И когда началась инквизиция — ох, простите, это была «интервенция», — я слушала, как девочки со слезами на глазах оглашают мои многочисленные постыдные грехи, словно маленькие судьи. Каким-то образом они уговорили участвовать Сью, и она, запинаясь, высказалась насчет того, что уже клиенты начинают замечать. И всем остальным брокерам известно. Она тоже всплакнула и, как и мои дочки, завершила выступление, припав ко мне, чтобы обхватить руками мои плечи и зарыдать в шею. Я не любитель обниматься, но заключила каждую в объятия и старалась отвечать правильно.
— Ах, — кажется, прошептала я. — Какая интересная точка зрения.
Ну на самом деле, а что тут говорить?
Понятно, что спорить бессмысленно. Излагать свою точку зрения бесполезно. Я читала автобиографию Бетти Форд. Невозможно доказать, что ты не алкоголик, раз уж все объявили о твоем недуге и со слезами признаются, как огорчает их твоя «болезнь». Чем больше споришь — это называется «отрицание», — тем ярче разгорается пламя стыда, пляшущего вокруг тебя с самого начала допроса.
Дженни — с оранжевыми волосами, — приехавшая из Хэзелдена, предложила решение: двадцативосьмидневная программа в Миннесоте.
— Я не могу, — ответила я. — Не могу бросить дела.
— Ничего страшного, я позабочусь, — защебетала Сыб. — Сейчас затишье, ваших клиентов я просто отправлю Венди. — Венди Хизертон была тогда моим младшим брокером. — Всего-то на месяц. А всем скажем, что вы во Флориде.
Сью и впрямь позаботилась обо всем, — и я позаботилась о ней через несколько недель после возвращения из Миннесоты. Уволила.
На вечеринке Венди я стояла с Питером и Элизой и разглядывала толпу в поиске знакомых, и Венди немедленно оказалась рядом с нами. Венди, стройная и живая, считает своим долгом с каждым поздороваться за руку. И не просто пожать: она хватает вашу ладонь двумя руками и склоняет голову набок, чтобы улыбнуться, выставив профиль в ракурсе, который, видимо, считает удачным.
— Питер! Элиза! Хильди! — восклицала она, по очереди изображая сэндвичи из наших ладоней и наклоняя голову то так, то этак. — Я очень рала, что вы пришли. Мы уже почти садимся за стол, но сначала пойдемте, познакомьтесь с нашими чудесными почетными гостями, Макаллистерами. Хильд и, ты, конечно, знаешь Брайана и Ребекку.
Венди повела нас в дальний угол многолюдного патио. Она все еще держала ладонь Питера, так что он потянулся и схватил руку Элизы; я следовала за ними, мельком подумав, что нужно взять Элизу за тонкую талию — и начать танцевать конгу.
Я не стала признаваться Линде Барлоу, но теперь действительно ненавижу вечеринки.
Мы добрались до угла патио, где собралась толпа вокруг Брайана Макаллистера, который разглагольствовал о «Бостон Брюинз». Многим у нас известно, что Брайан — негласный совладелец «Брюинз» наряду с Джереми Джейкобсом и другими; и потом — мы же в Массачусетсе. Большинство жителей — хоккейные фанаты. Все желали узнать подробности о новых игроках и о том, куда идет команда. Боти, муж Мейми, немного шумный республиканец из уважаемой семьи Новой Англии, несколько раз встревал с бурными восторгами в адрес Фила Эспозито, Бобби Орра и старых добрых «Брюинз» прежних времен.
— Погодите, вот начнется сезон, — обещал Брайан, потягивая пиво и улыбаясь. — Думаю, это будет великий сезон для нас.
Ребекка стояла чуть в стороне, я подошла к ней поздороваться. Ньюболды подошли вслед за мной, и я их представила. Все пожали друг другу руки, а потом Ребекка уставилась на Питера детским взглядом и спросила:
— А мы не встречались раньше?
— Вряд ли, — ответил Питер. Он внимательно смотрел на Ребекку. — У меня просто лицо такое. Всем кого-нибудь напоминаю.
Ребекка с улыбкой смотрела на него снизу вверх, еще сомневаясь, и Питер сказал:
— Наверняка ваш муж устал от людей, которые постоянно хотят говорить о хоккее.
— Вовсе нет. Хоккей его захватывает целиком, — ответила она.
Питер снова посмотрел на Брайана и весело улыбнулся Ребекке.
