«Куколка из Таллинна»
Куколка из Таллиннав розовом купальникедвижется по комнатеИ скромно улыбается…Но если навзничь упадетты с ней дружок намаешься.Она не морщит свой лобокв истерике не бьетсяногами держит потолоки никогда не гнется,не просит денег на едукоманды ловит на лету…Разденься, хлопни и скажи:«А еще любите меня, за то, что умру!»И тогда:Взорвется прожилками вен пластмассовый корпус!Раздвинут шарниры колен пространственный доступ!Стальные пружинки растянут зрачок!В последней конвульсии вздрогнет живот!И руки замкнут смертельный захват,и на прилавке под давкойразличных моделей пушистых котятсверкает новинка«Кукла Дафни — дочь Хеопса. И ее друг Щелкунчикв позе Лотоса…»
Не умирай, мой белый «аист», от тоскиНе умирай — еще горят твои соскиОт прикасания, от спермы до зариОт поцелуя в зубы, в сую и в високНе вымирай, мой друг-подруга, «мотылек»!Оставь мне это дело для душиОставь мне свое тело и тушиКартофель с мясом или клубни без ботвыИ кровь с полосками говядины-стихов.Не умирай, ведь знает дверь — я был таковТвой ласковый и нежный тайны Чаун.Не умирай — я не рифмую к «двери» — «зверь»Алигофрен в стихах, в компьютере я, даунНе умирай, не умирай, беги как БраунО, Ева!Через барьерыБаррикадныеВ сон сновНе умирай, ты мне нужна, ты околдовОна в руке твоей, во взмахе — моя смерть!Кто будет ночью в одеяле водку греть?Ты дайся выпить, сделай сюр из сигаретНых дЫмов милого отечества, давайНе умирай — забеломорю и вернусь!Не умирай! Ты — поэтесса, я — твой грусть!Чтоб мы состарились, сидели на тахтеНе умирали — ели: «хрусть-да-хрусть-да-хрусть».Не умирай мой белый аист от тоски!Еще так влажен между ног колодец твой!Еще подвой мне утром: «ой-кукаре-квох»!Пока не сделаешь в скирды пике «кирдык»Пока учу тебя: «Курлык-курлык», мой Бог!Не умирай а улыбнись (ыбысь-ыбысьЯ эхи делать буду), экки ты летишь!Не умирай, вернись, вернись, вернись, вернисьЗамри иконой под оральным потолкомМой белый аист, ставший черным от тоски.Не умирай когда прочтешь и этот бред.Не умирай, а просто выключи нам свет.
«Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК»
Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК.А другие пусть считают что я умер.Потому как на часах у потолкацифры «три» «девять» держу, спимоя «woumen», я твой «men» в уме…Она спит и спит на небе пусть Бог!От Онеги на огни летит псих черт!Уплывают в океан волны — борт в бортА левее не правеет смерти вид — стыд.Она спит и я лежу у ее ногбарсомпусть она меня во сне зовет«Барсик»А устанет нас держать стрелкабелкойперепрыгнет на соседню сделку,и спит…
Сон (цветной), «Жанка и Данко»
Юная Жанка стоит у зеркального шкафа в короткой юбке и красит губки. Заматеревший Данко на четвереньках, ходит голый вокруг, по-кошачьи, ластится. Выгибает спину, трется об ее ножку: «мыр-р-р-р-р, моя кошка», смотрит вверх: «О, хитрая, без трусиков она!!!» Лижет языком ее коленку. Падает на спину и высунув язык легонько дышит, весело и преданно смотрит ей в глаза. Она небрежно обращает внимание, наклоняется, кусает больно и почесывает его за ахулесовую пятку. Он резко кидает ее на ковер. Она успевает вскочить на четвереньки, но поздно:
«Дын-дын-дын-дын-дын-дын-дын…».
Она поскуливает, пытается отползти… «А под диваном все в пыли», отметить все же успевает. Ворочает вокруг зеленым глазом. Правым. Левый слепит солнце. В окно стреляют снопы лазерных лучей, однако, время! «Бах»! На сцене феерверки! Вертушки бешенно играют «Skooter», Огни петард, дым коромыслом! С убойным визгом из ракетниц секунды вылетают хаотично. «ПУМС» взрывается у ней под чакрой, и стрелка бьет в двнедцатую цифру нот… Спадает груз, укатывается солнце. Темнеет. Они кончают слушать вместе, в одном и том же месте с сильнейшим, пламенным оргазмом музыкальным в ее голове блеснула мысль: «Вот она, настоящая поэзия и философия!»
Он разбирается в ней: «Так, посмотрим, что тут у нас»? Переворачивает на спинку: «Ага… ОГО!», — сует куда-то взгляд, — «А говорили, что она существует только в моей голове! Вранье! Вот же она! НастояШШая! Так я напишу тебе стихи!» Пишет.
Жанка читает. Данко: «Читай, читай меня…» Ложится, расстегивает грудь, она садится рядом в позу гейши, листает страницы его сердца:
— Так. Так… а что это за прочерк?
