Кожин обернулся и увидел возле сцены невысокую женщину с гладко зачесанными седеющими волосами. Александр сразу узнал свою бывшую учительницу русского языка и литературы Ермакову Надежду Васильевну. Она была такая же, как и в те годы, когда он учился. Только тогда в ее волосах не было седины, а у глаз — морщин. Ермакова стояла рядом с какой-то высокой худощавой женщиной и приветливо улыбалась ему.
— Здравствуйте, Надежда Васильевна! — шагнув ей навстречу, с радостью произнес Кожин, потом поклонился ее собеседнице — Дроздовой Ирине Михайловне.
— Здравствуй, здравствуй!.. — подавая ему небольшую полную руку, проговорила Надежда Васильевна и, обращаясь к подруге, сказала: — Нет, ты только посмотри на него, Ира. Совсем недавно этого человека не было видно из-за парты. А уж был озорник!.. Каждый день получал двойки и за ответы, и за поведение.
— Не было этого, Надежда Васильевна, — смущенно возразил Александр.
— Нет, было, — настаивала Ермакова, хотя хорошо помнила, что Кожину она никогда не ставила двоек. Он был хорошим ее учеником.
— Вы лучше не возражайте ей, Саша, а то ведь она под горячую руку и сейчас может влепить вам двойку… за поведение. Она у нас строгая, — предостерегла его Ирина Михайловна. — Учителю возражать нельзя.
— Есть не возражать!
— То-то… — с напускной строгостью проговорила Надежда Васильевна и снова осмотрела Кожина с ног до головы. — Подумать только! Прошло всего каких-нибудь восемь лет, а смотри как человек возмужал… и кубики на петлицах, и орден на груди. Ты что, уже и повоевать успел?
— Пришлось и повоевать, Надежда Васильевна.
— Неужели на финской?
— Нет, на Хасане.
— Понятно. А в Москве служишь или, может, в отпуск приехал?
— Ни то и ни другое. Служу я по-прежнему на Дальнем Востоке. А здесь учусь. На курсах переподготовки командного состава.
— Генералом мечтаешь стать?..
— Что вы, Надежда Васильевна! Какой же из меня генерал! После боев на Хасане назначен командиром батальона. А знаний военных не хватает. Вот я и решил…
— И правильно сделал. Ну ладно, иди потанцуй, а то мы совсем заговорили тебя.
— Да нет… Я домой, пожалуй, пойду.
— Домой? Вам что, девушки наши не нравятся? — спросила подруга Надежды Васильевны.
— Нет, что вы, Ирина Михайловна!..
— Ну а раз нравятся, так зачем же дело стало? — спросила Дроздова и, заметив Наташу, подозвала ее.
Девушка отделилась от своих подруг и направилась к ним. Чем ближе подходила Наташа, тем сильнее охватывало Кожина какое-то непонятное волнение. Он никак не ожидал, что еще раз увидит ее в этот вечер. И вот она перед ним.
— Знакомьтесь, Саша. Это дочь Надежды Васильевны, — сказала Дроздова.
Кожин был приятно удивлен. Он не знал, что у Ермаковой есть такая взрослая и красивая дочь.
— Наташа, — смущенно проговорила девушка и протянула ему руку.
— Что же это вы так нехорошо поступаете? Пригласили человека на вечер и бросили на произвол судьбы, — журила Наташу Ирина Михайловна.
— Ой, простите, пожалуйста, мы действительно… — обращаясь к Кожину, проговорила Наташа.
— Это я у вас должен просить прощения, что из-за меня попало вам, — ответил Кожин.
— Честно говоря, мне уже второй раз попадает из-за вас.
— Второй? У меня, оказывается, есть неизвестный покровитель?
— Да еще какой! Сын Ирины Михайловны, — ответила Наташа.
— Олег? — удивилась Дроздова.
— Он самый. Прибежал за кулисы и давай нас ругать. «Эх вы, — говорит, — организаторы! Пригласили человека, а сами!.. А он знаете какой?» Это он о вас… — взглянув искрящимися глазами на Кожина, сказала Наташа. — «Рост — во! Плечи — во! Не верите?» — подражая Олегу, выпалила Наташа и тут же засмеялась.
Вместе с ней смеялись и Кожин, и Надежда Васильевна, и Ирина Михайловна.
— Ну, я же ему задам!.. — вытирая платочком глаза, пригрозила Дроздова. Она так смеялась, что у нее даже слезы выступили. — Пусть только он придет домой!
— Не ругайте его, Ирина Михайловна. Он нам так помогал сегодня!..
— Ладно, хватит об этом. Идите лучше танцевать, — вмешалась в разговор Надежда Васильевна.
