И зажил Сашка новой, не знакомой ему жизнью. Спал прямо на земле, укрывался небом, а ел то, что давали ребята.
Однажды его разбудил Таран.
— Пойдешь со мной, — коротко, тоном приказа бросил он. — Дело есть.
— Какое дело? — не понял спросонья Сашка.
— Там узнаешь… Если удачно сработаем, фартово заживем. Понял?
Сашка исподлобья смотрел на Тарана.
— Все понял. Только не пойду я с тобой.
— Как это не пойдешь? — удивился Таран. — Нет уж, брат, раз пошел с нами — иди до конца.
— Да ты не дрейфь, парень, — вмешался в разговор другой обитатель «люкса». — Ты только на стреме стоять будешь, а остальное мы сами сработаем.
— Вы мне голову не дурите, — стоял на своем Сашка. Беспризорники, плотным кольцом окружившие Кожина, смотрели на него с ненавистью.
— Ты что же, шамать хочешь, а работать?.. — с ехидной улыбкой спросил одноногий парень.
«Какая же это работа? — насупившись, думал Сашка. — Вот если б ему дали настоящую работу — другое дело, а воровать!.. На это он не согласен. Да, верно, были случаи, когда он в станице лазил в чужой сад за яблоками или на баштан к кому-нибудь за дынями-репанками. Но то совсем другое дело. Так многие поступали в станице, и это не считалось воровством. А украсть хлеб или другое что!..»
— Все равно не пойду, — после долгой паузы отрезал Сашка. — А на хлеб я и без этого заработаю.
В другое время Таран и его друзья не стерпели бы такой дерзости от новичка, а тут… Они впервые видели человека, который отказывался от легкой добычи.
Так и ушла на «дело» группа Тарана без Кожина. А на утро исчез и сам Сашка. Его след отыскался только через неделю.
Как-то на Сухаревском рынке Таран увидел паренька в серой кубанке. Он с трудом толкал впереди себя тележку, нагруженную большими тюками. Паренек изредка останавливался, вытирал пот с лица и снова налегал на поручни своей тележки. Позади него важно шагала хорошо одетая полная женщина.
В этом пареньке Таран узнал Сашку Кожина.
— Эй, «карась — вырви глаз», что это ты вместо ломовой лошади вкалываешь? Лучше хозяйку впряги. Смотри какая она толстенная.
— Какая же я лошадь? — смущенно отозвался Сашка. — Работаю вот.
— «Рабо-отаю»… — передразнил его Таран. — И много тебе платят за эту работу?
— На хлеб хватает.
— Не густо. Только с тачкой и промышляешь?
— Нет, что ты! Делаю все, что под руки подвернется. Жить-то надо. Когда уголь на станции сгружаю, а когда и улицы приходится подметать.
Таран смотрел на этого мальца и удивлялся его упорству. «Ведь вот никто из нас не захотел взяться за такую работу, а Сашка…» Он даже подумал, а не бросить ли ему свои ночные похождения и не взяться ли вместе с Кожиным за это презренное, как говорили его друзья, занятие?..
Но видно, одного этого примера было недостаточно, чтобы Таран смог уйти от чумазой братии и взяться за честный труд.
— Ну, бывай, казак, — с сожалением сказал Таран и, запахнув полы пиджака (дамское пальто он проиграл в карты), зашагал в сторону. Отойдя довольно далеко, он обернулся и крикнул:
— Э-эй, Сашко-о, заходи к нам!.. Ребята будут рады!
— Зайду-у-у!.. — ответил Кожин и снова налег на поручни тележки.
Летом было хорошо. Он и работал, и ел, и спал под открытым небом. Но когда наступили осенние холода, стало совсем плохо. Волей-неволей пришлось ночевать вместе с беспризорниками в полуразрушенных подвалах домов или вокруг котлов, в которых разогревался асфальт.
В одну из осенних ночей подвал, в котором спал Сашка, оцепили какие-то незнакомые люди. Беспризорники бросились врассыпную, некоторые успели скрыться, а остальных задержали, посадили в машины и повезли прямо… в баню. У-ух, с каким наслаждением Сашка смывал с себя грязь!
Утром их накормили, а потом они по очереди предстали перед комиссией Московского отдела народного образования.
Худощавая, совсем седая женщина, в белой кофточке с кружевным воротничком, ласково спросила Сашку:
— Учиться хочешь?
— Хочу. За тем и приехал в Москву. Мне маманя велела… перед смертью.
Все молча, с сочувствием смотрели на него. Рассказывая о погибшем отце, о матери, о том, как он оказался среди беспризорников, Сашка заметил, что с него не спускает глаз пожилой рабочий с добрыми, как у деда Свирида, глазами.
