Сам Андрей даже повысить голос на сестру не мог, она всё-таки заменила ему родителей, много сделала для него. Когда Андрей подавал заявление на квартиру, то устно объяснил председателю профкома причину, по какой ему было необходимо жильё:
– Сам не пойму, что с сеструхой происходит? Сварливой какой-то стала.
Чего тут не понять, мужика ей надо, и всё, – убедительно сказал председатель. – С её-то внешностью, конечно, проблема. Мы не рассчитывали, что вам квартира понадобится, и в план вас не внесли, но через годик, глядишь, что-нибудь прояснится.
Не всё уж так плохо было в молодой семье, вскоре началось приятное и волнующее ожидание.
Как-то Наташа, выходя со двора, вдруг почувствовала слабость и головокружение. Всё перевернулось. Небо с землёй поменялись местами, и она упала, только не вниз, а вверх на землю. Соседки, судачившие о чём-то через дорогу и ставшие свидетелями этого падения, поспешили на выручку. Одна приподняла ей голову, а другая приложила ухо к груди, пытаясь прослушать стук сердца. Бледная Наташа приоткрыла глаза и с трудом вымолвила:
– Тошнит.
Диагноз соседками был поставлен моментально и точно:
– Мальчик будет.
И не ошиблись ведь: весной родился мальчонка, да такой хорошенький, бутузик просто. Радости не было границ, сварливая золовка и та светилась, как вымытая тарелка. Чего уж говорить об Андрее – он пил, пел, плясал и даже пытался сочинять стихи:
У меня родился сын,И теперь я не один.Он и справен, и хорош,На меня чуть-чуть похож.
Тут сами понимаете, почему лавры А. С. Пушкина его миновали. Но вот порой проще сочинить такие великие строки, чем дать имя младенцу. На это ушло почти девять месяцев, пока Наташа ходила беременной и четыре дня после родов. Родители решили: имя у первенца должно быть необыкновенным. Перебрали имена знаменитых деятелей, всех святых, полководцев и богатырей. Имя сыну должен давать отец – так кто-то решил из знакомых. Отец размышлял: если мы оба с Наташей химики, стало быть, в честь Менделеева надо назвать Дмитрием, а лучше каким-нибудь элементом из его периодической таблицы. Может быть, Ферум? А что, железное имя.
У Наташи от этого предложения чуть было не пропало молоко, и тогда она сама вынесла вердикт:
– Будет Андреем Андреевичем.
Оспаривать никто не стал.
Золовка сказала:
– Наконец-то, а то у меня от этих имён уже шарики за ролики заходят.
Так и записали младенца в метриках: Ищук Андрей Андреевич.
Самой приятной забавой для молодых родителей было купание младенца. Эта процедура у них была нарасхват, только и слышно:
– Ты вчера купала, сегодня моя очередь.
Наташа вторила:
– Ты купать не умеешь, головку ему неправильно поддерживаешь, сначала у меня поучись, потом уж и купай.
Андрей не сдавался:
– Вот родится девчонка, купай её сама хоть сто раз на дню, а сына отец должен, я в домоводстве читал.
Наташа не хотела сдавать свои позиции:
– Что-то я такого в домоводстве не видела.
– А я в библиотеке книжку брал, так и называется «Отец и дитя».
– Читала я эту книжку, только она называется «Отцы и дети», и не припомню я, чтобы Тургенев Иван Сергеевич чего-то там о купании младенцев писал.
– Да я не про эту книжку говорю, там другая была.
Вот так, препираясь, они вместе переходили к водным процедурам Андрюсика. Обмакнув свой локоть в воду, Наташа определяла температуру воды, и, если она не соответствовала нужной, Андрей подливал из ковша холодную или горячую и после сам макал свой локоть в корыто, сделав заключение, что вода в норме. На воду клали свёрнутое полотенце, а уж затем укладывали на него сыночка. Ребёнок, разомлев в тёплой воде, улыбался беззубым ртом и дрыгал ножкой. Родители от этого просто визжали, улюлюкали над ним и гугукали. После купания оборачивали Андрюсика фланелевой пелёнкой и приступали к кормлению, на аппетит ребёнка мать не жаловалась, титьку её он опустошал мгновенно. Андрей старший подшучивал:
– Гляди-ка, как приложился и мне ничего не оставил! Да ладно, мне не жалко, расти скорее, догоняй папку, а если молока хватать не будет, подкопим денежек и корову купим, накосим с тобой сена, стог выше дома поставим, залезем на него и паровоз в Алейске увидим.
Наташа, принимая этот разговор за чистую монету, встревала:
– Ну да, не пущу с ребёнком на стог, чтобы он оттуда свалился, ни за что, один лезь.
