Спилив четыре-пять елей, рабочие укладывают их рядышком поверх двух толстых канатов – как рельсы на шпалы. Сверху кладут еще деревья, пока не получится связка примерно из десяти елей. Затем канаты стягивают, скрепляют и переходят к следующей связке.
Тут-то и подходит моя очередь.
В прошлом году папа впервые разрешил мне это сделать. Я знала, что у него на языке при этом вертелось: «для пятнадцатилетней девочки эта работа слишком опасна». Но вслух он ничего не сказал, ведь нанимает же он моих одноклассников и разрешает им орудовать бензопилами.
Шум лопастей приближается – они с громким тарахтением рассекают воздух. Мое сердце бьется в такт. Я готовлюсь зацепить первую в этом сезоне связку.
Стою у первой связки, сгибая и разгибая пальцы в перчатках. Окно вертолета бликует на утреннем солнце. Позади машины тянется длинный канат, волоча по небу тяжелый красный крюк.
Вертолет приближается и замедляет ход. Ноги в тяжелых ботинках проваливаются сквозь землю. Над головой жужжат лопасти. Трат-трат-трат-трат-трат. Вертолет медленно снижается, и вот уже металлический крюк касается иголок. Поднимаю руку над головой и делаю круговое движение: нужно спуститься чуть ниже. Когда вертолет опускается еще сантиметров на десять, хватаю крюк, поддеваю им канаты и отступаю на два шага назад.
Поднимаю голову и вижу, что дядя Брюс улыбается. Подаю знак, он жестом сигналит, что все отлично, и набирает высоту. Отрываясь от земли, тяжелая связка подпрыгивает и уплывает прочь.
Над домом висит тонкий месяц. Из окна второго этажа видны окутанные густым сумраком холмы. В детстве я стояла у этого окна и воображала себя капитаном корабля, вглядывающимся в ночной океан, волны которого порой темнее звездного неба над головой.
Из года в год этот вид остается неизменным: все дело в грамотной регуляции численности деревьев. На каждую спиленную ель мы оставляем пять, и место старого дерева занимает новый саженец. Пройдет шесть лет, и старые деревья отправятся кто куда и станут главным символом Рождества в каждом доме.
А у нас другие праздничные традиции – таков уж семейный бизнес. Накануне Дня Благодарения мы с мамой едем на юг, где нас уже ждет папа. В День Благодарения ужинаем с Хизер и ее родителями. А со следующего утра и до самого Сочельника мы продаем елки. В сочельник, падая без ног, дарим друг другу по одному подарку. Больше в нашем передвижном доме – серебристом трейлере – просто не умещается.
Наш деревенский дом построен в 1930-е годы. Деревянные полы и лестницы такие старые, что встать среди ночи и не наделать шуму совершенно невозможно. Но я держусь того края лестницы, где ступени скрипят меньше всего. Захожу на кухню, делаю три шага… и из гостиной меня окликает мама.
– Сьерра, ты бы хоть пару часов поспала.
Когда папа в отъезде, она всегда засыпает на диване перед включенным телевизором. Романтичная Я верит, что, когда его нет, маме слишком одиноко в супружеской спальне. Неромантичная Я считает, что сон на диване – это такая своеобразная попытка бунта.
Запахнув халат, нахожу разношенные кроссовки у дивана. Мама зевает и тянется к пульту на полу. Выключает телевизор, и в комнате становится темным-темно.
Она включает лампу.
– Куда собралась?
– В теплицу, – отвечаю я. – Хочу елку сюда принести, чтобы не забыть.
Мы не грузим вещи в машину накануне, а сваливаем сумки у двери, чтобы еще раз проверить все перед отъездом. Дорога предстоит долгая: выедем на трассу, и возвращаться будет уже некогда.
– А потом сразу ложись, – говорит мама. У нас с ней одна беда на двоих: когда мы из-за чего-то переживаем, сон не идет.
– А то завтра не разрешу сесть за руль.
Обещаю, что так и сделаю, и закрываю парадную дверь, потуже запахивая халат от ночных сквозняков. В теплице будет жарко, но я там пробуду совсем недолго – только возьму маленькую елочку, которую недавно пересадила в черное пластиковое ведро. Поставлю елку рядом с чемоданами, а после ужина в честь Дня Благодарения мы с Хизер ее посадим. Тогда у нас будет уже шесть деревьев, приехавших с нашей плантации на гору Кардиналз-Пик. В следующем году мы планировали срубить первое дерево, посаженное шесть лет назад, и подарить родителям Хизер.
Еще одна причина, почему этот год просто не может стать последним.