— Это шрамик.
— От Жанки шрамиков не будет, мой милый, оставлю я тебе на память поцелуй…
Целует его прямо в сердце. В Засос.
— «Тук-тук-тук-тук-тук»
— «Дын-дын-дын-дын»
— «Что тут за грохот, ты делаешь себе ремонт», — заходит муж.
— «У-у-у-у-у-уйди пока, дорогой, я у космоса в плену, меня андроиды пытают», — разгоряченно обернувшись, — «хочу в европу летом я»…
— «В европе будет чудно ей», — задумчиво тихонько он уходит…
Звонок в дверь: «Пицу заказывали»? Жанка берет коробку, посыльный на ушко шепчет: «Там внутри вам телеграмма»! «Почти как Данко, его запомню я, пусть только станет помужичистее он», — облизнув губы, она играет гаммы, поставив телеграмму вместо нот:
…Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК.А другие пусть считают что я умер.Потому как на часах у потолкацифры «три» «девять» держу, спимоя «woumen», я твой «men», в уме…
— В уме он или в Уме? В чуме? Какая-то керня. Звонит: «Моя чума, ты что за лабуду прислал мене?»
— С грибами.
— С грибами?
Падает: «Ах, я отравилась, я отравилась»!!! Все бегают по городу: «ОНА отравилась его стихами»! Объявляют военное положение. Пехота выдвигается на фронт. Мужа призывают. Он в каске, бежит, наперевес. В тылу, из облака на землю падает десант. Среди, как догадался Бог, них Данко… Но вдруг звучит отбой. Муж, Данко, все бегут домой, назад, встречаются на Эльбе… Смешалось, танки, немки… Пьют. Играют свадьбы. Жанка скучает дома. Звонок в дверь: «Пицу заказывали?»…
…Жанка открывает. На пороге красавец в очень дорогом костюмие с коробкой пицы в руках. За ним почтальон: «Вам телеграмма. Две. Распишитесь». Жанка читает:
«Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК. Вылетаю жди.»
«Настоящим сообщаю что я жив. ТЧК. Вылетай жду».
Стало очень тихо кругом. Птицы на деревьях повернули головы в одну сторону. Жанка странным взглядом смотрит на разносчика пицы. Тот улыбается во весь свой чувственный рот.
«Франция, вечер, в порту Де-Кале»
Франция, вечер, в порту до коленВ ожидании груза на свежей волнекачается флагман святого Петра.На вахте двое — я и ЛевинНиколай Иванычс картой мира на волосатой спине.Да еще на стекле за приборной доскойдрожит босой рыжеволосый мальчик(это наш рулевой). Он все время спешит за столярным клеемв мастерскую отца. Юнцадержит за пальчик милая дамаи читает стихи.Изящными при этом являются:линия ее бедра,пульт режиссера,и светло-зеленые большие глазаЭллеоноры Штейнцаг(сорокалетней уборщицы),которая в тактпадающему на пол рулону коврамедленно шепчет вместе со мной:вершится казнь, палящий зной,со страхом, страстью и мольбойпростерлась степь перед грозойраздались неба створки губв преддверье мукчуть вздрогнула зеленая листваи полон мир до днаи вся в слезах траванавзрыд кричит струнаи влажные, огромные глазазвездычто истекает трепетно росойвбирая чуть дышадвижение прохладного дождя…Кончив, Эллеонора тихо улыбается.А на вопрос — что это было во сне?Я отвечаю — да так, просто,некоторые словаи открываю окно…… Ах, что за граница — эта красная линия Ватерлоо!Ах, что за границей творится!Там ветер гуляет по крышамтам падают листья и людипо принципу «домино» — вдруг выдает из эфирабожественно алый «Бьюик».Он совершенно внезапно возники включает иллюминацию.А, впрочем, зря. Поскольку становится видно,что все это лишь декорацияв прохладной нише театра «Гранд-Опера»,где на дощатой сцененебольшая резиновая актрисапоет сопрано: «Я вызываю ноль пять, я вызываю ноль пять!»веером раздвигая смысловую нагрузкудо неописуемых границ.При этом она делает сальто впереди выпадает в уже открытое мною окно. Нозалетает обратно.И так все время — туда-сюда, туда-сюда…Сцена последняя — где рождается Бес.Взрыв, пожар, катастрофа, хаос.Всюду витает запах нефти, электричестваи завершенной любви.Звучит тихая органная музыка.И ангелы в белых сутанахплавно стекают с небес — у них столбняк.Внизу шелестит как будто прибой,это в позе «Миг-29» взлетаетЭллеонора Штейнцаги зажимает бесстыдно ногамибожественно-алый «Бьюик»(им оказался наш танкер «Стальной»).Она — эффектней орла, звезды и серпаи красно-белых полоса навстречу ей летят матросыи с диким «УРРА!» поднимаютнаш гордый Андреевский флаг…
«Отвезли бы его в Липки, хоронили до утра…»
