До десяти лет Лев, как и все дети в семье, получал домашнее образование, которое всецело было в руках матери. Осенью 1912 года он поступил в приготовительный класс 1-го Реального училища, в котором уже три года учился его старший брат.
«Реальное», в отличие от гимназий, особенно «классических», хотя и давало хорошую подготовку в области родной истории и литературы, в основном было ориентировано на получение учащимися прикладных знаний. Оба брата были «гуманитариями» до мозга костей, но такова уж была воля отца, мечтавшего видеть своих сыновей помощниками в делах.
Старшему брату, решившему поступать в университет, пришлось дополнительно заниматься латинским и древнегреческим языками, другими гуманитарными предметами. Младшему же, в силу возраста и сложившейся в стране после 1917 года обстановки, вообще не удалось завершить даже среднего образования. Полученная им в июне 1919 года справка об обучении в шестом классе впоследствии обычно заменяла аттестат.
Почти год Лев работает делопроизводителем в возглавлявшемся его отцом Всероссийском родительском союзе3. С этой должности начался его трудовой стаж. Жил он вместе с братом в отцовской «деловой» квартире на Балчуге. Эта квартира вскоре после революции постепенно превратилась в перенаселенную «коммуналку»4.
Летом 1920 года отца после «уплотнения» начали донимать обысками и всяческими притеснениями как «бывшего». Встал вопрос о ликвидации Родительского союза, и перед Львом возникла угроза пополнить ряды московских безработных. К тому моменту он уже прошел обязательную допризывную подготовку. Старший брат был мобилизован в Красную армию еще весной, как раз накануне завершения учебы в университете. Это было время, когда стены домов заклеивали известным плакатом Дмитрия Моора «Ты записался добровольцем?», и Лев решает тоже поступить в армию.
Гражданская война шла на убыль, и он оказался не на фронте, а в Москве рядовым 2-й Запасной бригады тяжелой артиллерии5.
Красноармейцы запасного полка в Москве могли свободно заниматься в университете, что и делал, например, однополчанин Льва и однокашник старшего брата по университету, будущий выдающийся историк науки В.П. Зубов. Да и брат Борис, по возвращении с Южного фронта, оканчивает историко-филологический факультет университета и ведет широчайшую литературную и общественную деятельность, оставаясь на службе в Красной Армии даже до 1925 года.
Лев Владимирович поначалу тоже намеревался продолжить свое обучение и в течение двух лет солдатской службы был слушателем общеобразовательных курсов при 1-м МГУ6.
В это время началось его увлечение поэзией.
В автобиографии он пишет: «Самым любимым моим поэтом стал Николай Гумилев, творчество которого имело на меня огромное влияние и послужило толчком к тому, что я в эти годы сам начал писать стихи». Свой первый машинописный поэтический сборник «Валгала» (1923) он посвятит расстрелянному за два года до этого поэту.
В начале 1920-х Лев еще старается во многом подражать старшему брату, которого тогда считал своим главным наставником в поэзии и науках. Он знакомится с друзьями брата – молодыми учеными и поэтами из круга университетской молодежи, принимает участие в издаваемых ими неподцензурных машинописных литературно-критических журналах и альманахах («Гермес», «Мнемозина», «Гиперборей»).
Именно там публикуются первые стихотворения Льва Владимировича, сделавшие его с ранних лет известным в определенном кругу столичных поэтов. Сам он скромно оценивал свое участие в этих изданиях, упоминая, прежде всего, свой «технический» вклад: «Мое участие в работе над журналом состояло в том, что я переписывал тексты на машинке, иллюстрировал каждый номер; напечатал там несколько своих стихотворений и был переплетчиком».
В начале 1923 года он стал бывать в литературном салоне Анны Арнольдовны Антоновской – московском «Цехе поэтов». Именно там состоялось его знакомство с поэтами Софьей Яковлевной Парнок и Арсением Алексеевичем Смирновым-Апьвингом. На вечерах у Антоновской молодой Горнунг слушал стихи Сергея Городецкого, Павла Антокольского, Ильи Сельвинско-го, Владимира Пяста и многих других поэтов того времени.
Кроме салона Антоновской Лев Владимирович регулярно посещал заседания литературного кружка, основанного поэтом Петром Никаноровичем Зайцевым. Там он впервые встретился с Борисом Пастернаком, и с тех пор сложились их дружеские отношения.
