Зинаида Александровна Чигарева
Праздник Маши Красильниковой
Схваченный легким морозцем, снежок похрустывал под Машиными валенками, точь-в-точь свежий огурец на зубах. День заметно прибывал, но по утрам держались еще голубоватые сумерки. В их неярком свечении снежный покров улиц был пронзительно чист и бел, как будто тут только что похозяйничал мастеровитый маляр со своей помощницей — кистью.
Настроение у Маши было под стать чистому звонкому утру. Сегодня у нее все сладилось на редкость удачно: и завтрак быстро сготовила, и бельишко сполоснула, и даже пол успела подтереть. Праздник, он ведь уже с утра праздник. А то, что сегодня обычный рабочий день, так это празднику никакая не помеха, потому как работу свою Маша любит.
Работает Маша неторопливо, но споро и со вкусом. Размах у нее по-мужски длинен, мазок ложится на стену широко и ровно. Так белить научил ее Степан. Немудрящие, конечно, секреты, а попробуй обойдись без них. Да еще чтобы на полу ни пятнышка.
Люська Звончихина заявится, зыркнет из-под насмоленной брови бесцветным глазом и уж не преминет высказаться:
— Дура ты, Машка! Все равно им опосля нас полы драить: одно слово — ремонт. А ты будто для маменьки родной расстарываешься, почем зря трудовую энергию расходуешь.
Маша только вздохнет и промолчит. А чего без толку слова тратить? С Люськой спорить — что в стенку горох. Та для себя всегда правая. Ну, а Машу тоже с ее правоты не свернуть. Скривится Люська и в сердцах дверью хлопнет. И как Маша голову ни ломает, не может взять в толк — что за удовольствие для рабочего человека оставлять после себя конюшню? Самому же противно. Да и людям в глаза стыдно глядеть.
А куда как приятно, когда унылые, серые от пыли стены под твоими руками вдруг засветятся, засияют кипельной белизной, что молодой снежок под солнышком! Глядишь — и душа не нарадуется. А хозяева, замотанные, сердитые (им ведь ремонт — сплошная морока, это тоже понимать надо), удивляются, радуются: «Ну и мастерица! Такая молодая и такая сноровистая!»
Да в общем-то и не в похвале дело. Хозяева, они тоже разные бывают. Иной раз уж так все ладно сработаешь, а им хоть бы что, даже будто и не видят ничего — прямо мертвоглазые. А есть, и видят, так все одно — слова доброго не скажут. Будто ты не человек живой, а машина или — того хуже — служанка какая, к ним приписанная. Только Маша на таких не обижается. Не к лицу ей обижаться: человек она рабочий, государственный и цену себе знает. А те, хоть и нос дерут перед нею, но единственно из-за своей некультурности. А попадаются и такие — увидят, как хорошо да ладно все ею обихожено, губы сквасят — и за кошелек: неспроста, мол, такая-сякая, расстаралась, не иначе за коммунальный ремонт мзду сорвать хочет. Маше это хуже пощечины.
Нет, лучше уж о таких не думать, а то работать расхочется. С плохим настроением какая работа? А тем паче сегодня. Никак нельзя ей сегодня иметь плохое настроение. Потому как праздник. День рождения. Двадцать семь лет стукнуло Маше Красильниковой, лучшему маляру жилищно-коммунального управления. И вы это, пожалуйста, имейте в виду.
— Марья! — встретил ее у дома бригадир Григорий Антонович, дядя Гриша. — Начинай седьмую на втором этаже. Как раз тебе на полную смену.
— Ладно! — отозвалась Маша.
«А ведь забыл… забыл, старый! — подумалось мимоходом. — А то бы непременно прибавил словечко: поздравляю, мол…»
Забрала Маша свое нехитрое снаряженье и поднялась на площадку второго этажа. Дверь ей открыла стриженая девчонка в черном спортивном костюме.
— Заходите! Заходите! — пригласила Машу и кинулась помогать ей. Однако по неумелости едва не расплескала побелку.
В прихожей Маша рассмотрела свою неловкую помощницу. То была никакая не девчонка, а женщина, да еще и постарше ее, Маши. Лицо, правда, худенькое, девчоночье. И фигурка. А глаза старые, в морщинках, и седые нити в стриженых черных волосах.
— Нам сказали: ремонт, приготовьтесь. — Женщина почему-то нервничала, мяла пальцы и смотрела не на Машу, в куда-то в сторону. — А я, право, не знаю… Вы уж извините… Кое-что я попыталась прибрать.
Маша заглянула в комнату и не удержалась от вздоха. Так и есть! Все как стояло, так и стоит, даже с места не стронуто. Громадный шкаф у стены, стол, заваленный журналами и газетами, диван, покрытый ковром. Перевела взгляд на хозяйку: да куда той такое свернуть, хилая гражданка. Ну что ж, Маша имеет полное право отказаться. Такой у них установлен порядок: жильцов заранее предупреждают, чтобы готовили фронт работ. Маляры сидят на сдельщине, и простоев у них быть не должно. За какие грехи им иметь простои и терпеть убытки? Да и государству урон по линии выполнения плана.
