стоявший за его спиной, тяжело вздыхал и молитвенно складывал ладони.
Закончив чтение, Лукка долго и пристально смотрел в лицо Джулиано, покусывая кончик гусиного пера. После чего вывел несколько лёгких строчек на тонком листе пергамента, которые должны были определить судьбу брата на ближайшие месяцы. Джулиано искренне подозревал, что продать душу Саттане было бы для него менее обременительно, чем стать должником у старшего брата. Но увы, повелительница бездны пока не спешила облагодетельствовать Ультимо, а поступить в одну из фехтовальных школ ему не терпелось уже сегодня.
Так что весьма довольный собой Джулиано направлялся к северным воротам Конта. Сердце юноши пело при мысли о скором исполнении всех его чаяний. Он готов был бежать вприпрыжку к заветным дверям школы, но рядом нарочито не спеша семенил отец Бернар, и юноше приходилось подстраиваться под его неторопливый шаг. Как назло, тучный монах не разделял энтузиазма Джулиано и еле тащился через запруженный людьми город.
Лукка направил брата к Фиоре де Либерти. Джулиано повезло, что сеньор Фиоре задолжал некоторую услугу обители Валентинитов. Благодаря этому обстоятельству де Грассо должны были зачислить к нему без каких-либо препон.
Получив вожделенный документ из рук викария, Джулиано сразу напомнил брату, что тот, ко всему прочему, обещал познакомить его с лучшими мастерами длинного меча. В ответ на эту дерзкую просьбу Лукка многозначительно потряс отцовским письмом и заявил, что большего Ультимо пока не заслуживает. И пусть он скажет спасибо слезам дорогой матушки, щедро оросившим сей пергамент, ибо не видать бы Джулиано школы без этой горькой приправы.
Вскоре Джулиано и отец Бернар вышли на набережную Тибра, где река, поворачивая, образовывала излучину. Оставшийся на этом берегу полуостров занимал великолепный охристо-жёлтый дворец, охватывающий подковой овальную площадь с тонкой стрелой игри́петской базальтовой стелы в центре. Выход на площадь перегораживали стражники в золотисто-красных куртках с протазанами в руках.
— Вертайтесь взад, уважаемые сеньоры, — пробасил коренастый усач, вставая на пути де Грассо, — проход закрыт.
— Какого чёрта, милейший! — вспылил Джулиано, чувствуя, что мечта его по воле неведомого рока опять уплывает вдаль.
Усатый стражник презрительно сощурился и сплюнул на пыльную мостовую.
— Побольше терпения, сеньор Джулиано, — монах примирительно коснулся руки де Грассо, — это величайшая из добродетелей!
— Во-во, монах дело говорит, — буркнул усатый, почёсывая немытую шею.
— Сын мой, будь добр, объясни уставшим путникам, отчего площадь сегодня закрыта, — обратился отец Бернар к стражнику.
— Так, известное дело. Как всегда, по третьим вторникам месяца Папа даёт аудиенцию его высочеству и приближенным.
— Значит и Ангельский мост перекрыт? — уточнил монах.
— Так и есть, отче.
— Как же нам попасть к северным воротам?
— Так, известное дело, через старый Колизей, иной дороги нет.
— Спасибо, сын мой, храни тебя бог!
Отец Бернар торопливо развернулся и, ухватив недовольного Джулиано под локоть, быстро зашагал по боковой улочке.
Миновав несколько палаццо, тройку разрушенных храмов отвергнутых богов, пройдя под аркой акведука и трижды заплутав на узких переулках, монах вывел Джулиано к колоссальной громаде древнего амфитеатра. Исполинская арена поднималась каменным венцом над ближайшими городскими кварталами. Светлый туф и серый мрамор четырёх аркадных рядов проступали на фоне темнеющего неба с жемчужными облаками, словно облекающими всё величественное сооружение божественным сиянием. Остатки древних статуй с обломанными конечностями белыми свечами горели в осыпающихся пролётах арок и перекрытий.
