в столицу по церковным делам, можно было сказать, что большую часть жизни отец Бернар провёл подле семьи владетелей Лаперуджо, заботясь не только о спасении души благородных сеньоров, но и об их добром здравии. Всё это время монах искусно лечил ссадины и переломы, золотуху и простуду. Он помог увидеть свет первому сыну дона Эстебана, а потом спустя пару месяцев совершил над ним скромный погребальный обряд. Принял отец Бернар и всех последующих детей многочисленного семейства де Грассо, включая Лукку, Джулиано и заканчивая малышкой Анной, которой в сентябре исполнялось двенадцать.
К несчастью, половина отпрысков дона Эстебана умерла в младенчестве. Потому отец Бернар зорко приглядывал за всеми оставшимися детьми де Грассо, подчас напоминая Джулиано старую дуэнью его возлюбленной.
Вот и сегодня монах собственноручно взялся доставить нерадивого воспитанника в Конт живым, здоровым и по мере сил раскаявшимся в содеянном злодеянии.
— Видит господь, его братья нипочём не успокоятся, пока не выпустят вам кишки.
— Пусть только попробуют. Я отправлю их в бездну, прямиком в тот же котёл, что и Диего, — пробурчал Джулиано, плотнее натягивая на глаза битый молью берет со сколотой перламутровой бляхой.
— Эх, молодой сеньор, пожалейте своего отца, благородного дона Эстебана, и примите постриг. Орден Кающихся Монахов с большим удовольствием возьмёт вас под своё крыло.
— Угу, — мрачно отозвался из-под берета молодой человек, — одного священника в семье де Грассо более чем достаточно.
— Побойтесь бога, сеньор Джулиано. Не всё вам безнаказанно пускать кровь благородным донам Себильи. Найдёт однажды коса на камень. Сыщется и на вас мастер, который выбьет из вашей дурной головы всю спесь и бахвальство.
— Посмотрим, — юноша самодовольно улыбнулся в густые чёрные усы.
— Эх, сын мой, — вздохнул отец Бернар, — неужели же пример вашего брата, сеньора Лукки, ничему вас не научил?
Джулиано презрительно дунул в усы и перевернулся на бок, старательно уминая спиной душистое сено.
— Лукка променял шпагу и честь на тёплое местечко в обители Валентини́тов.
— По-моему, он поступил весьма благоразумно, — старый монах молитвенно сложил ладони на груди.
— Ха, — фыркнул Джулиано, — мой брат отказался от всех мирских благ из-за того, что более не владеет правой рукой — это ли не величайшая из глупостей?!
Монах вытер лицо застиранным рукавом рясы.
— Видит бог, я сделал всё, что мог, чтобы вылечить сеньора Лукку, — отец Бернар тяжело вздохнул, — но господу было угодно обратить его в пастыря для агнцев своих.
— Из него такой же пастырь, как из этого осла скаковая лошадь.
— Вы не правы, сын мой. Лукка де Грассо милостью божьей теперь викарий при кардинале Франциске.
Джулиано утомлённо закатил глаза.
— Именно благодаря протекции вашего брата у вас сегодня есть шанс сохранить жизнь и здоровье, — назидательно заключил отец Бернар.
— Ах, если бы не слёзы дорогой матушки, разве смог бы я покинуть родную Себилью! — раздражённо прошептал юноша.
— Братья Кьяпетта не станут играть с вами в благородство. Скорее уж они подошлют убийц или устроят засаду в тёмном переулке.
— Мерзавцы не знают чести! — воскликнул Джулиано.
— Истинно так, сын мой, истинно так, — монах провёл широкой ладонью по блестящей на солнце лысине. — Погостите годок-другой в столице, глядишь, Кьяпетта успокоятся и, даст бог, забудут про вас.
