— Поняла, — выдохнула я. — Вы вспомнили о десятом дне рождения, когда родители подарили вам велосипед.
— А, черт! — воскликнул Брайан. — Точно! Потрясающе.
— И так каждый раз, — сказала Мейми.
— Вы раньше видели, как она это делает? — спросила Шерон. — Просто все вспоминают о дне рождения? В этом весь фокус?
— Нет, каждый раз что-нибудь другое. И она всегда угадывает, — сказала Мейми.
— Не всегда, — сказал Боти.
— Не всегда, — подтвердила я.
— Но почти всегда, Хил, — признал Боти.
— Это поразительно, — сказал Брайан.
Я отпустила руку Брайана и глотнула безалкогольный напиток. Врать не буду — я была довольна собой. Сейчас получается намного лучше, когда делаю это без алкоголя.
— А что же вы говорите, что вы не экстрасенс, Хильди? — спросила Шерон. — Я так ни за что не смогла бы.
— Тут нет никакого чтения мыслей, уверяю вас.
— А ведь это вовсе не какое-то особенное воспоминание. Нельзя сказать, что я постоянно вспоминаю о велике, — произнес Брайан. — Даже не представляю, с чего он вдруг в голову пришел.
— Вы говорили, чтобы он думал о дне рождения? — спросил Боти.
— Нет, — сказала Мейми. — Ты что, не слушал? Это могло быть что угодно.
Вмешался Питер:
— Могло быть что угодно, но мне кажется, Хильди действительно заставила его думать о дне рождения. Хильди, я прав?
— Возможно. — Я улыбнулась.
— Вы не против, если я попытаюсь восстановить, что вы сейчас проделали? — спросил Питер.
— Не против. Я первая признаю, что это просто фокус. Так что же я делала? Это забавно.
— Во-первых, я обратил внимание, что вы произнесли несколько слов, которые стали установкой. Например, сказали, что будете «задавать» вопросы, а затем, несколько раз, «не подавайте сигналы»; вполне возможно, что слова «задавать» и «подавать» сформировали установку — думать о том, что дали или подарили.
— Нет, по-моему, она ничего такого не говорила, — вмешался Брайан. — Я следил, чтобы не было подсказок.
— Говорила, — повторил Питер.
— Разве? Хм-м… — Я улыбнулась. Это и впрямь было забавно.
— Таким образом, все ограничилось Рождеством или днем рождения. Кажется, вы сказали что-то вроде «при свечах». Да? Что-то такое. Свечи. Свет свечей.
Мейми не выдержала и перебила Питера:
— Точно! Вы правы. Как тут не подумать о дне рождения. Свечи. Свет свечей!
— И пару раз, — продолжал Питер, — Хильди повторила «великолепно». Вот вам и «велик». Слово «велик» возникало несколько раз. Кажется, она сказала «невелика». Снова — «велик». На сознательном уровне никто не воспринял этих слов, но вы «заякорили» Брайана прикосновением и достигли его подсознания, так что смогли провести внушение.
Я рассмеялась.
— Полагаю, все возможно.
— А дальше началось классическое «холодное чтение», — объяснял Питер Брайану. — Она задавала вопросы и читала ответы по движению ваших глаз. Она положила пальцы на ваш пульс. Она немного владеет НЛП, методиками нейролингвистического программирования… Хильди, вы знаете, что это такое?
Я никогда прежде о таком не слышала и покачала головой.
— Это методики расшифровки сигналов, посылаемых людьми с помощью движений глаз и других тонких движений тела.
— Вот, значит, как? — Я рассмеялась. Представить только! Есть научное название того, до чего мы с кузиной дошли сами.
— Да, и вы очень здорово этим владеете.
Питер снова обратился к Брайану:
— Она с самого начала задавала вам вопросы «да-нет», и вы отвечали тонкими сигналами.
— Я уверен, что не двигал глазами. Она велела мне не двигать, — возразил Брайан.
— И значит, вам было просто невозможно удержаться, — пояснил Питер. — А когда вы сообщили ей, что подарок вручали не в доме, стало совсем просто. Какой подарок десятилетнему мальчику можно увидеть только во дворе?
— Не понимаю. Это мог быть пони, — сказала Мейми. — Да что угодно.
— В Южном Бостоне? — усмехнулся Боти.
Мейми возразила:
— Все не так просто. Я много раз видела, как она проделывает это; каждый раз что-нибудь новое.
