— Да вы что? — женщина прижала к груди руки. — Зачем?
— А то, — рассердилась Маша. — Опять мы с вами время попусту тратим…
А когда наконец все кругом преобразилось, стрелка часов уже приближалась к семи. Почти двенадцать часов — ничего себе рабочий денек! Вот тебе и праздничек!
— Маша! — вид у женщины такой торжественный, словно она собралась говорить речь. — Маша… — тут губы ее дрогнули, и она заговорила просительно. — Вы только не подумайте чего. Это не взятка и не плата какая… Я просто — от души. У вас день рождения — возьмите в подарок от меня…
Это были духи. Очень дорогие, в бархатной синей коробке. Маша даже испугалась.
— Нет! Нет! — затрясла она головой.
Но женщина проявила особое упорство, и Маша сдалась…
— Куда мне такие… нарядные уж очень! У меня и платьев таких нет, чтобы к этим духам… И руки такие…
— Вы очень красивая, Маша, — сказала женщина. — Поверьте, они удивительно пойдут вам — к вашим глазам, волосам…
— А вы-то как же сами?..
— Я? — засмеялась женщина, но как-то невесело. — Мне все это уже ни к чему…
— Спасибо! — Маша помолчала. — Всего вам хорошего. Вы не очень-то расстраивайтесь. Все наладится…
— Наладится… Наладится, — закивала головой женщина, а потом вдруг обняла и поцеловала Машу в щеку. — Будьте счастливы.
— Да где же вы запропастились? — нянечка вывела закутанную Надюшку. — Совсем заждалась девчонка: «Где мама? Где мама?»
— Да вот она, мама! Вот она! — Маша подхватила на руки дочку. — Теперь бегом за Славиком… Потом купим торт… Вот такой толстый тортище!..
— Наконец-то! Наконец-то! — запрыгала вокруг матери Иринка. Большие голубые банты взлетали над ее головенкой, как огромные бабочки.
Степан лежал на своей постели, торжественный, в белой рубашке. Его обострившееся бледное лицо было гладко выбрито. Маша пригляделась и укоризненно покачала головой: ну так и есть — порезался, вон на щеке царапина… и на подбородке.
— Не дождался!
— Ну что ты! Как можно! У тебя же день рождения… Вот мы тут вдвоем с моей хозяюшкой, — кивнул он на Иринку. — Дочь-то у нас совсем невеста — восьмой год! Погляди, какую она картошку зажарила под моим руководством… Ну, колхозники, давайте поздравлять маму!
— Поздравляем! Поздравляем! — закричали Иринка и Славик.
— Подождите! — остановила их Маша. — Праздник так праздник! Давай все на стол, Иринка. А я мигом переоденусь.
Переоделась Маша быстро, как будто в девчонках, когда после работы торопилась на свидание к нему, к Степану. Надела красные босоножки, платье свое любимое, в белую с синим мелкую клеточку, с большим белым воротником — и открыла духи. Сердце вдруг сладко захолонуло — весна! Вот так пахнет весной, когда распускается черемуха…
— Что это у тебя, Маша?
— А-а! Это мне сегодня подарили… — замолкла и вдруг неожиданно для самой себя соврала. — Ребята из бригады…
— Да ну? — удивился Степан. — Неужели помнят?
— А то как же! — Маша гордо вскинула голову. — Помнят. Помнят своего бригадира, Степа. И все те порядки, что при нем были. И все у нас так, как при тебе, Степа… И так же дни рождения отмечаем…
— Мама! — Славик тянет ее за подол, а сам пальцем показывает на стенку над комодом.
— Батюшки мои! Красота какая! — всплеснула руками Маша. На нее со стены в упор смотрит женщина. Да какая там женщина — девчонка совсем еще молоденькая. Испуганная — слезы в глазах. И голенький малышка на руках. Не русская девчонка и старинная. А вот будто бы знакомая… Вспомнила Маша — в журнале видела, в «Работнице». Так вот для чего Степан просил ее принести стекло двадцать четыре на восемнадцать. Ишь ты, приладил как — настоящая картина! И белой бумажкой по самому краешку обклеил…
— На тебя маленько смахивает, — засмущался Степан. — Особо как ты Славика нянчила.
— Это мы с папой, — подскочила Иринка. — Я бумажку резала и клеить помогала…
— Ой спасибо! — обняла Маша Иринку. Сверху напрыгнул Славик, и Надюшка на руки тянется. — Ну какие же вы у меня все хорошие-расхорошие!..
Степан смотрел на жену и детей и старался изо всех сил, чтобы привычная боль не стерла с его лица счастливую улыбку.
Ночью Маша внезапно проснулась. Степан дышал тяжело, со всхлипом…
— Степушка! Милый! Что с тобой?
— Третий год… Третий год лежнем лежу… Твоей обузой… И никакой надежды… Никакой! Уж лучше бы тогда разом… вместе с мотоциклом — и насмерть…
Говорил Степан с трудом, будто каждое слово было тяжелым камнем, и он громоздил эти камни один на другой.
— Господи! — сказала Маша устало. — Опять ты за свое… Такой бестолковый человек… Никак не вдолбишь тебе, прямо хуже маленького!
В комнате стояла ночная тишина. Посапывал носом Славик. Девчонки дышали легко, неслышно… Осторожно постукивал будильник.
— Когда же… Когда же наконец я развяжу тебе руки?
— Ох, Степа! — Маша наклонилась и прижалась лицом к груди мужа. — Ты только одно знай — живи… живи и живи! И больше мне ничего не нужно!..