— Надеюсь, этого не случится! — едва слышно пробормотал Джулиано. — Клянусь, я буду ожидать мерзавцев и тренироваться каждый божий день! В Конте полно превосходных фехтовальных школ, и уж я выберу себе самую лучшую. Через пару лет о Джулиано де Грассо заговорит весь Контийский полуостров! — юноша вскинул острый подбородок и гордо задрал породистый горбатый нос.
— Не приведи господь, — пробормотал отец Бернар, осеняя потное лицо божьим знаменьем. — Очень надеюсь, сын мой, что ума у вас за это время хоть немного прибавится.
— Что за намёки, отче? — задетый словами монаха, Джулиано приподнял берет и свирепо уставился в широкую спину отца Бернара.
— Какие уж тут намёки, сын мой! Я же всё утро честно пытаюсь втолковать вам, что негоже волочиться за просватанной за кровника вашей семьи сеньоритой! Негоже убивать её брата и возводить хулу на сеньора Лукку! Негоже…
Внезапно отец Бернар прервался на полуслове и привстал на облучке, вглядываясь во что-то на перекрёстке дорог. Наконец, убедившись, что дорога безопасна, монах перекрестился и подхлестнул ослов. Джулиано выглянул из-за широкой спины отца Бернара и заметил, как впереди в кроне старого дуба неспешно покачивается маленький тёмный свёрток.
Подгоняемые монахом животные резво подтащили телегу к придорожному исполину. Юноша выпрыгнул из телеги и с любопытством уставился на мёртвую девочку, повешенную за шею высоко на дереве. На ближайших к покойнице ветках чинно расселось растрёпанное вороньё, разомлевшее от жары и обжорства. Грудь ребёнка закрывала табличка с корявой надписью: «STREGA».
Похоже, тело висело тут уже не первые сутки: пернатые падальщики успели сильно изуродовать ребёнку лицо и выклевать глаза. Одежда покойной висела на трупе жалкими лохмотьями, едва прикрывая тщедушное тельце. Искалеченные пальцы с вырванными ногтями и босые пятки почернели от побоев.
— За что её, отче? — Джулиано прикрыл нос широким рукавом рубашки, стараясь уберечься от дурного запаха.
— Известно за что — то ведьма, сын мой, — нервно озираясь, сообщил отец Бернар.
— Никогда не видел ведьм.
— Вам повезло, сын мой. Последнюю бестию в Себилье забили камнями ещё до вашего рождения.
— А чего она такая мелкая?
— Сатта́не проще соблазнить младенца. Парочка леденцов — и детская душа уже в тенётах королевы ада.
— Хм, я хочу её похоронить.
— Бог с вами, сын мой, — монах испуганно вцепился толстыми пальцами в нательный крест, — не мы вешали, не нам и хоронить. Поедемте-ка поскорее отсюда, дорога у нас дальняя.
— От чего же вы, отец Бернар, так побледнели? Или покойницы испугались? — Джулиано насмешливо сморщился.
— Эх, сын мой, с инквизицией шутки плохи. Уж мне ли не знать, — монах наставительно потряс перед лицом юноши обрубком левого мизинца, — по глупости, да по молодости довелось у них побывать. Грешен был, признаю, вот и поплатился за гордыню…
Тёмные глаза Джулиано по-новому, с прищуром оглядели ссутулившуюся фигуру старого монаха.
— Ну, если вы языком трепать не станете, так никто и не узнает о том, что я сейчас сделаю.
С этими словами Джулиано достал короткий нож и перерезал конопляную верёвку, привязанную за нижнюю ветку дуба. Тело с глухим стуком упало на землю.
— Что вы, сеньор, что вы! — зачастил монах. — Я нем как могила. Только ведь святой официум крепко умеет спрашивать, так крепко, что промолчать не удастся.
— Значит, так им и скажете, — юноша откашлялся, — что сеньор Джулиано Хосе де Грассо в трезвом уме и здравой памяти пожалел мёртвого ребёнка, снял его
