одного человека, выходили на целые поселения. Я видел, с каким удовольствием эти твари убивали всех, не оставляя в живых даже детей.
Папа откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
— А теперь представь, что одна такая тварь выследит тебя и придёт за тобой в бункер, и окажется внутри. Просто представь, что ты станешь виновницей смерти сорока девяти человек. Представь и запомни это на всю жизнь.
Папа открыл глаза, тяжело встал и, ни разу не взглянув на меня, ушёл в свою комнату.
А мне стало обидно. Из глаз хлынули слёзы, и я начала давиться беззвучными всхлипами. Я ведь хотела просто порадовать сестрёнку мясом, ведь оно так редко бывает у нас на столе. Мне было обидно, что папа не доверяет мне, а ведь я всегда была лучшей на уроках выживания, я умела пользоваться огнестрельным оружием, луком и арбалетом, я, в конце концов, идеально прячусь и делаю ловушки, из которых не выбраться живым!
Со злостью я вытерла слёзы с лица, резко встала и подошла к кухонному столу. Надо было разделать заячьи тушки и сделать вкуснейшее рагу для любимой сестрёнки.
* * *
Я сидела на ветке старого раскидистого дуба и медленно жевала кусочек вяленого мяса. Солнце приближалось к своей полуденной отметке, а я так и не смогла выследить ни одного кабана. Животные будто чуяли присутствие людей и уходили всё дальше в лес. И я шла за ними. Со временем отец смирился с моим долгим отсутствием дома, и иногда я не возвращалась в бункер неделями. Я просто не хотела туда возвращаться: стены под толщей земли давили на меня, вгоняя в депрессию. После того случая пять лет назад, когда отец объяснил мне, что я могу случайно убить всё поселение, я не выходила наружу полгода. И это заточение закончилось для меня паническими атаками и непрекращающимися истериками. Мне казалось, что стены дома начинали сужаться, ломая мои кости, мне не хватало воздуха, а в ушах постоянно стоял шум. Доктор Раевский после очередного моего приступа сказал, что у меня клаустрофобия, и он не психолог, чтобы такое лечить. Именно тогда отец и махнул рукой. И именно тогда я, наконец, почувствовала себя свободной. Я выбежала из бункера в ясный солнечный день, глубоко вдохнула влажный свежий воздух и побежала. И бегу, наверно, до сих пор.
С каждым годом я углублялась всё дальше и дальше в лес. Он казался бескрайним, диким, необузданным. Я знала каждый сантиметр этого леса на сотню километров в радиусе и старалась исследовать всё больше. А сейчас на меня напала какая-то апатия. Скорее всего это усталость. Такое иногда случалось, и это означало, что я хочу домой. Да, пожалуй, пора возвращаться. Я спокойно доела мясо, надела на плечи небольшой рюкзак, в котором хранила запасы еды, пристроила поудобней арбалет на спине и начала спускаться с дерева, когда меня привлёк непонятный шорох внизу, и я затаилась в листве. Судя по звуку шуршащей травы, это был крупный зверь, но осторожный — если бы не штиль, я бы точно не услышала его передвижений.
Медленно наклонившись вниз, я начала наблюдать и обомлела. Это был человек! Настоящий человек. Первый человек, которого я встретила в лесу за столько лет его изучения. Я было дёрнулась навстречу, но что-то заставило меня остановиться. И это был непонятно откуда взявшийся страх. И отвращение. Я пригляделась к фигуре и чуть не закричала — никакой это не человек, это тварь. Тварь, которая что-то вынюхивает так близко к моему дому. Мне стало по-настоящему страшно. Что будет, если эта тварь найдёт поселение? Там же мои родные, мой отец, моя сестра! Я лихорадочно соображала, что делать, и неотрывно наблюдала за каждым движением твари. Тварь была одета в коричневую майку без рукавов и темно-зелёные обтягивающие штаны. Она почти бесшумно ступала босыми ногами по земле и медленно оглядывалась по сторонам, изучая местность и к чему-то принюхиваясь. Вот тварь остановилась и что-то прошипела себе под нос. Резко повернулась назад и, выпутав из ветвей прядь длинных чёрных волос, начала заплетать их в толстую косу. Закончив, тварь таким же резким движением перебросила её за спину и продолжила двигаться в сторону, где в сотне километров находился мой дом. Тварь меня не заметила, скрывшись за грядой леса, а я приняла единственно возможное решение — увести тварь как можно дальше от бункера.
Просидев неподвижно около получаса, я удостоверилась, что тварь была одна и осторожно спустилась вниз. Я помнила рассказ отца о том, что твари, если выслеживают жертву, долго за ней просто наблюдают, в надежде, что та приведёт их к человеческому поселению. На это я и рассчитывала: сначала привлеку её внимание, а потом уведу подальше на восток. А если получится, то прикончу. Или умру сама. Я истерично хихикнула, понимая, что второй вариант выглядит правдоподобнее. Но страх за семью был куда сильнее страха за свою жизнь.
Весь день до заката я неотступно следовала за тварью, подмечая её следы: примятую траву, сломанные веточки, отпечаток стопы на мягкой почве, и когда на лес опустилась ночь, решилась разжечь небольшой костёр. В другое время я бы не позволила себе такой неосмотрительности, но мне нужно было, чтобы тварь увидела меня. Полночи я просидела около костра, прислушиваясь к каждому шороху, которым лес полнился в это время суток, но так ничего и не услышала, и не заметила, как сон сморил меня.
Я проснулась от животного ужаса, пробившего моё тело дрожью, так, наверно, чувствует себя зверь, загнанный крупным хищником в угол. Осторожно села и огляделась: над лесом начиналось тёплое летнее утро, наполненное влажностью и плотным туманом. Костёр уже давно потух, и я по привычке зарыла пепел в мягкую податливую почву. Открыв рюкзак, достала кусок вяленого мяса и начала жевать, не чувствуя вкуса. Зато я прекрасно чувствовала на себе взгляд: тварь рядом, и она наблюдает. Я перевела сбившееся дыхание, глубоко, но осторожно вдохнув, и так же осторожно выдохнула. Тварь не должна догадаться, что я знаю о ней. Я уже решила, куда пойду. Селение находится на северо-западе, а
