его провалился. Свято-полка решили заменить другим бюрократом, способным проводить прежний твердый курс Плеве.
Обозначился и второй отличительный признак «кризиса верхов». Сложная социально-экономическая структура России, в которой одновременно существовали и черты нового буржуазного строя, и остатки старого, феодального, порождала сложность политической борьбы. В России, считал В. И. Ленин, «борются и будут бороться три главных лагеря: правительственный, либеральный и рабочая демократия, как центр притяжения всей вообще демократии. Деление на два лагеря есть уловка либеральной политики, сбивающей иногда с толку, к сожалению, кое-кого из сторонников рабочего класса»{16}.
Если правительственный лагерь выступал за сохранение неограниченного самодержавия и других остатков крепостничества, то либеральный ратовал за постепенное, мирное трансформирование самодержавия в буржуазную монархию. Происходило это потому, что между интересами помещиков, которые выражал царизм, и потребностями развития буржуазного общества существовали неустранимые противоречия. «Самодержавие не может не задерживать общественного развития. Чем дальше, тем больше сталкиваются с самодержавием интересы буржуазии как класса, интересы интеллигенции, без которой немыслимо современное капиталистическое производство»{17}.
Из столкновения интересов самодержавия и буржуазии и возник в России либерализм с характерным для него требованием ограничения произвола самодержавной бюрократии, развития местного самоуправления, введения политических свобод и выборного учреждения при монархе — совещательного или даже законодательного характера (единства у либералов здесь не было).
Однако либералы надеялись получить необходимые реформы только из рук самодержца, для чего, по их мнению, следовало лишь разъяснить недогадливому царю настоятельную необходимость реформ, хорошенько попросить, а в крайнем случае «серьезно потребовать» от имени «всего русского общества». Либералы не хотели самодержавия с его политическим произволом и беззаконием, но еще более не хотели они подлинно демократической России, боясь революционного народа. Либералы опасались, что без монархии народные массы приобретут слишком много власти и проведут такие преобразования, которые затронут интересы и буржуазных слоев России. Именно потому они выступали против революционного уничтожения самодержавия и всех остатков крепостничества.
Либерализм в России был чрезвычайно пестр, аморфен и неоднороден. Накануне революции он еще не отделился от «шлаков» аристократической оппозиции справа и буржуазного демократизма слева, искал, но еще не нашел для себя адекватной социальной базы. В это время в стране образовалось несколько либеральных кружков, каждый из которых объединял самые различные слои российского «общества» (либеральные помещики, буржуазная интеллигенция, в меньшей степени — либеральные буржуа).
Наиболее умеренным и аристократическим являлся московский кружок «Беседа», образованный 17 ноября 1899 г. шестью земцами, из которых пять были одновременно предводителями дворянства. (К 1905 г. число членов «Беседы» возросло до 54 человек.) На первом же заседании участники определили очень скромную программу нового кружка: действовать строго легально с целью пробуждения общественной деятельности, общественного мнения, столь в России слабого и искусственно подавленного, чтобы оно было более авторитетным для Петербурга. Способ достижения этой цели заключается в том, чтобы действовать через земские и дворянские собрания, а также путем печатного и живого слова, после того, как, обменявшись мыслями, придут к определенным выводам»{18}. Характерен социальный состав аристократических фрондеров. Все они были земцами, т. е. помещиками, в большинстве своем членами земских, уездных или губернских управ. Среди оппозиционеров, недовольных действиями центрального правительства и местной бюрократии, оказалось девять князей-«рюриковичей», восемь графов, два барона.
Другой центр земского либерализма сложился вокруг председателя бюро земских съездов и председателя Московской губернской земской управы Д. Н. Шипова. Шиповцы представляли правое (так называемое «славянофильское») крыло земского либерализма. Они выступали за введение гласности, минимума политических свобод, создание при царе совещательного органа из представителей земств, который, по их мнению, восстановил бы нарушенное бюрократией «единение царя с народом» и обеспечил тем России благоденствие и процветание под скипетром самодержавного царя. Вплоть до ноября 1904 г. лишь меньшая часть земцев-либералов высказывалась за настоящую конституцию и законодательный, а не законосовещательный орган.
До октябрьского манифеста 1905 г. в России не было ни одной либеральной политической партии. Происходило это потому, что либералы предпочитали действовать легально, с «соизволения начальства», а царизм и слышать не хотел даже о самой умеренной и законопослушной либеральной оппозиции. «Совместить конституционализм с заботой о строго легальном развитии самодержавной России, — специально подчеркивал В. И. Ленин, — можно только посредством предположения или хотя бы допущения того, что самодержавное правительство само поймет, утомится, уступит и т. д.», по «самодержавие потому и есть самодержавие, что оно запрещает и преследует всякое «развитие» к свободе»{19}.
Отчаявшись уговорить царя дать реформы и опасаясь, что мало-мальски активно настроенные элементы общества отшатнутся от либерализма и «уйдут в революцию», наиболее решительные вожди русского либерализма все больше и больше убеждались в необходимости нелегальных действий. Отнюдь не последнюю роль в этом сыграла и политика царизма в отношении либералов. Проводя, по словам В. И. Ленина, «с ослиной последовательностью» жестокую борьбу со всем, что не подчинялось последним инструкциям и указаниям власть имущих, царское правительство вело себя так, что даже самые смирные, законопослушные земцы, всегда стремившиеся действовать строго легально, наталкивались «на необходимость незаконных организаций и более решительного образа действий»{20}.
Ни на минуту не забывая о принципиальных разногласиях с либералами и никогда не собираясь замазывать их, В. И. Ленин и его сторонники накануне революции не только критиковали либералов, они подталкивали их влево, помогая занять более четкую и определенную позицию в отношении к царизму. «Русские революционные социал-демократы, — вспоминал позже В. И. Ленин, — до падения царизма неоднократно пользовались услугами буржуазных либералов, т. е. заключали с ними массу практических компромиссов, а в 1901–1902 годах, еще до возникновения большевизма, старая редакция «Искры»… заключала (правда, не надолго) формальный политический союз со Струве, политическим вождем буржуазного либерализма, умея в то же время вести, не прекращая, самую беспощадную идейную и политическую борьбу против буржуазного либерализма и против малейших проявлений его влияния извнутри рабочего движения»{21}. «Когда у либералов не было ни органа, ни нелегальной организации, а у нас было и то и другое, мы помогали их политическому развитию, — напоминал В. И. Ленин. — И этой заслуги не вычеркнет история из деятельности социал-демократии»{22}.
Летом 1902 г. либеральные земцы совместно с некоторыми представителями буржуазной интеллигенции начали издание за границей нелегального журнала «Освобождение», а на рубеже 1903–1904 гг. образовали нелегальные же «Союз земцев-конституционалистов» и «Союз освобождения». Последний отличался от первого своей программой, тактикой и социальным составом (около трах четвертей членов «Союза освобождения» были буржуазными интеллигентами и лишь одна четверть земцами). Однако это были не политические партии, а союзы, имевшие не очень-то четкую организацию и весьма расплывчатые программы. Делалось это для того, чтобы но мере роста революционного движения или возможных зигзагов в политике царизма легко и просто отказываться от своих прежних требований и выдвигать