— Не поймите меня неправильно. Это очень сильно, Хильди, — сказал Питер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да нет, Питер, спасибо, — ответила я.
Я была польщена. В конце концов, Питер тоже читает мысли. На этом ведь, как я понимаю, и строится психиатрия. И я подумала — а насколько легко было бы читать его. Никогда не пробовала читать хорошего чтеца.
Я извинилась и откланялась сразу после десерта, как обычно, и с удовольствием шла к машине кристально трезвой. В частности и поэтому я искренне благодарна девочкам за «интервенцию». Раньше я носилась по городку на своем «рейндж-ровере» совершенно пьяная. Теперь я могу в этом признаться. Я считала себя в безопасности, думала, что в пьяном состоянии вожу даже лучше. Я мчалась вперед — мелькали деревья и дома. Я моргала и смеялась от восторга. Разумеется, наутро я в легкой панике пыталась восстановить подробности путешествия. Но, честно говоря, бывало так, что я вообще ничего не помнила из дороги домой, и хорошо, что это безумие осталось в прошлом. Больше никакого вождения в пьяном виде. И никакого сожаления наутро.
Я добралась до дома еще до полуночи, к великой радости моих девчонок. У меня две собаки, дворняги Бабе и Молли. Бабе наполовину терьер и порой бывает невыносимой. Незнакомому человеку лучше не подходить к ней с протянутой рукой. Молли — помесь колли, благодаря чему ее ай-кью на несколько пунктов выше моего; и это иногда утомляет. Она из тех собак, которые приветствуют тебя с улыбкой — Молли оттягивает губы назад, обнажая зубы и прищуривая глаза в забавной мольбе, что тоже сильно утомляет, особенно когда она начинает поскуливать, как в тот вечер.
Я отперла переднюю дверь, и девчонки, вылетев из дома, помчались, обгоняя меня, к гаражу. Наш гараж — бывший лодочный сарай. Я говорю «наш», хотя сейчас тут живу только я — и собаки. Дом расположен у соленой реки Анавам, впадающей в Атлантику всего в ста ярдах ниже. В сарае стоит «эм-джи» моего бывшего мужа Скотта. Целую вечность я изводила его просьбами забрать автомобиль. Как-то Эмили заявила, что он отдал «эм-джи» ей, но живет она в Нью-Йорке, так что машина застряла в моем гараже. За много лет под капотом поселились мыши, и на переднем сиденье можно увидеть их следы.
Собаки поскуливали и царапали дверь деревянного сарая, пока я не подняла ее; тогда ворвались внутрь и принялись, возбужденно задрав хвосты, обнюхивать все углы. Я начала рыться в сумочке, ища ключи. Бабе однажды убила в сарае крысу, и крошки никак не могут прийти в себя после того случая. Здесь они мигом обретают охотничий азарт. Да и я. Сердце начинает биться учащенно, стоит мне отпереть багажник старого «эм-джи». Там я прячу вино. Больше я ничего не пью. Вино. И ничего крепче. Я заказываю вино по Интернету из Калифорнии. Пристрастилась к калифорнийским винам. Не понимаю, почему я раньше так редко их пила. Просто от вина похмелье хуже, чем от водки. Но теперь я стараюсь не перебрать. Стараюсь — хотя, если начистоту, порой не могу вспомнить, как легла спать. Ну так что? Я бы с удовольствием вернулась в Хэзелден и все это выложила в «группе». Могла бы получиться интересная дискуссия. Действительно ли отключка это отключка, если никто ее не видит? Даже ты сама? По-моему, нет. Как будто дерево падает в густой чаще. Кому какое дело?
Обычно я выпиваю за ночь пару бокалов. Я полюбила свои ночные посиделки на одну персону. Мне не нужно встречаться с остальными — этими скучными остальными, с их осуждением и быстрыми переглядываниями. Украденные удовольствия всегда приятнее, чем полученные законно. Думаю, именно поэтому адюльтер доставляет такое возбуждение — ты прячешь порок под будничной мантией благочестия. И в конце концов, я не совсем одинока, ведь всегда рядом мои крошки; и порой, если ночь теплая и лунная, я раздеваюсь во дворе и спускаюсь к реке — там мы с собаками плаваем. Ночь после вечеринки Венди выдалась как раз такая, хотя луну было видно плохо. Венди весь вечер разглагольствовала, как она неизменно «устраивает» лучшую погоду для своих вечеринок. Сейчас я сидела во дворике с вином и собаками; после второго или третьего бокала я наконец благополучно оказалась дома.
