— Мои деньги мне нужны в течение недели, — перебил его Руслан, — а чтобы ты был пошустрее, мой хороший знакомый, я озабочусь гарантиями.
Как только он это сказал, в дом вошли несколько мужчин. Все мощные и хмурые. Они окружили нас.
— Как думаешь, Витя, твоя дочь надёжная гарантия, — Руслан кивнул, и в нашу сторону с Миланой шагнули двое. Витя кинулся им наперерез, но громила с лёгкостью сшиб его с дороги, и подошёл к нам.
— Нет, нет, что вы делаете? — заверещала я.
Милана тонко запищала, когда её выдрали из моих рук.
— Мам, мама, мамочка, — плакала она, и была совсем крохотной в огромных ручищах бандита.
Вик подрывался пару раз, но каждый раз получал по лицу точным ударом, и на третий уже не смог подняться.
Я кинулась на бандита, удерживающего дочь, но меня с лёгкостью перехватили. В нос тут же вплыл горький и сильный аромат.
Меня держал Руслан.
— Нет! Не смейте! — дёргалась я в его руках. — Она же совсем ребёнок. Ей всего четырнадцать!
— Скажи спасибо своему муженьку, — прохрипел над ухом низкий голос. — И Витя, если ты вдруг решишь подключить ментов, то у меня есть занятные бумаги с твоими махинациями, и парочка заручений от моих новых знакомых, что как только мне понадобиться помощь, они мне её окажут.
Я попыталась вывернуться, но Руслан ловко перехватил меня, но в конце его рука всё же соскользнула, и от моего манёвра разорвала мою блузу на груди. Его чёрный взгляд переместился на мою почти оголённую грудь. И я вдруг поняла, что нужно делать.
— Возьмите меня вместо дочери, — проговорила я, тихо и скрипуче, но он услышал меня.
Посмотрел долго, и проницательно. Красивый, суровый. Возможно, если бы я его где-то увидела, отдала бы дань его мужественности. Обязательно отметила бы отличную фигуру, и красивые руки, с порослью волос и длинными ровными пальцами. Восхитилась бы разворотом плеч, и стройностью ног. Его чистой оливковой кожей. Высокими скулами и открытым лбом. И наверняка была бы очарована его низким голосом, если бы нам пришлось бы перекинуться парой слов. А глубина его глаз, тёмных, чарующих, меня бы и вовсе заворожила. И не важно, что он наверняка младше меня лет на пять, и что я замужем. Это не помешало бы мне увидеть его красоту, и написать его портрет.
Но только этому не сбыться.
Жестокость, грубость, холод и равнодушие.
Всё это тоже про него.
И горе, которое он принёс моей семье тоже про него.
Руслан коротко кивает, в знак согласия, и Милану тут же отпускают. Она кидается ко мне, но теперь в плену я. Меня стремительно уводят из собственного дома, и я только и успеваю крикнуть, что люблю её, и поймать затравленный взгляд Вика.
2
Руслан невидяще смотрел в зеркало, и теребил лопнувшую губу, и всё воскрешал в памяти вкусную эмоцию, которую ему подарила эта баба.
Ему стало интересно.
Впервые, за хренову тучу лет, ему стало интересно. Он давно растерял всё эту мутотень, когда трепет в сердце, при виде красивой мордашки, и кажется, что ты можешь свернуть горы ради одной улыбки, понравившейся тебе девчонки. Уже давно, когда был на никому не нужной войне, когда доверял, кому доверять не следует, когда разочаровывался в людях, терял друзей и близких. Уже очень давно, ничего хорошего не колыхалось в его очерствевшем сердце. Да он и не переживал по этому поводу, принимая жизнь такой какой она была. Жесткой, а порой и жестокой. И он принимал эти правила, и играл по ним. А уж с женщинами, он давно не церемонился. У него с ними были товарно-денежные отношения. Он им деньги, они ему товар, своё тело.
Все рады.
Все довольны.
А эта?
Недаром он её царицей окрестил.
Гордая дрянь, живущая в своём тихом сладком мирке, не знающая настоящей жизни.
Да и плевать ему на неё. Плевать.
Она просто способ, получить своё.
Но она его задела.
Задела тем, что не сломалась.
