Чем больше Зорге раздумывал над возникшей идеей, тем больше убеждался, что она вовсе не так уж невыполнима. Перемещение военного работника на дипломатический пост будет выглядеть как усиление влияния генеральских кругов в Берлине. Рейхсверовский офицер, годами связанный с немецкой разведкой, Отт располагает отличными связями в высших военных кругах рейха. Там его кандидатуру поддержат. Даже советник Гитлера генерал Кейтель всячески протежирует исполнительному офицеру, кстати сказать дальнему родственнику супруги военного советника фюрера… Нужно только очень осторожно подбросить эту мысль, чтобы казалось, будто она сама собой родилась у того же Дирксена или Кейтеля… Надо всячески рекламировать Отта.
В разговоре с фон Дирксеном Зорге очень хотелось спросить о предстоящих переменах в посольстве, но он удержался. Рихард давно взял за правило — никого ни о чем не расспрашивать, не проявлять и малейшего намека на любопытство. С годами, наблюдая людей, он сделал один немаловажный психологический вывод люди чаще всего говорят для самих себя. Это доставляет им удовольствие. Либо они хотят блеснуть своей осведомленностью, эрудицией, произвести впечатление, либо просто что-то рассказывают, предаваясь воспоминаниям, совсем не задумываясь, интересен ли их рассказ собеседнику. Точно так же с секретами если человек доверяет другому, он так или иначе посвятит его в тайны, которыми обладает. Хотя бы частично. Надо только умело навести разговор на нужную тему и терпеливо ждать.
В тот вечер посол сам заговорил о возможном своем отъезде из Токио. Правда, говорил он отвлеченно, полунамеками, предположительно. Потом спросил Зорге, что он думает о полковнике Отте. Зорге отметил про себя: значит, система, разработанная им, уже действует…
— В каком смысле? — будто не поняв, спросил Зорге. — Он член национал-социалистской партии, хороший семьянин.
— Я спрашиваю о его деловых качествах, — прервал его фон Дирксен.
Зорге уклонился от прямого ответа:
— Во время последних маневров в Бад-Киссин, генерал-полковник Отт был в Германии, и его представили фюреру. Фюрер больше часа беседовал с ним в своем вагоне. Как я слышал, фюрер был очень внимателен к Отту и высказал одобрение по поводу его суждений о нашей дальнейшей политике.
Зорге бил по верной цели — для фон Дирксена мнение фюрера было решающим в оценке людей, даже в том случае, если сам он придерживался иного мнения.
Деловая часть беседы была исчерпана, и посол вновь заговорил о народном искусстве, о ваятелях, резчиках.
— Скажите, вы бывали в Москве? — спросил он Зорге.
— Нет, никогда, — ответил Рихард и тут же поправился:
— Только проездом, когда ехал в Китай. Я предпочитаю морские путешествия…
— В Москве вы могли бы купить очаровательные кустарные изделия — ватки, хохлому, палех…
Фон Дирксен до приезда в Токио несколько лет проработал послом в Москве и считал, что неплохо знает Россию. Он принялся объяснять франкфуртскому журналисту достоинства и различия русских народных изделий.
— Конечно, русские кустари не имеют ничего общего с японскими мастерами, но ватки очаровательны своим примитивом…
Зорге мысленно усмехнулся — ватки! Конечно, речь идет о знаменитых российских вятках — ярко размалеванных глиняных фигурках. Если бы фон Дирксен знал, что русский язык — это родной язык его, Рихарда, матери, которая на всю жизнь сохранила привязанность к Родине. Рихард без конца мог бы пересказывать ее рассказы о России, петь песни, которые она ему пела, наслаждаться звучанием русского языка. Но за все эти годы жизни в Японии Рихард не произнес ни одного русского слова, не спел ни одной русской песни. Зорге знал китайский, японский, английский, конечно, немецкий, говорил на любом из этих языков и только знание русского языка хранил как самую сокровенную тайну.
Было совсем поздно, когда Зорге, распрощавшись с фон Дирксеном, уехал из посольства.