Сестрица Андрея не упускала возможность влезть в разговор:
– Корову они решили покупать. Кто за ней ходить будет, кто доить вам её станет, на меня надеетесь? Сена он накосит. Да ты хоть раз литовку в руках держал? Нет уж. Сами дитя состряпали, сами и выкармливайте, а я на работе и без вашей коровы выматываюсь. Вы-то в лаборатории сидите, а мне в бурачном цехе ишачить приходится. Прихожу домой – ни рук, ни ног не чувствую, мне отдых нужен, а они – корову.
Андрей ничего на это не ответил, только интенсивно стал трясти погремушкой перед сыном. Наташа промолчала, но подумала: «Вот начни Андрей говорить о том, что не хочет заводить корову, золовка бы сейчас говорила всё наоборот: „Корову покупать не хотите, доить не умеете, а я на что – мне всё равно после работы заняться нечем, а ты, Андрюха, здоровенный какой, тебе только литовкой махать“». Подумала так Наташа, но промолчала. Нужна им была эта корова или не нужна, они сами не знали, просто поговорили и всё. Ссоры в семье не произошло, это была Наташина заслуга, она умела выравнивать отношения с золовкой без ругани.
Через год маленький Андрейка уже бегал и лепетал. Андрей из досточек и фанеры смастерил ему автомобиль-полуторку – грузовик на деревянных колёсах с вместительным кузовом, таким, что Андрейка свободно усаживался туда, а отец за верёвочку катал его по двору, а один раз даже возил в магазин за баранками. Бабушка из Барнаула привезла Андрейке в подарок настоящую куклу, не такую, какую сшила мама из тряпок с нарисованными чернилами глазами, а настоящую, с пластмассовой головой. В общем, жили они не плохо, уверенные в завтрашнем дне, пока не прогремел в репродукторе голос диктора: «Война».
Завыли бабы в посёлке, провожая своих сыновей и мужей на фронт.
Пришёл черёд и Андрея. К тому времени многие женщины овдовели – получили похоронки. В последнюю ночь Наташа не сомкнула глаз. Обняв крепко Андрея, потихоньку плакала: что-то внутри подсказывало ей, что война разлучит их навсегда. Неравнодушной была и золовка, она успокаивала Андрея, обещала быть помощницей для Натальи и хорошей нянькой для Андрейки. Для этого она перейдёт работать в другую смену и, пока Наталья на работе, она будет приглядывать за ребёнком. Уходя на фронт, Андрей обещал почаще писать, но обещанию не пришлось сбыться, за всё время одно письмо только и прислал За это некого было винить – шла война, письма просто не доходили до адресата, пропадая где-то в пути под бомбёжками и обстрелами.
Вначале Наташа, ещё издали завидев почтальона, начинала мысленно проговаривать: «Хоть бы к нашим воротам подошёл, хоть бы с письмецом». Но после того, как похоронки стали приносить чаще, чем письма, она стала бояться почтальона и, завидев его в окно ещё далеко на дороге, начинала бормотать: «Проходи мимо, проходи мимо, забудь к нам дорогу. Никакого письма не надо, был бы только жив. Вот придёт, сам всё расскажет, тогда уж мы с ним наговоримся, он мне на все вопросы ответит».
Почтальон и в самом деле проходил мимо, и от этого на душе у Наташи становилось спокойнее. Она была уверена, что Андрей как-то проявит себя на фронте, совершит подвиг, может, даже самого Гитлера убьёт и вернётся домой с медалью на груди. Тогда они будут сидеть, обнявшись, втроём, а маленький Андрейка будет рассматривать награду и спросит: «Папа, а ты герой?». Папа ответит как всегда скромно: «Я такой же герой, как все солдаты».
Так, мечтая, она продолжала выполнять домашнюю работу, готовила скудный обед и своё старенькое платье перешивала Андрейке на рубашонки. Для него она ничего не жалела. С зарплаты купила ему нарядный, вязанный из овечьей шерсти костюмчик и шапочку с помпоном, носочки и варежки. Таким рукоделием здесь занимались ссыльные эстонцы. Они продавали свои изделия или меняли их на продукты.
К середине зимы закончились в сарае дрова, а взять топливо было негде. Уголь, привезённый в посёлок, предназначался только для котельной завода и ни под каким предлогом не отпускался населению.
Ходила Наташа с золовкой по очереди на реку рубить чащобу. Возродили старый дедовский способ и наладили производство кизяка: перемешивали солому с коровьим навозом, резали на брикеты, высушивали его, и на месте бывших дровяных поленниц выкладывали его стопками. Но вот какое тепло получали они от этого кизяка, даже теплом не назовёшь, так только, чтобы в доме вода в ведре не замёрзла. Дело в том, что печки в домах и квартирах не были приспособлены для такого топлива, плита от колосников находилась высоко, и слабо тлеющий кизяк с трудом нагревал плиту. Кастрюли поменяли на чугунки, они ближе опускались к огню, в другой посуде обед было не сварить. На электроплитку надежды не было, всю мощность со слабенькой электростанции забирал завод, посёлку оставляли только на освещение.