Когда Сашка вышел в коридор и задумчиво стал смотреть в окно, он вдруг почувствовал на своей голове чью-то руку. Мальчик поднял глаза и снова встретил ласковый взгляд пожилого человека, который только что сидел за столом комиссии.
— Хочешь быть моим сыном? — глядя в лицо мальчику, спросил пожилой мужчина.
Сашка задумался. Странным ему показалось это предложение. Как это — стать сыном? Разве так бывает?
— Ну ладно, я тебя не тороплю с ответом. Поживешь у нас, обглядишься, а там видно будет. Согласен?
— Ага. Согласен… — неуверенно ответил Сашка.
Они вышли на улицу и сели в трамвай. На площадке вагона никого не было. Злой, холодный ветер проникал и сюда. Сашка переступал с ноги на ногу, дул на пальцы, но никак не мог согреться.
Степан Данилович Пастухов (так звали пожилого рабочего) снял со своих рук теплые варежки и протянул ему.
— А ну-ка надень. Теплее будет.
— Что вы, дяденька, я… я совсем… Мне нехолодно.
— А я и не говорю, что ты замерз. Только в варежках сподручнее будет.
Сашка взял шерстяные, теплые варежки, надел их.
Невдалеке от Беговой улицы они сошли с трамвая и направились к трехэтажному дому, в котором жил Пастухов. Поднялись на второй этаж. Степан Данилович достал ключ и открыл дверь. Сашка оказался в небольшой квадратной прихожей. Направо — дверь в одну комнату, налево — в другую, а прямо — еще какая-то дверь. «На кухню, наверное», — подумал мальчик. Тут было чисто, тепло и пахло свежими домашними щами. Сашка даже слюну проглотил от этого вкусного запаха.
Из кухни вышла невысокая полная женщина в белом фартуке.
— Вот, принимай, Мария Григорьевна… — радостно сказал Степан Данилович.
Женщина всплеснула руками и прижала фартук к глазам.
— Вот тебе раз! Я сына привел, а ты в слезы.
— Да это я так… от радости… — И заторопилась, забегала по квартире, отыскивая и доставая одежду, оставшуюся от сына, которого она похоронила два года назад.
— А ну-ка пойдем, сынок, пойдем… Вот сюда, в ванную. Раздевайся…
Выкупавшись и переодевшись в чистую, хорошо выглаженную одежду, Сашка сел к столу.
Мария Григорьевна засуетилась, стала угощать парнишку:
— Вот, возьми еще пирожочек. Смотри какой поджаренный.
— Спасибо… Я не хочу больше, — отказывался Сашка.
— Ешь, ешь. Поправляться надо. Ишь как подвело тебя, — сказал Степан Данилович.
После обеда они втроем пошли в магазин. Купили Сашке новые ботинки, пальто и шапку.
«Добрая одежа. Такой я сроду не носил», — глядя в зеркало, думал мальчик.
Ночью, лежа в чистой, мягкой постели, Сашка рассуждал: «А ничего… И в Москве, оказывается, есть добрые люди».
На другой день, когда они со Степаном Даниловичем пошли гулять, Сашка уже совсем другими глазами смотрел на Москву. Все ему тут нравилось — и дома, и улицы, и люди. И день какой-то был особенный — солнечный, радостный.
Дом, в котором жили Пастуховы, находился недалеко от казарм пехотного полка. Сашка любил после школы приходить к казармам. Придет, бывало, отвернет неприбитую доску в заборе, пролезет во двор и, спрятавшись за какой-нибудь старой, отжившей свой век тачанкой, смотрит, как красноармейцы учатся на полковом плацу, прыгают через «коня» и крутят на турнике «солнышко». Особенно ему нравилось смотреть, как бойцы взвода конной разведки занимались вольтижировкой на тонконогих, поджарых лошадях или рубили лозу.
Со временем красноармейцы привыкли к мальчику. Стали давать ему небольшие поручения: то подержать коня, а то и поводить его по плацу после рубки лозы.
Однажды на манеж пришел не очень высокий, грузный военный в широченных бриджах.
«Как Тарас Бульба», — подумал Сашка, глядя на его седеющие, обвислые усы.
Заметив мальчика, державшего в поводу серого высокого коня, седоусый спросил:
— А это что за герой?
Командир взвода, руководивший занятиями, рассказал о том, с какой любовью Сашка относится к лошадям, оружию, интересуется всем, чем занимаются красноармейцы.
— Вот как! — воскликнул военный в широких бриджах. — Ну-ка, мы сейчас проверим, на что он годится. Садись на коня.
— Это вы мне, дяденька? — нерешительно переспросил мальчик.
— Конечно, тебе. Можешь проскакать два круга. Только смотри не упади.
Сашка шмыгнул носом, схватился за луку и одним махом взлетел в седло. Потом, пригнувшись к гриве, пустил коня с места в карьер так, что даже рубашка надулась сзади пузырем и ветер засвистел в ушах.