Не собирался он её трогать, да только взгляд её гордый, высокомерный всколыхнул в его таком спокойном и равнодушном сознание, какую-то муть. Считает его дерьмом. Считает что он абсолютное зло. Хуже чем её муженёк гнилой. Да почему бы и нет. Она-то вон, за дочь вписалась, в подвале сидит. Царица в изгнании, блядь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Захотелось сломить её. Поломать. Растоптать. Чтобы не было больше этого гордого взгляда.
Но даже голая, и униженная, эта баба не была сломлена, накинулась на него, и это было вкусно, блядь. Очень вкусно. Он почувствовал дикий интерес. Тягу разгадать её. Любопытство раскрыть её. Узнать.
Она была, бесспорно, красива, несмотря, на то что, была не девчонка уже. Зрелая женщина. Пышные вьющиеся волосы, густой каштановой копной, обрамляли узкое личико с тонкими чертами, и глаза, яркие голубые, и темнеющие, уходящие в синеву, когда она злилась. Губы пухлые алые, даже после трёх дней сидения в подвале, на бледном лице алели, что вишни.
И фигура что надо. Женская, правильная, с пышной ещё упругой грудью, тонкой талией, и круглой задницей, крутыми бёдрами.
Он видел, как парни из его охраны, сообразившие сразу, что это спектакль, всё рано возбуждались при виде обнажёнки.
И только Тоха, потом укоризненно смотрел на Руслана. Его не вдохновляла даже инсценировка насилия. Больная тема у парня. Руслан это знал, но, тем не менее, ослушаться он не посмел, и сделал, наряду с остальными то, что требовалось. А требовалось унизить царицу, сбить с неё спесь, и Витьку организовать занятную запись. Если дорожит своей женой, то не посмеет юлить и поторопиться. И не наебёт.
Он продолжил пялиться в зеркало, к которому подошел, чтобы рассмотреть ранение, нанесённое её руками. Ухоженными тонкими пальчиками. И воскрешал и воскрешал в памяти отдельные картинки. Того как она сопротивлялась, как выгибалась, и кричала. Он не чувствовал не жалости, не стыда за то что совершал. Он чувствовал интерес, и не отказывал себе в смаковании того, что представлял её тело, изогнутое под ним. И того, как она будет кричать, пусть не совсем от удовольствия, пусть это будет и боль.
Он искренне, впервые за долгое время захотел женщину, по-настоящему. В нем проснулся охотничий инстинкт. В его случае, Руслану стало интересно, за какое время он её сломит. Ведь она полностью в его власти.
Но он не торопился.
Во-первых, Гордеев рвал и метал за свою жену, особенно когда он отправил ему запись того, как его охрана поразвлеклась с ней.
И надо отдать должное он ускорился.
Во-вторых, ему нравилось наращивать этот интерес, накручивать его. Он слушал доклады Тохи, который был приставлен к царице, что она отказывается от еды, и первые два дня после того, как они с парнями с ней поиграли, шугалась его, дрожа всем телом. Что на третий она напала на него с каким-то осколком, и оцарапала тому шею.
Руслан запретил её наказывать. Эта её жажда к жизни восхищала его. Это он уважал в людях больше всего. Потому что и сам порой оказывался в таких ситуациях, в которых можно было смириться и сдохнуть, но он выгрызал право на жизнь зубами.
После того случая прошло пять дней.
Витёк, заверял, что деньги собираются, умолял, срываясь на угрозы, чтобы Руслан не трогал его жену. Обещая тому все кары, которые он обрушит на него, если подобное повториться. А Руслан только удивлялся, тому, каким человек может быть лицемерным. Ведь он же сам загнал себя в эти рамки. Поставил под удар свою семью. Но винит всех, кроме себя.
Он и раньше понимал, с кем связывается. Чувствовал что Гордеев гнилой, но повёлся чего уж там. На бабло, на обещания, и вот теперь, как и он, сам виноват. Но только Руслан этого так не оставит. А теперь ещё и бонусом интерес к царице возник. И от этой игры становилось всё занятнее.
Она сидела на кровати, с ровной спиной, и даже не повернулась, когда он вошёл. На ней были великоватые для неё футболка, и спортивные штаны. После инсценировки изнасилования, её одежда приказала долго жить. А держать её голой…
Руслан вдруг представил царицу, без одежды, помогли обрывки воспоминаний, и ему понравилось, то, что принесло ему его воображение. Да пожалуй, стоит обдумать план как одомашнить эту бабу. Вытащить из подвала, и запереть её в своей комнате. Голой.
