Марти, проскальзывает отчаяние, «будто он пленник смерти»[7]. Если кто-то не демонстрирует всех внешних признаков ожесточенной борьбы с болезнью и смертью, это не значит, что он отдался обещанному ими покою. Как сказал Мишель Фуко о смерти Барта Матье Линдону, трудно представить себе усилия, необходимые для выживания в больнице: «Позволить себе умереть – нейтральное состояние при госпитализации». Чтобы выжить, надо бороться. «Он добавил в поддержку своего объяснения: все думали, что Барту уготован иной удел – долгая и счастливая старость, как у китайского мудреца». У Юлии Кристевой, однако, сложилось впечатление, что он сознательно решил сдаться, о чем она написала в «Самураях», где изобразила себя под именем Ольга, а Ролана Барта назвала Арманом Бреалем. Кристева и сейчас так думает. Тот, кто был к ней так привязан, кто так ею восхищался, кто был председателем комиссии на защите ее диссертации, кого она сопровождала в поездке в Китай в 1974 году, больше не может с ней говорить. Она вспоминает его голос. Взгляд его выражал отречение, а жесты были жестами прощания.
Нет ничего убедительнее, чем нежелание жить, когда оно выражается без истерик: никакого требования любви, только зрелый отказ, даже не философский, а просто животный и окончательный отказ от существования. Чувствуешь себя идиотом из-за того, что цепляешься за суету под названием «жизнь», которую умирающий оставляет с таким безразличием. Ольга слишком сильно любила Армана, она не понимала, что заставляло его уйти с такой мягкой, но неоспоримой решимостью, но он торжествовал в своей бесстрастности, в своем упорствующем непротивлении. И все же она сказала ему, что очень его любит, что обязана ему своей первой работой в Париже, что он научил ее читать, что они уедут вместе в Японию, или в Индию, или на берег Атлантического океана – ветер на островах так замечательно полезен для легких, и Арман останется в саду с геранью…[8]
Недостаток воздуха, притяжение смерти побудили и Дени Роша написать прекрасное «Письмо Ролану Барту об исчезновении светлячков»:
…первое, что я слышу: вы упали ничком, ваше лицо – одна сплошная рана; наш общий друг рассказал мне, что приходил в больницу и не мог вынести вашего жеста – вы показывали на трубки, по которым к вам еще поступает жизнь, и похоже, этот жест означал: «отключим наконец, больше нет смысла»[9].
Как и Франко Фортини в то же самое время, Дени Рош вспоминает о смерти Пазолини: несколько месяцев назад Барт хотел написать о нем роман: «Роман от лица поборников справедливости. Идея заключается в том, чтобы начать с некоего ритуального убийства (изгнать насилие „раз и навсегда“): поиски убийцы Пазолини (он на свободе, я полагаю)»[10]. Дени Рош не мог не думать о пазолиниевском измерении этой смерти, где мы погружаемся «в мрачный свет наконец найденного пола смерти». Он связывает ее с фотографией, отмечая, что Camera lucida содержит лишь портреты анфас; он связывает ее с мерцанием светлячков июльским вечером в Тоскане: вспыхнул-погас… вспыхнул-погас… вспыхнул-погас…
В тексте, который Барт печатал в день аварии, он описывает сон наяву, увиденный какое-то время назад на грязной серой, сумеречной платформе миланского вокзала. Это было в январе, чуть меньше месяца назад, он приезжал по случаю награждения Микеланджело Антониони. 27 января Доминик Ногес встретил Барта на вокзале и отвез его в отель «Карлтон»: «(новая обстановка и стерильность дорогой американской гостиницы, огромной и пустынной: Тати + Антониони… к тому же Антониони тоже живет тут)»[11]. Ногес вспоминает в своем дневнике «истинного любителя городов – ночных городов – из тех, кто словно пытается сориентироваться, оценить милости, которыми одарят его города, подготовить – кто знает? – эскападу, в которую он сможет пуститься, как только мы его оставим». Но Барт не пошел дальше грез о долгом путешествии. При пересадке на Болонью он увидел поезд, идущий на самый юг, в Апулию. На вагонах была надпись «Милан – Лечче»: «Cесть на поезд, ехать всю ночь и оказаться утром в сиянии, нежности и покое далекого города»[12]. Образ долгого путешествия, показывающий, что в конце туннеля не только фантазм смерти, но и переход от гризайля к свету, от мрачной и пресной жизни к жизни преображенной, к vita nova, к жизни-как-произведению-искусства. Он запечатлевает движение, обратное движению светлячков: погас-вспыхнул… погас-вспыхнул… погас-вспыхнул… и таким образом связывает сказанное Дени Рошем о фотографии в память о покойном друге: это прерывание фразы, небольшая пауза, позволяющая избежать большой цезуры смерти; фотокарточки «как брызги воспоминаний, легкая воздушная бомбардировка, опережающая каждого из нас в его бесконечной фразе, по ту сторону смерти других (смерть Пазолини отсылает к вашей собственной, смерть Паунда – к моей, обозначая с опозданием дату новой надписи на могиле), легкая влажная бомбардировка, бесконечно возобновляющаяся в незавершенности любимых лиц анфас, одержимая их губами, наложенными поверх других, влажностью в них, навсегда тонущей в общей сырости могилы»[13]. Мы падаем лицом вниз, фотографируем лица анфас, но не можем посмотреть в лицо смерти.
Барт умер 26 марта 1980 года в 13:40 в больнице Питье-Сальпетриер, что рядом с вокзалом Аустерлиц. Непосредственной причиной смерти медики назвали не аварию, а осложнения, возникшие «у пациента по причине его хронической легочной недостаточности», и поэтому 17 апреля прокуратура Парижа вынесла решение не подвергать судебному преследованию водителя фургона. Барт не дышит. Его жизнь закончилась. Через два дня тело кладут в гроб, короткая церемония прощания проводится во дворе морга, на ней присутствует около сотни человек: друзей, учеников и влиятельных лиц. «Потрясенная группа, к которой я присоединился, – рассказывает Итало Кальвино, – состояла в основном из молодежи (среди них было мало знаменитостей, но я узнал лысый череп Фуко). На табличке на двери павильона значилось не традиционное университетское „Аудитория“, а „Похоронный зал“»[14]. Никто даже не пытался устроить светскую имитацию религиозного ритуала: не читали текстов, не произносили торжественных траурных речей. Кому-то тело Барта показалось крошечным. Кто-то сказал буквально пару слов, например Мишель Шодкиевич[15], сменивший Поля Фламана на посту руководителя Éditions du Seuil в 1979 году. Там были Мишель и Рашель Сальзедо, Филипп Ребероль и Филипп Соллерс, Итало Кальвино и Мишель Фуко, Альгирдас Греймас и Юлия Кристева, Франсуа Валь и Северо Сардуй, Андре Тешине, в фильме которого «Сестры Бронте» Барт в 1978 году сыграл (небольшую) роль Уильяма Теккерея, и Виолетт Морeн, друзья с улицы Николя Уэля, где Барт провел так много вечеров, прямо напротив вокзала Аустерлиц. С этого вокзала
