должны были быть густые, львиные волосы, в которые бы она зарывалась пальцами, как в романах, ента фраза ей особо нравилась: «зарываться пальцами в густую, львиную шевелюру принца».
У дуры случился шок от того, что у нее не стыковались фантазии с реальностью, шарики не сходились с роликами, болтики с винтиками, вместо волосатого, красивого принца перед ней был старый лысый плешь — Гурун. У него не было никакого желания тратить время на три волшебных слова.
— Соси, — важно сказал урод.
— Я не могу-у-у! Это же противно! — заныла дуреха, которую мать не учила даже таким нормальным вещам, как минет.
— Тогда танцуй стриптиз, — сказал Гурун, немного удивленный неповиновением.
Карлсон, которая много лет ходила на танцы и очень красиво танцевала, начала вдруг двигаться как робот. Ее всю сковала погань, поселившаяся в ее тупой репе. Не делай так, это плохо, нельзя перед посторонними старикашками — развратниками раздеваться.
Хуй Гуруна от такого стриптиза совсем скукожился,
— Соси, — вновь потребовал он.
— Я не могу…
— Соси, от ентого у тебя раскроется третий глаз, — вновь начал гнать образы Гурило.
С этими словами он расстегнул ширинку и из нее вывалилось ЭТО! Это было нечто противное, вонючее, волосато-серое, маленькое! И енто нужно было сосать.
— Фууу, — вырвалось у дуры.
— Представь, что перед тобой Бог, — произнес с придыханием Гурун, уже начиная заводиться.
Подавив тошноту, Карлсон взяла в рот его вонючий стручочек, но после 2-х, 3-х сосательных движений, рвотный рефлекс не позволил ей продолжить енто увлекательное занятие.
Но хуй Гуруна уже поднялся, ебаная Тантра продолжалась.
— На спину, — скомандовал старпер, зафигачив свои клешни прямо дуре в пизду, проверив ее целку. Целка была на месте, что еще больше зажгло его.
Массируя позвоночник с копчика и выше, типа, шоб пробудить кундалини, Гурун взгромоздился на бессмысленную дуру и начал совать свой прыщик в маленькую щелку Карлсона.
«О боже, как это ужасно, а я ведь не так себе это представляла, а я ведь думала, что все будет не так, что секс — это красиво, приятно, а на самом деле это так противно, это так больна-а-а!»- Это она заорала уже вслух.
Гурун, разбесившись на то, что бронецелка никак не хочет рваться, совершал мощные, кабаньи удары, причиняя дуре невыносимую боль. Его усатое лицо покраснело от напряжения, пот выступил на его лысине, глаза выпучились и налились кровью.
«Что-то не похож он на Бога», — подумала Карлсон, вспомнив, что нужно думать, что он Бог.
Гурун уже явно не находился в медитации, перед ним стояла одна цель — порвать целку и залезть в пизду как можно глубже.
— На четвереньки! — вновь скомандовал «Бог».
И в этой позе броня не поддалась. Распсиховавшийся Гурило вытащил пипетку из Карлсоновской кунки и не насосавшись, отправил ее спать.
— Карлсон, настраивайся в течении дня на еблю, — важно сказал Гурило на прощанье, — завтра продолжим мистический ритуал. Гыычь Ом!
— Ом Гуру, — пискнула испуганно дура, представляя, что ее мучение завтра продолжится.
После ентого неудавшегося ритуала лишения ее девственности дура проплакала половину ночи, огорчаясь, что критерии не удовлетворены, что принц не носит ее на руках, что это старый Гурун тыкался в ее бронецель, а не понравившийся ей долговязый молодой наставник Нищий Барин, который отличался печальным взглядом, прямо как у принца. И иллюзии дуры разрушала одну за одной суровая реальность.