Летом, конечно, не то: летом людей выселяют, гуляй тогда на просторе — по всем стенам и потолкам — ни сучка тебе, ни задоринки…
— Газеты старые имеются? — спросила Маша.
— Да! Да-да! — женщина вытащила кипу пожелтевших газет.
А Маша, уперев руки в бока, внимательно рассматривала массивный, темной полировки, шкаф.
— Давайте-ка, заходите с того краю, а я здесь возьмусь… — Да на меня … на меня двигайте!
Шкаф не поддавался.
— Вы что, в нем каменья, что ли, держите? — не удержалась Маша.
— Нет, не камни, — затрясла головой женщина. — Книги. Я их выну сейчас. Подождите, немножко, пожалуйста! Я быстро…
Женщина распахнула дверцы. Маша свистнула: ого! Тут работенки до морковкина заговенья.
Хозяйка тревожно взглянула на нее.
— Ну пусть он стоит! Пусть! Вы уж без него как-нибудь… Пусть там останется небеленое.
Ишь чего не хватало! Оставлять за собой огрехи! Маша качнула головой:
— Ладно. Сдвинем пока диван… Стулья в другую комнату… Давайте газеты! — распоряжалась Маша.
Женщина спешила выполнить ее распоряжения. Но у нее почему-то все валилось из рук, и Маша молча и терпеливо переделывала по-своему. А женщина смотрела на нее так потерянно и виновато, что ей стало не по себе: «Что я пугало, что ли, какое? Чего она на меня так уставилась?»
Позвонили. Открыла Маша. Зашел Сашка Баранов. С хозяйским видом вкатился прямо в комнату, оглядел критически:
— Ты что? Еще не начинала?
— Иди-ка сюда! — позвала его Маша. — Шкаф сдвинем.
Хозяйка тоже метнулась следом — помочь. Маша остановила ее жестом: стойте, мол, на месте и не мешайтесь под ногами.
Лицо Сашки побагровело от натуги.
— Ну и громила!.. — он выругался вполголоса.
— Сдурел! — одернула его Маша… — Привяжи свой поганый язычище!
Шкаф заскрипел, застонал и словно бы нехотя отошел от стены, обнажив затянутую паутиной спину.
— Ой! — вдруг радостно вскрикнула женщина, выхватывая из-под шкафа какой-то журнал. — Я — то его искала-искала… Знаете, какая тут важная для меня статья… Прямо как без рук…
Женщина взглянула на Сашку, покраснела и замолкла: тому не до нее, не до ее радости из-за какого-то журнала. У того свои заботы.
— С тебя пол-литра, Марья, — тон у Сашки развязный и в то же время просительный. — Я не шучу. За ради дня рождения, а? Ссуди трешку…
Он всегда такой — всегда с похмелья и всегда сшибает. Чутье у него на этот счет поразительное. Кто и думать забыл, что у нее день рождения, а он вот помнит.
Деньги у Маши есть — пятерка, специально припасена — на торт и фруктовую воду. Надо побаловать ребятишек и Степана…
— Нету у меня таких денег, чтобы водкой тебя поить, — сухо ответила Маша, а сама непроизвольно тронула карман.
— Брехать ты, Марья, не умеешь, а потому лучше давай сразу. Ссориться тебе со мной нет никакой выгоды. Другой раз пуп надрывать не буду.
— Подождите! — всполошилась женщина. — Я… я дам!
— Да вы что? — грубовато одернула хозяйку Маша. — С какой это стати? Много их тут найдется, охотников. А ну давай-давай, отчаливай! — напирала она на ошарашенного парня.
— Но он же… Действительно, вот шкаф… — женщина растерянно переводила глаза с одного на другого.
— Не ваше это дело! — рассердилась Маша. — Мне поручено — я и отвечаю.
— Ну, смотри… Теперь, без Степки, ты бы не очень… — Сашка тихо, сквозь зубы выругался.
— Закрой дверь с той стороны — дует! — с веселой злостью крикнула Маша. — Я тебе тоже могу ответить, по-нашенски, по-свойски… Топай! Топай! А вы чего стоите? — раздраженно крикнула она хозяйке. — Шкаф укрывать надо! Держите вот здесь… Закрепляйте за дверцу! Ну вот!
Сашка подождал, поглазел и, поняв, что его дело прогорело окончательно, сплюнул себе под ноги и ушел.
Машу не очень-то расстроила Сашкина вылазка — не впервой ставить таких на место. Другое сейчас занимало ее мысли: вон сколько у людей книжек! Неужели это все можно прочитать? Когда только успевают? Значит, времени свободного много. Маша тоже любит читать. Чтобы книжка была про жизнь, про хороших людей, кому и посочувствовать не грех. И чтобы написано было просто и душевно. А только вот когда читать-то? Другое дело, раньше, когда в девчонках… Э, нет! Жалобиться, обижаться на свою жизнь ей вовсе не пристало…