— А чем вы занимаетесь? — спросила Элиза у Ребекки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— В общем, ничем. — Ребекка напряженно рассмеялась, словно вдруг смутившись, и мне захотелось — конечно, я сдержалась — притянуть Ребекку к себе, как мать защищает застенчивого ребенка от чужих.
Элиза спросила о занятии, чтобы Ребекка, в свою очередь, поинтересовалась, чем занимается Элиза, и та смогла бы пуститься в занудные рассказы о писательстве.
— Вы такая привлекательная, — не утихала Элиза. — По-моему, я где-то читала, что вы модель или что-то в этом роде!
Она говорила почти обвинительным тоном, и на миг повисло неловкое молчание, но Ребекка, явно встревоженная, пробормотала:
— Нет-нет, я когда-то играла немного, но сейчас просто… ну, с детьми сижу.
— Ясно, — кивнула Элиза. — А прежде?
— Занималась живописью, — сказала Ребекка. — Ездила на лошадях — довольно серьезно. Сейчас обставляю наши дома… ничего особенного.
На самом деле Ребекка входила в число главных претендентов на место в сборную США по конному спорту еще в девятнадцать лет. На самом деле она была дочерью полковника Уэсли Поттера, члена кабинета при Картере, бывшего агента ЦРУ, — его работа позволяла Ребекке жить в юности в Германии и в Африке. На самом деле по материнской линии она была праправнучкой Дж. П. Моргана. Такие вещи о клиентах надо знать. Ее адвокат говорил с моим. Мой адвокат говорил со мной. Ну и разумеется, сегодня брокеры умеют гуглить.
— Как детям в Вендовере? — спросила я у Ребекки.
— Им нравится побережье и новый дом…
— А сколько им лет? — спросила Элиза.
Я почувствовала напряжение Ребекки. Почему Элиза не прекратит допрос?
— Пять и семь. Извините, — сказала Ребекка. — Мне нужно в дом… помыть руки. Весь день работала в саду.
Она повернулась и пошла мимо всех чудесных гостей к темному дому. Через несколько минут Венди позвонила в маленький серебряный колокольчик и объявила, что ужин подан; мы двинулись по освещенной факелами дорожке к столам.
Брайан сидел напротив, по правую руку от меня сел Питер Ньюболд, по левую — моя подруга Мейми. Теперь Мейми смущается, что много пьет в моем присутствий. Мы по-прежнему радуемся при встрече, но я уже целую вечность не была у нее дома, а она — у меня. Нужно ли говорить, что в нашем городке, если исчезаешь на двадцать восемь дней, всем понятно — куда. Будучи в Хэзелдене, я представляла, какие ползли слухи. «О, да, она любила выпить! Помните Четвертое июля у О’Доннеллов? А помните Рождество у Лангов? Ее ведь привлекали за вождение в нетрезвом виде?»
У нас полным-полно людей, которые пьют куда больше, чем я пила когда-либо, но только на мне клеймо алкоголички. Если бы я попросила официанта наполнить мой бокал вином — на вечеринке у Венди, — представляю, как все ахнули бы в унисон и разом бросились вырывать бокал у меня из рук.
Ребекка сидела у дальнего конца стола, за несколько мест от Брайана, а по правую руку Брайана сидела Шерон Райс. Шерон — худая женщина за пятьдесят, позволившая своим волосам поседеть. Теперь носит короткую стрижку. Шерон возглавляет Земельный комитет Вендовера, который блюдет все прекрасные леса, болота и солончаки в городе и вокруг. Еще Шерон входит в комиссию по зонированию и в школьный комитет, возглавляет программу гуманитарных наук для детей из неимущих семей в Линне, организует еженедельные увеселительные мероприятия в доме престарелых, а во время выборов возит пожилых и инвалидов на избирательный участок. Ее муж, Лу, работает в страховании.
Коротко познакомившись с сидящими рядом, Брайан вонзил вилку в салат. Он не стал класть салфетку на колени, а зажал ее в левом кулаке, как матерчатый букетик, и положил руку на край стола.
Вскоре Шерон откашлялась и сказала:
— Брайан, Ребекка, я счастлива наконец познакомиться с вами лично, после всего, что я слышала о вас от Венди.
— Мы тоже рады познакомиться, — бросил Брайан, почти не поднимая глаз от тарелки.
— Что привело вас в эти места?