Глава третья
Снаружи трейлер похож на опрокинутый набок серебристый термос, но внутри мне всегда уютно. С одной стороны к стене прикреплен откидной обеденный столик, а спинка моей кровати играет роль скамейки. На крохотной кухне – раковина, холодильник, плита и микроволновка. Ванная кажется с каждым годом все меньше, хотя родители установили душевую кабину побольше прежней. Раньше без предварительной разминки нельзя было даже наклониться и вымыть ноги! Напротив кровати – дверь в мамину и папину комнату. Там стоит кровать, маленький шкаф и скамейка для ног. Сейчас дверь в их комнату закрыта, но я слышу, как за ней посапывает мама, отдыхая после долгого переезда.
Изножье моей кровати упирается в кухонный шкаф; над ним висит деревянный навесной шкафчик. Втыкаю в него большую белую кнопку. На столе лежат фотографии Рэйчел и Элизабет в рамках. Я связала их блестящей зеленой лентой, чтобы повесить одну над другой. Делаю петлю на конце ленточки и прикрепляю кнопкой. Теперь буду видеть своих подруг каждый день.
– Добро пожаловать в Калифорнию, – говорю я им.
Потом наклоняюсь к изголовью кровати и раздвигаю занавески.
Тут прямо мне в окно падает елка, и я вскрикиваю. Иголки царапают стекло. Кто-то пытается выпрямить дерево.
Из-за ветвей выглядывает Эндрю – хочет убедиться, что не разбил окно. Увидев меня, заливается краской, а я смотрю вниз – удостовериться, надета ли на мне блузка. Все эти годы я частенько расхаживала по трейлеру в одном полотенце после утреннего душа, забывая о том, что прямо за окном работает куча старшеклассников.
В прошлом году Эндрю стал первым и последним парнем, пригласившим меня на свидание здесь, в Калифорнии. Он написал записку и прикрепил ее к моему окну. Наверное, ему казалось, что мне это покажется милым, но у меня из головы не шла картина: он крадется на цыпочках в темноте в каких-то сантиметрах от того места, где я сплю. К счастью, я смогла придумать отговорку: мол, встречаться с сотрудниками не слишком благоразумно. По правде, этого правила не существует как такового, но родители пару раз заводили разговор о том, как неловко потом будет всем – ведь мы, как-никак, работаем вместе.
Мама с папой познакомились, когда им было столько лет, сколько сейчас мне. Папа тогда работал с родителями на этом самом елочном базаре. А мама с родителями жила в нескольких кварталах отсюда. Как-то зимой они по уши влюбились друг в друга, и летом отец вернулся – якобы в бейсбольный лагерь. А когда они поженились и взяли управление базаром на себя, то стали приглашать ребят из школьной бейсбольной команды, которые хотели подзаработать на праздники. Пока я была маленькой, это не было проблемой, но когда подросла, родители повесили в трейлере новые, более плотные занавески.
Я не слышу голоса Эндрю через окно, но по движению губ понимаю, что он извиняется. Ему наконец удается выровнять елку; он отодвигает подставку на пару шагов назад, чтобы нижние ветки не задевали соседние деревья.
Я не из тех, кто считает, что прошлогодний конфуз может помешать дружбе, поэтому приоткрываю окно и спрашиваю:
– В этом году опять решил поработать у нас?
Эндрю оглядывается – удостовериться, что я обращаюсь именно к нему. Затем поворачивается ко мне и убирает руки в карманы.
– Рад тебя снова видеть, – отвечает он.
Хорошо, когда рабочие возвращаются на следующий сезон, но я осторожна и не хочу подавать ему напрасных надежд.
– Говорят, другие ребята из команды тоже остались на этот сезон?
Эндрю принимается изучать ближайшую елку и срывает пару иголок.
– Угу, – отвечает он, обиженно бросает иголки в грязь и уходит.
Не желая из-за него расстраиваться, опускаю окно и закрываю глаза. Воздух здесь другой, не такой, как дома, но чем-то похож. А вот пейзажи не имеют ничего общего с Орегоном. Никаких тебе бескрайних еловых плантаций – деревья стоят в металлических подставках на утрамбованной земле. Никаких безбрежных деревенских просторов до самого горизонта – всего полгектара земли, упирающейся в бульвар Оук. Напротив – безлюдная парковка у супермаркета. Сегодня День Благодарения, и магазин Макгрегора закрылся рано.
Магазин Макгрегора стоял на этом месте задолго до того, как открылся наш елочный базар. Теперь это единственный несетевой супермаркет в городе. В прошлом году хозяин признался родителям, что, возможно, на следующий год прикроет лавочку. Пару недель назад, когда папа позвонил сообщить, что доехал благополучно, я первым делом спросила: на месте ли старый магазин? В детстве я так любила, когда мама с папой в перерыв водили меня туда за покупками. Прошли годы, и мне стали давать список, чтобы я ходила за покупками через дорогу. Теперь же в мои обязанности входит и составление списка, и покупки.
