«чуждой русскому народу, верному исконным основам существующего государственного строя»{48}. Всех думающих иначе министры грозились привлечь к «законной ответственности».
Царизм не ставил либералов ни в грош и легко раздавал им пощечины, не боясь получить сдачи. Хуже было другое: департамент полиции доносил, что очень неспокойно стало на заводах. Здесь росло брожение. Низкая заработная плата, длинный рабочий день, тяжелые условия труда измучили рабочих до предела. По словам самого министра внутренних дел князя Святополк-Мирского, «Россия обратилась в бочку пороха» и доведена «до вулканического состояния»{49}.
Что принесет 1905-й год? А если действительно извержение вулкана? — тревожно думали царские министры, поднимая бокалы с шампанским в новогоднюю ночь.
Наступивший январь подтвердил их самые худшие опасения…
В конце декабря на Путиловском заводе — крупнейшем предприятии Петербурга, в значительной мере занятом выполнением военных заказов, — случилось рядовое событие: произошел очередной «трудовой конфликт». Мастер вагонной мастерской своими придирками довел рабочих до белого каления. От этого хозяйского прихвостня буквально не было житья. Терпению рабочих пришел конец, когда по требованию мастера администрация предприятия ни за что ни про что уволила четырех рабочих — активных деятелей довольно большой на заводе гапоповской организации.
Рабочие заволновались. Ведь Га пои убеждал их в том, что, действуя тихо и мирно, можнсГ добиться от властей многого, а туг лишают работы п, стало быть, куска хлеба ничем не провинившихся людей! 27 декабря состоялось собрание гапоновского общества. Оно приняло решение просить дирекцию возвратить рабочих на завод, а уволить мастера-обидчика. Одновременно договорились и о другом: послать три депутации — к градоначальнику, фабричному инспектору, к директору завода и довести до их сведения решение собрания. В воскресенье, 2 января, назначили экстренное совещание Нарвского отдела гапоновской организации, на котором решили заслушать сообщение делегатов о том, чего им удалось добиться от «власть имущих»{50}.
Наступило 2 января. На собрание пришло более 600 рабочих Путиловского, Невского, Семянниковского заводов, Резиновой мануфактуры и других предприятий Нарвского района. Ответ делегатов был неутешителен: ни градоначальник Фулон, ни фабричный инспектор, ни директор завода Смирнов не только не поддержали рабочих, но, наоборот, во всем их обвинили и грозили за ослушание разными карами. Среди многих выступавших произнес речь и большевик Василий Шелгунов. Он начинал свою революционную деятельность еще в ленинском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» и с тех пор преданно, не щадя сил, боролся за правое дело. Шелгунов заявил, что все происшедшее на Путиловском не случайность, а неизбежный результат существовавшего в России экономического и политического строя. Он призвал предъявить новые требования и до их полного удовлетворения прекратить с 3 января работу.
В ходе обсуждения единогласно были выдвинуты следующие требования: введение 8-часового рабочего дня, трехсменной работы, отмены сверхурочных; повышение зарплаты чернорабочим; улучшение санитарного состояния завода и оказание бесплатной медицинской помощи заводскими врачами. Когда директор Путиловского завода получил эти требования, он заявил, что их выполнение разорит владельцев, «пустит акционеров Общества путиловских заводов по миру». Даже начальник петербургской охранки в своем донесении директору департамента полиции отметил, что «эта фраза вызвала общий смех»{51}. Всем было известно, что машины в цехах Путиловского гудели, не смолкая ни на минуту: завод был завален выгоднейшими военными заказами, прибыль от которых золотым дождем сыпалась в кошельки владельцев общества.
Путиловцам не оставалось ничего другого, как остановить станки. 3 января завод замолк: 12 600 его рабочих объявили забастовку. Затем они послали делегатов на другие предприятия столицы, знакомя их со своими требованиями и прося поддержки. Среди избранных пути-ловцами делегатов были и большевики Н. Г. Полетаев и В. В. Буянов. Классовая солидарность сыграла в дальнейшем развитии событий большую роль. Почти тотчас же стачку начали Обуховский, Семянниковский, Патронный, Новое Адмиралтейство, Франко-русский, Невский и целый ряд других крупнейших предприятий города. На каждом из них шли митинги, обсуждались и выдвигались все новые и новые требования. Везде положение пролетариата было катастрофическим, всюду накопилась масса горючего материала. Путиловская стачка, по определению В. И. Ленина, и стала «искрой, которая зажгла пожар»{52}.
Пожар не сразу вырвался наружу и охватил все здание Российской империи. Пока огонь медленно разгорался, постепенно распространяясь на все новые и новые отряды рабочего класса столицы. Революционеры делали все, чтобы направить гнев народа против господствующих классов. Но массы рабочих еще слепо верили Гапону и шли за ним.
5 января Петербургский комитет РСДРП издал и распространил листовку «Ко всем рабочим Путиловского завода». «Пора, пора уже сбросить нам с себя непосильный гнет полицейского и чиновничьего произвола! — призывали большевики. — Нам нужна политическая свобода, нам нужна свобода стачек, союзов и собраний; нам необходимы свободные рабочие газеты. Нам необходимо народное самоуправление (демократическая республика)… Товарищи! Не отступая от наших требований, мы должны предъявить новые требования»{53}.
Гапона листовка большевиков очень обеспокоила. По сведениям департамента полиции, он «просил рабочих листков этих не читать, а уничтожать, разбрасывателей же гнать и никаких политических вопросов не затрагивать»{54}. Однако остановить ход событий было уже невозможно. По официальным данным, 11 января бастовала 15 тыс, на следующий день — 26 тыс., 7 января — 107 тыс., а 8 января — 150 тыс. Стачка превращалась во всеобщую.
«Россия не видывала еще такого гигантского взрыва классовой борьбы, — писал В. И. Ленин. — Вся промышленная, торговая, общественная жизнь гигантского полуторамиллионного центра оказалась парализованной. Пролетариат на деле показывал, что им и только им держится современная цивилизация, его трудом создаются богатства и роскошь, на нем покоится вся наша «культура». Город оказался и без газет, и без освещения, и без воды. И эта всеобщая стачка носила определенно выраженный политический характер, являлась непосредственным прологом революционных событий»{55}.
В накаленной до предела обстановке стремительного роста забастовочного движения Гапон выдвинул план: подать царю «рабочую петицию», в которой изложить все свои просьбы. На воскресенье 9 января была назначена общегородская манифестация, а за неделю до нее началось составление и обсуждение в гапоновских организациях Петербурга самой петиции{56}.
Рабочие обсуждали не только каждый пункт петиции, но и характер будущей манифестации. По настоянию Гапона ей решили придать подчеркнуто торжественный и верноподданнический характер. «На всех собраниях, — свидетельствовал современник, — условлено было, что 9 января рабочие должны идти на Дворцовую площадь тихо и мирно, «с голыми руками», оставив дома даже перочинные ножи… Не допускать никакого шума и столкновений с полицией, уничтожать незаконные флаги, если бы таковые кем-нибудь выставлялись, и рвать листовки с прокламациями; наблюдение за порядком поручено было выборным депутатам, шедшим впереди, и при таком условии предполагалось, что войска и полиция
