1928
ЗАКАТМ. И. Тарковской*
В голубой колодец дняИзошло огнем светило.Солнце, солнце, ты меняТяжким зноем напоило.
Спелым яблоком загарОхватил сухую кожу,Обмороком чёрных чарЧадный день склонился к ложу.
Там, за лесом, в облака —В пышно-розовые гроздиРжавой памятью тоскаЗаколачивает гвозди.
А пылающая твердьВсе прозрачней от сгоранья —Разве это только смерть? —Это праздник умиранья!
1928
* * *
Арсению Тарковскому*
Я задыхаюсь. Воздух раскалён.Глухой огонь охватывает тело,Гнетёт мой дух. Но углем тлеет он,Кипит водой, и мукам нет предела.
И мысль кипит, и всё наединеВ самом себе мятётся чёрный разум,И света ждёт, и бредит в тяжком сне,И сквозь себя прозревшим смотрит глазом.
1929
РАСПЛАТАВ те дни, когда одним пожаромДышала огненная твердь,Мы счастья ждали, но недаромВзамен ему явилась смерть.
И каждый вечер, страж суровый,Пути грядущего храня,Бесплодным падал шар багровыйНа пепел траурного дня.
И с каждым шагом только кручеВился по камню путь кривой,И бились вороны, и тучиНеслись над самой головой.
Тогда, разбив одним ударомСудьбу, как узел, пополам,Покорствуя суровым ларам,Явившимся из мрака нам,
Постигли мы, не вняв напеву,Которому внимала плоть,Что суждено святому гневуНаш грешный пламень побороть.
1929
ДОРОГАСофии Парнок*
Скрипело дерево в лесу,Сломавшись на юру,Про горькую свою красуИ трепетало на весу,Бессвязно, как в жару.
И по глубоким колеямМеж рытвин глинистых и ямВприпрыжку лошадь шла,Телега будто мстила нам —В колдобинах трясла.
И лёжа навзничь на доскеС дубовой веточкой в руке,Нечёсан, неумыт,Я слушал ветер вдалекеИ рядом – стук копыт.
И видел – к чёрным облакам,Шумящие навстречу нам,Из праха, из борьбы,Как изгородь, по сторонамВозросшие дубы.
И пусть привольней и ровнейИдти иным путём,Там небо ярче и синей,Но я сберёг для этих днейСебя в себе самом.
1928
* * *
В жаркий полдень под забором,Буйной свежести полна,Ты для нежных трав укоромРаспустилась, белена.
На лугах тебе не рады,Цветникам ты не мила,У кладбищенской оградыТы приют себе нашла.
И покорный тайным силам,В час, когда лучи палят,По твоим зелёным жиламСумасшедший бродит яд.
Но, таясь, как на свиданье,Я иду тропой кривойРазделить твоё изгнанье,Нелюдимый жребий твой.
Ветер спит, зачахли травы,Жгучий зной вдыхаю я.Нет ли и в тебе отравы,Тёмная судьба моя?
1929
* * *
Л. Е. Фейнбергу*
И мелкий бисер частых звёзд,И сосен неоглядный рост,И ранняя прохладаУмолкнувшего сада.
Сквозь ветви на небе виднаЕщё неполная луна,Но хоть окно и настежь,Ты, память, всё мне застишь.
Сверчок стрекочет на печи,Облюбовавший кирпичи,– Уймись, бессонный, будет!Твой голос всех разбудит.
Нам нужно нынче отдохнуть,Мы выйдем ночью в звездный путь,К своей судьбе далекойПойдём во тьме глубокой.
И будем бодрствовать, когдаПроблещет по небу звезда,И вскрикнем: Всё пропало!Ещё одной не стало!
Но разве есть для бездны счёт?!И наша жизнь звездой мелькнет,И невозвратны годы,Как с гор весною воды.
1929
БАБЬЕ ЛЕТОСпелых гроздей алый груз,Серый ствол рябины,Я гляжу, не нагляжусь,На макушку заберусь,Погляжу с вершины.
Бабье лето, я ль не самЖдал тебя с любовью,Солнце вёл по небесам,По желтеющим лесамПлещущее кровью.
Разве я не так влюблён,Я ль не понимаю,Что морозом опалён,Расцветился ярко клён —На зло, на зло маю.
Я и сам тому не рад,О, сентябрьский холод!Деревенский листопад —Сердце ждёт твоих наград,Неуёмный голод.
Косит осени косаПёстрых листьев племя,Мне ж одна мила краса —Голубые небеса,Золотое время!
1929
ЛЕНИНГРАДКЕ*Нам редко видеться дано,Но наша встреча не случайна,Значенье прежних дней темно,А город Ваш – всё та же тайна.
Я помню мартовский закатИ звезды в небе лиловатом,И опустелый Летний Сад,И памятник перед Сенатом.
