советский поезд, выкрашенный в красный цвет, с большой потертой надписью вдоль вагона «Мир! Труд! Май!». Нетронутый призрак эпохи. Платформа уже была забита рабочими.
— Получается, мы последние, — констатировал очевидный факт Володя.
— Так даже лучше. Сядем в последний вагон, там спокойней. Гляди, может, удастся даже выпить, а то Миша своим кислым лицом убивает весь настрой на работу.
— Я поэтому и кислый, что на сухую веду с вами беседу.
— Ничего, потерпи немного, смочим мы тебя верно, Вовка?
— Так точно.
Пока двери в вагоны были закрыты, платформа гудела от шума голосов, которые слились в бесконечное жужжание. Все здоровались, рассказывали, как прошла выходная двадцатка. Во время въезда всегда так. На выезде же в основном стоит тишина. Есть в этом месте какая-то неведомая сила, которая вытягивает из тебя человека. И ты буквально ненавидишь весь мир и рожи вокруг, а еще через двадцать дней роднее этих лиц для тебя ничего и нет.
Точно по часам двери открылись, и платформа начала пустеть. Как только заполнялся вагон, поезд немного проезжал вперед. Процедура загрузки была отработана до автоматизма и занимала не более пяти минут.
Мы, как и планировалось, уселись в последний вагон. Кроме нас троих в нем оказалось еще два человека — электроник и технолог — но они расположились впереди, и нам совершенно не мешали. Поезд тронулся и, раскачиваясь, помчался вперед.
— Ну что, может, по одной? — с нетерпением пропел Володя.
— Давай уже, доставай, — поддержал его Миша. Но Вова ждал моей команды. Я кивнул, удовлетворив желания нуждающихся.
Три пластиковых стаканчика наполнились спиртом. Каждый долил воды по вкусу. Тихий пластиковый хруст — и первая порция спиртного отправилась внутрь, обжигая горло и приятным теплом разливаясь по всему телу. Вова достал сало.
— Теща посолила, любит зятя, — с гордостью подметил он.
— Наливай еще по одной, ― поторопил уже немного “подобревший” Миша.
Вова решил подколоть нетерпеливого товарища:
— А чем тебя наградила теща в этот раз, добрым словом? — с явной издевкой начал он.
— Добрым. Только, когда мы сожрем сало, ты будешь умолять, чтобы я достал своего «доброго слова» для закуски. — Вовка хлопнул его по плечу и громко засмеялся.
— А ты, Паша?
— А что я? Моя теща в свое время передала мне осиновый кол, сказала, что это единственное, что может ее убить, потому и не хочет держать оружие дома. С тех пор мы и не виделись.
Мы закатились от смеха. Еще раз сдвинули стаканы и опрокинули топливо души. Вова снова продолжил, вот же неугомонный, гад.
— Слышали, у нас в этот заезд новенький. Какой-то молокосос сверху решил заняться мужской работой.
Миша живо заинтересовался: кто такой, кем работал. Вова только пожал плечами, ответил, что это электрики рассказали про новенького, и они тоже толком ничего не знают. Как говорится, за что купил. А потом они начали фантазировать, сколько алкоголя взял новенький. Это хорошо, что нам дали еще одного бойца, а то мы и так зашиваемся каждую вахту, плюс на нас довешали освещение нашего участка. Жаль только, что первое время он не помощник. Тут Вова с ужасом предположил, что новенький по незнанию не взял алкоголь и нам придется все делить на четверых.
— Достали вы тараторить! Закончится водка, тряханем электриков, они еще за прошлый раз должны. Кстати, тебе механики за карты отдали?
— Чего уж там, это, как говорится, вопрос литургический.
Мы с Мишей не удержались и громко засмеялись. Вова от недоумения уставился на нас и пытался узнать причину неугомонного смеха. Наконец я сжалился над бедолагой.
— Ты хотел сказать риторический?
— А я как сказал? Так и говорю — литургический.
— Ой, Вова, хватит смешить! Хотел показаться умным да в лужу сел по самую макушку.
Он скрестил руки на груди и надулся.
— Смотри, не лопни. Не переживай, никому не скажем. Ладно, мужики, вы как хотите, а я — спать.
Ехать оставалось тридцать минут. Я уткнулся в воротник и повернулся к окну. За стеклом мелькали серые стены туннеля. Скукота. Обзору мешала потертая наклейка, которая лишний раз напоминала о секретности нашего предприятия и о том, что все мы подписывали договор о неразглашении, при нарушениях которого мы благополучно отправимся на нары.
Туннель, извиваясь, уходил вглубь на пятьдесят километров. Мы самое глубокое предприятие в мире, с самой важной миссией. Так мне говорили, когда я устраивался на работу. Единственный в мире завод по добыче Мелония. Это такой минерал, получаемый из земного ядра. Очень дорогая и эксклюзивная вещь. Вот поэтому мы и ползаем в самом центре планеты, добывая новое «золото» для хозяев вселенной. Но это случилось позже. Сначала было другое дело. В 1961 году после испытания водородной бомбы. Ученые заметили, что начал меняться магнетический баланс планеты, а вместе с ним и климат. Причину искали почти год, и в 1962 году выяснили, что после взрыва началось замедление земного ядра. В перспективе это грозило гибелью цивилизации. Тогда никто и не думал о Мелоний.
Ну а дальше, как это было принято у коммунистов, пришло время великой стройки. И через четыре года пробурили первый тоннель. Дальше — больше. Выяснилось, что под земной корой располагается прочная мембрана, которую невозможно пробить ничем. Хотя, говорят, очень пытались и бурить, и взрывать. Уже думали, что это тупик, но при дальнейших наблюдениях установили, что в ней появляется небольшой проход с интервалом двадцать дней. В 1966 были взяты первые пробы, тогда открылась…
Раздался гудок. Я открыл глаза. Оставалось ехать пять минут. Вова и Миша играли в карты и о чем-то шутили. По их рожам было ясно, что пока я спал, они приняли еще по парочке порций спирта. Голова прошла, спирт и сон сделали свое дело.
Поезд остановился, и мы побрели к выходу. Эх, сейчас бы выпить, а не вот это все. Мы быстро выбрались на площадку. Она была просторная, с неровными черными стенами, из которых торчали светящейся куски Мембраны. Помимо этого, платформу освещали четыре больших прожектора, которые как ни старались, не могли дать достаточно света. И казалось, что мы военные, отправляющиеся на фронт под покровом ночи. Это была последняя свободная станция, дальше мы пропадем в толще грунта. Так что, все пытались обменяться последними словами, рассказать истории, которые не успели и о чем-то договориться.
Лифт представлял собой конструкцию, похожую на барабан пистолета. Смена набивалась в десять капсул,