Кожин и Наташа вышли на середину зала и закружились в вальсе. Наташа украдкой снизу вверх смотрела на загорелое скуластое лицо Кожина, на его большие, карие глаза. И Александр не сводил глаз с лица девушки. Ему с ней было хорошо. Он хотел только одного: чтобы как можно дольше звучала музыка. Ему казалось, что, если закончится танец, Наташа тут же убежит от него и он уже больше никогда не увидит ее.
Уже перед концом танца Кожин почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Повернув голову к сцене, он увидел молодого человека в черном вечернем костюме.
Александр заметил, что и Наташа посмотрела на молодого человека, вроде даже улыбнулась ему.
— Кто это? — не удержался Кожин.
Наташа с лукавой улыбкой посмотрела на Александра. Они встретились взглядами.
— Он аккомпанировал мне. Разве вы не видели? — после паузы ответила девушка.
— Нет, не видел, — сказал Александр.
— Интересно, куда же вы тогда смотрели? — с шутливой улыбкой спросила она.
— Я смотрел на вас, Наташа, — сказал Александр и покраснел от такого признания.
Смутилась и девушка. Потом, придя в себя, ответила:
— Ну и пожалуйста. Можете смеяться сколько вам угодно. Я сама знаю, что плохо пела.
— Плохо? Да вы изумительно цели! Может, я не совсем разбираюсь, но мне кажется, что такого голоса, как у вас, нет ни у кого больше.
— Послушайте, если вы не перестанете, мы поссоримся, — нахмурилась девушка.
— Я сказал то, что думал. Извините.
Наташа посмотрела ему в глаза. «Какой все-таки странный… Стоило ему перехватить взгляд Евгения — и уже… подозрение, ревность! Глупости. Какая ревность, если человек впервые видит меня! А потом… Какое он имеет право?» И все-таки ей почему-то нравилось, что Александр не безразлично отнесся к ней.
Как только кончилась музыка, к ним подошел молодой человек в черном костюме. Он поклонился Александру и, обернувшись к девушке, спросил:
— Наташа, ты не забыла, что завтра выступаешь в концерте?
Александр, глядя на подошедшего парня, мысленно спрашивал себя: «Где я видел его?» И вдруг вспомнил. Ну, конечно, это Женька Хмелев. Он учился с ним в станичной школе. В четвертом классе они сидели за одной партой. Это его он хотел разыскать в свой первый приезд в Москву. «Так вот он каким стал, наш Женька-композитор!» Евгений и в станице играл на школьных вечерах, а однажды даже песенку сочинил про двоечников. За это ребята его и прозвали композитором.
И Хмелев вначале не узнал Кожина, но когда тот сказал: «Эх ты, а еще композитор…» — догадался, кто перед ним.
— Сашка? Казачонок?
— Он самый.
Они обнялись.
— Да вы, оказывается, уже знакомы, — глядя то на одного, то на другого, произнесла девушка.
— Конечно. Мы же из одной станицы. Учились вместе, — ответил Хмелев.
— Правда? — обрадованно спросила Наташа.
Ученики пели, танцевали, а они стояли в стороне, разговаривали, вспоминали разные эпизоды из их школьной жизни. То и дело слышались восклицания: «А помнишь?», «А знаешь?». Оказалось, что Евгений после окончания школы учился в Московской консерватории, а потом заболел. Врачи установили, что у него нервное истощение, и порекомендовали на некоторое время прервать учебу» Хмелев ушел с четвертого курса и поступил работать заведующим клубом одного из крупных заводов столицы. По совместительству он руководил самодеятельностью педагогического института, в котором училась Наташа…
Пока они разговаривали, окончился вечер. Ученики высыпали на улицу. Кто-то начал песню. Ее подхватили остальные:
… И тот, кто с песней по жизни шагает,Тот никогда и нигде не пропадет.
Не успевала отзвучать вдали одна песня, как над новой группой ребят, только что вышедших из здания, быстрокрылой птицей взмывала ввысь другая, еще более задорная и звонкая песня:
Кипучая,Могучая,Никем непобедимая,Страна моя, Москва моя,Ты самая любимая!..
Молодке люди, остановившись у ворот школы, слушали песни учеников и вспоминали то не столь далекое время, когда сами были такими же веселыми и жизнерадостными, как эти ребята.
— А все-таки школьные годы — самая лучшая пора в жизни, правда? — с сожалением сказала Наташа.
— Правда, — согласился Евгений.
— А вы как думаете, Саша?
Кожин сделал вид, будто задумался.
— Мне трудно оказать что-нибудь определенное. Но раз вы утверждаете… Спорить не стану. С вершины вашего возраста видней.
Наташа рассмеялась.
— А я… Я думала, вы станете спорить.