Прошло еще несколько недель, и германский посол отправил в Берлин пространное донесение, в котором настоятельно предлагал отозвать немецких военных советников из Китая. Он писал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Нашим военным советникам во главе с Фалькенгаузеном придется разделить ответственность в случае поражения китайской армии…
По причинам, приведенным выше, в согласии с военным атташе господином Оттом, высказываюсь за немедленный отзыв всех немецких советников, еще находящихся в Китае. Что же касается Северного Китая, то он долго будет находиться под контролем японцев, и нам надо активизировать здесь экономическую деятельность германских фирм».
В незримой борьбе за отзыв германских советников из Китая победил Зорге. Посол фон Дирксен не мог и предполагать, что его донесение было фактически продиктовано советским разведчиком. Но в то время, когда шифровальщик готовил телеграмму посла для отправки, Зорге уже не было в Токио — он находился в самой гуще военных событий, разгоревшихся в Северном Китае…
7. ЭЙГЕН ОТТ СТАНОВИТСЯ ПОСЛОМ
Мост Лугоуцяо — одно из самых поэтических мест Китая. Когда-то, если верить легендам, здесь, проходила единственная дорога в столицу Небесной империи. Дальние путники, как бы они ни устали, как бы ни была длинна их дорога, в последний день своего путешествия поднимались задолго до рассвета, чтобы полюбоваться чарующим зрелищем жемчужно-лунного сияния на мосту Лугоуцяо.
Доктор Зорге вместе с полковником из японской разведки тоже приехал в Ванпин посмотреть «Предрассветное лунное сияние на мосту Лугоуцяо» — именно эти слова, произнесенные Цинским императором, высечены на белом камне. Теперь, через сотни лет, мост Лугоуцяо был знаменит и другим — здесь начиналась война. Потом военные действия откатились далеко на юг, японские войска взяли Нанкин, и мост остался в глубоком тылу, но все же война началась отсюда…
Полковник Хироси, восторженный почитатель красот природы и воинственно настроенный человек, хвастался по дороге, что японские войска наступают в Китае в три раза быстрее, чем наступали в России в начале нашего века. Он уверен, что кампания скоро победоносно закончится и начнется эра «сопроцветания Азии» под японской эгидой.
Хироси ненадолго прилетел в Пекин из Нанкина по служебным делам, познакомился с Зорге в офицерской компании и проникся к нему уважением. На другое утро полковник Хироси, помятый, бледный после ночной попойки, позвонил Рихарду в номер и предложил вместе позавтракать. Он рассыпался в комплиментах и предложил корреспонденту свой самолет до Нанкина — удобно и быстро. Они в тот же день будут на месте.
Зорге согласился, сказал только, что хотел бы ненадолго заехать на мост Лугоуцяо — он много слышал об этом световом чуде. Хироси вызвался сопровождать Зорге, он хорошо знает эти места.
Оставив машину у городских ворот, они пошли к мосту пешком по совершенно пустой улице мимо фанз, залитых призрачным светом, навстречу алеющему за рекой горизонту. Миновали каменных, коленопреклоненных слонов и застыли в изумлении перед открывшейся панорамой земли и неба. В низких гравиевых берегах серебрилась черная река, на востоке загорался багровый рассвет, а в небе громадной жемчужиной сияла луна и щедро бросала на землю потоки яркого света. Казалось, что белый мост с рядами серо-зеленых львов поднялся в воздух и плывет в этих потоках. Сияние луны и брезжущий розовый свет близкого восхода сливались и смешивались, будто воды двух могучих рек.
Львиные спины лоснились при луне, и каждая львиная морда имела свое выражение — свирепое, сытое, ленивое, сонное… Сто сорок львов, и ни один не похож на другого.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На середине моста стояла группа китайцев, созерцавших сияние луны. Они стояли недвижимо, словно на молитве в храме, но, заметив японского офицера, торопливо скрылись на берегу в глубоких тенях приземистых фанз.
Рихард испытывал огромное наслаждение. Это была ночь поэзии, но обаяние лунного чуда было нарушено, когда Хироси сказал:
— Удивляюсь, почему они так боятся японцев, — он кивнул на ушедших китайцев.