Четыре дня, но до сих порЯ вижу их как на ладони —Вокзал, и Невский, и простор,И Клодта вздыбленные кони.
А завтра – солнце в синеве,А к ночи – полосы сияний,И наша встреча на НевеПри лунном блеске снежных зданий.
И будто в воздухе гроза,И рядом чья-то тень, сурова,И чьи-то скошены глаза —Но пусто вдруг – и снова, снова…
И это всё, чтоб – верный страж —Пока года гремят как танки,Всю жизнь я помнил профиль ВашИ дом старинный на Фонтанке.
1929
МОСКВАКак ладонь, земля покатаИ как совесть нечиста,Вот затем-то вдоль закатаРаспростёрся храм Христа.
Неприступны, будто горы,Удалившись на покой,Высоко стоят соборыНад чернеющей рекой.
И упорствуя по склонам,С мостовой едва-едваЕстеством своим зелёнымТщетно борется трава.
Ты не тополь, в самом деле,С пыльным ворохом листвы,Но влачи свои неделиВ душном воздухе Москвы.
Плески вёсел, крики с лодок,То гитара, то гармонь,Злись на целый околоток,А гуляющих не тронь.
И в который раз зеваяЯ смотрю, как вдоль рекиКрасные зрачки трамваяПроплывают, далеки.
Но пленён старинной модойЯ приемлю жребий мой —Тёмным вечером с природойРазговор глухонемой.
18 мая 1929 года
К МОЕЙ ДУШЕКотёнком падай с высотыНа все четыре лапы сразу,В когтях стремленье держишь ты,А не фарфоровую вазу.
Гляди, внизу для жадных рукПовисло яблоком пространство —И вот прыжок и мягкий стукВ его земное постоянство.
Тебе паденье не в укор,Ты рвёшься к таинствам природы,Распылена как метеор,Прошедший пламенем сквозь годы.
Ещё в космической далиДля сожалений, для стенанийУзнала ты, что вне землиСтаринных нет воспоминаний.
Гляди, цветут и ждут поля,Струятся и смеются реки,Свет солнца в каждом человеке,Перед тобой твоя Земля,Ты к ней привязана навеки.
1930
ВЕСЕННИЙ ВЕТЕРВесенний ветер над Москвой.Ещё февраль, но ясен полог,И снег, земля, источен твойДыханьем солнечных иголок.
На Маросейке, на Тверской,На Красной площади – повсюдуСмотри, везде восторг какойИ удивленье, будто чуду.
А в синем небе облака,Но их – дымящихся – немного,И так прекрасна, так легкаЗемная зимняя дорога.
Ещё вчера с душой пустойМы к бездне шли опустошённой,А нынче – в полдень золотой —Полны природой воскрешённой.
И нам, обрадованным ей,Весна твердит, ещё из гроба,Что навсегда из наших днейУйдёт зимы и тьма и злоба.
1930
КУНГУР*Солнечно-каменный Кунгур,Холмов лесистых мир суровый,Твой известняк высок и хмур,В цветах – то жёлтый, то лиловый.
И пихты стройные твои,Высоки и неколебимы,И пропасти, а в них струиКлючей, вовек неистощимы.
Как много древней красотыВо тьме уральских гор, как много!И ты простёрлась здесь – и тыСредь скал ступенчатых, дорога!
Под знойным небом облакаПроходят, медленные, мимо.Тоска моя, ты здесь легка,Ты землю любишь, нелюдима.
Вот, наконец, и мы с тобойПространствовали в дивном мире,Вот, наконец, и ты со мнойПо новой едешь, по Сибири!
1931, скорый поезд Москва-Новосибирск
* * *
Плещется Волга в борта парохода,Я на тебя загляделся, Природа, —Сердце пронзает твоё остриё,Солнышко-Вёдрышко, счастье моё!
Справа лесные стоят берега,Слева легли заливные луга,Ветряных мельниц простёртые длани,Белые церкви, да избы, да бани.
Всех ты качаешь на вольных волнах,Кто – пароходом, а кто – на плотах,Матушка Волга, теки величаво,Слава тебе, неизбывная слава!
Каждая заново бьётся волна,Ты ж вековые хранишь времена,Старые песни да новые были —Все о тебе – до сих пор не остыли.
Песня о Разине, где ты слышна,Где ты, персидская, пела, княжна:«Эх, коль не кинешь мя, режь меня, режь мя!»Кинешма, Решма! Эх, Кинешма, Решма!
Но только пена шуршит у винта,В небе далёкая спит высота,Спят облака, но дробясь в отраженье,Сверху спокойные – снизу в движенье.
Плещется Волга в борта парохода,В дивные дали влечёт нас Природа.Грудь согревает твоё остриё,Солнышко-Ведрышко, счастье моё!
1932, Верхний плес. Район Кинешмы и Решмы