Джулиано замер с открытым ртом, не в силах поверить, что увиденное им — творение обычных человеческих рук. Отец Бернар недовольно засопел и потянул юношу дальше.
— Нечего нам тут прохлаждаться. Идёмте скорее, ибо место сие проклято, — сообщил он, назидательно подняв палец. — И как только эту мерзость терпит Папа у себя под боком. Давно пора сровнять с землёй чёртову арену.
— Да будет вам, отче, чего вы взъелись на эти руины?
Джулиано направился вдоль развалин амфитеатра навстречу заходящему солнцу. Он восторженно вертел кучерявой головой, рискуя уронить на пыльные камни мостовой новый берет, подаренный Луккой.
— Эх, сеньор, да разве ж можно по-другому относиться к месту, где травили диким зверьём и терзали железом плоть первых мучеников за веру? Сколько несчастных рабов отдало здесь жизни на потеху толпе! Сколько крови пролито на белый песок — Тибр покинул бы свои берега, если собрать её воедино и разом пролить на землю! Сколько…
Юноша не стал более слушать нудные причитания отца Бернара. Его внимание привлёк тонкий женский силуэт, проступивший на фоне одной из арок, подкрашенных закатными лучами. Лёгкая фигурка, облепленная светлым искрящимся платьем, прижималась к серой колонне. Медные кудри, взметнувшиеся из-под тёмной шали, вспыхивали на солнце, обрамляя нежный девичий профиль сияющим нимбом. Маленькая ручка, оплетённая изящным золотым браслетом, тревожно прижималась к упруго вздымающейся груди.
Видение простояло буквально пару мгновений, а потом Джулиано моргнул, и девушка пропала. Томные очи Бьянки Кьяпетта были тотчас же напрочь забыты. Все мечты и помыслы молодого человека устремились на новый предмет воздыхания.
— Вы видели её, отче, видели? — спросил де Грассо взволнованно.
— Кого? — удивился монах.
— Там наверху стояла девица! Я в жизни не встречал такой дивной красоты.
— Где? — отец Бернар задрал голову и близоруко сощурился.
— Да там же, идёмте! — крикнул Джулиано, переходя на бег.
Юноша быстро миновал небольшой пустырь, отделяющий Колизей от ближайшей улочки. Перемахнув в один прыжок низкое деревянное заграждение, он опрометью бросился в тёмный портал, и уже через минуту оказался в том ярусе аркад, где минуту назад лицезрел дивное видение. Удлиняющиеся тени колонн резали ярус, как слоёный пирог, и мельтешили в глазах, создавая путаницу и бесовскую пляску светотени. Джулиано помчался налево, потом направо, сделал полный круг по галерее, поднялся на третий ярус, с него спустился на первый и снова взлетел на второй. Но всё было тщетно, девушка растворилась, словно чудесный закатный мираж. С досады Джулиано стукнул кулаком по осыпающейся стене Колизея.
— Полегше, сеньор! — раздался за спиной дребезжащий голос. — Это собственность сеньора Арма́ни, и если она пострадает, славный дон Винше́нцо весьма огоршится.
Джулиано обернулся и увидел тщедушного старика в рваных сандалиях и залатанной, давно потерявшей цвет рубахе до колен. В руке дедок сжимал древнее изъеденное ржой копье, на которое опирался вместо посоха. Его голову покрывали остатки медного шлема с облезлым петушиным гребнем посредине. Обрадованный юноша, не раздумывая, схватил человека в охапку и радостно потряс, отчего шлем на лысом черепе старика заходил ходуном.
— Ответь, старче, видел ты тут прелестную сеньориту с рыжими волосами, одетую в белое платье?
Старик прищурил один глаз и таинственно изрёк беззубым ртом:
— Шудо, как хороша?
Джулиано кивнул головой.
— И по грудям всё рубины, да аметисты?
— Ну, не знаю, — юноша неуверенно