В том же году Лев Владимирович познакомился с Осипом Мандельштамом, оставив ему на отзыв тетрадь со своими стихами.
Особенно тесно в эти и последующие годы Лев Владимирович был дружен со своеобразным литератором А.А. Апьвингом7, по инициативе которого в 1924 году основывается общество по изучению творчества Иннокентия Анненского, названное «Кифара». Для участия в нем Альвинг пригласил обоих братьев Горнунгов, но более тесно с «Кифарой» оказался связан Лев.
Первая встреча с Максимилианом Волошиным произошла как раз благодаря тому, что Лев должен был передать ему приглашение на участие в заседании «Кифары». Позже общаясь с Волошиным в Москве, Горнунг, по его собственному признанию, «испытал большое влияние коктебельского поэта и художника»8.
В своих незавершенных автобиографических записках, сохранившихся в его архиве, Горнунг писал о том, что его давнишняя мечта – стать не только поэтом, но и художником. Хотя мечта эта не смогла осуществиться, он «не пропускал ни одной выставки современных московских художников, – и персональных и общих».
После демобилизации Лев Владимирович с головой уходит в литературную деятельность. В это время у него складывается сохранившееся на всю жизнь убеждение в том, что поэзия – «предначертание его судьбы». Он увлеченно пишет стихи самого разного характера.
Некоторое время он вообще нигде не служит, но это становится опасным в государстве, объявившем, что «кто не работает, тот не ест». Тесные отношения старшего брата с руководителями Государственной академии художественных наук (ГАХН) помогли устроить туда Льва на временную работу9.
Располагающий к себе, способный молодой человек быстро сходится со многими старыми и молодыми деятелями культуры и искусства, группировавшимися вокруг ГАХН. Именно в этот период закладывается его дружба с поэтами, писателями и художниками, которая через десятилетия найдет отражение в воспоминаниях Льва Владимировича.
Вице-президент ГАХН профессор Г.Г. Шпет, который фактически был идейным руководителем журнала «Гермес», проявлял явный интерес к стихам Льва и даже пытался помочь их публикации, сначала в виде отдельного сборника, а позже в журнале «Новый мир»10.
В 1925 году через поэтессу Надежду Павлович Анна Ахматова узнает о том, что в Москве молодой поэт Лев Горнунг собирает все материалы, относящиеся к творчеству и биографии Николая Гумилева. Это заинтересовало Ахматову, и с этого времени, при посредничестве Павла Лукницкого, с которым Лев Владимирович был уже хорошо знаком на почве общего интереса к Гумилеву, началась переписка с поэтессой. Их личное знакомство произошло в марте следующего года. Подробное описание этой и последующих встреч с Ахматовой вошло в опубликованные воспоминания Л.В. Горнунга.
С октября 1926 года Лев Владимирович становится штатным сотрудником ГАХН, занимая скромную должность делопроизводителя. В январе 1927-го его включают в состав московского организационного комитета по подготовке отдела СССР на 3-й Международной выставке декоративного искусства в Италии. Через полгода он зачислен сотрудником комитета по организации Выставки искусства народов СССР, приуроченной к 10-летию Октябрьской революции. Осенью 1928 года Л.В. Горнунг становится секретарем комитета по организации Выставки французского искусства в Москве. Успешная работа в этом направлении способствует росту авторитета совсем еще молодого сотрудника среди ведущих ученых ГАХН и искусствоведов.
Он знакомится со многими художниками, но особенно тесными на долгие годы становятся его отношения с талантливым художником-графиком Л.Е. Фейнбергом. В последующем эти отношения переросли в крепкую дружбу с семьей художника и, в частности, с его братом-пианистом, профессором Московской консерватории С.Е. Фейнбергом, благодаря которому Горнунг знакомится с такими известными музыкантами, как А.Ф. Гедике, А.Б. Гольденвейзер и другими11.
Особая атмосфера ГАХН в середине 1920-х, когда в академии и вокруг нее концентрировалась значительная часть московской творческой интеллигенции, не придерживавшейся насаждавшейся в стране коммунистической идеологии, способствовала общению людей разных поколений. Поэтому у Льва Владимировича в эти годы возникло много прочных дружеских связей с людьми, которые были намного старше его, – Юрием Никандровичем Верховским12, Дмитрием Сергеевичем Усовым, Сергеем Васильевичем Шервинским и их семьями. В конце жизни Лев Владимирович скажет: «Я не получил формального высшего образования, но моим университетом стали люди, с которыми я общался».
