— Доброе утро, товарищи! Прав был наш великий поэт Топырчану, когда говорил: «Мой летний дом — в деревне!» Только здесь можно почувствовать пульс природы, ощутить почву…
— Не спешите, дядя Панделе, сейчас всего семь часов. Лучше лягте-ка в шезлонг да немного позагорайте, ведь вы белый, как брынза.
— Товарищ Димок, давай, дорогой, сыграем в нарды, пока моя жена на проснулась.
— Нельзя шуметь, дядя Панделе. Мешаем «ангелочку». Запрещено мадам Дидиной.
— Ну и беда с этим ребенком! И так будет каждое утро? У меня, знаете ли, ответственная работа в Министерстве сельского хозяйства. Мой отдых — дело государственное. В таких условиях моя будущая трудоспособность снизится. Нужно проанализировать положение, серьезно поговорить с матерью ребенка…
Цинтой продолжает свое выступление на тему: «Мать и дитя в современном мире», обращаясь к аудитории, представленной одним Пырву. Габриэлла быстро входит под «душ», а Димок, держа в одной руке огромную чашку кофе, другой листает газету. Речь Цинтоя прерывается какими-то горловыми выкриками, несущимися из дома.
— Это еще что такое? — испуганно спрашивает Цинтой.
— Не пугайтесь, дядя Панделе, это господин Барбу. Занимается каратэ. Сейчас проходит психическую подготовку. У него — целая теория о дуновении духа, которое объединяет дыхание индивидуума с мировым дыханием, стремясь слить силы мира и индивидуума. Дело не шуточное, — учение Зен!
— Зен — не зен, только когда же нам, наконец, удастся выспаться?
— Американцы говорят: поменьше сна, побольше секса, — вот секрет долгой и счастливой жизни. Примерно так оно звучит в вольном переводе.
— Шумите с самого утра, господа! — раздается резкий голос Моны Василиаде.
«… брое утро!» «Целую ручки!» и «Доброе утро, товарищ Василиаде!» — откликаются трое находящихся во дворе мужчин.
— Кто-нибудь едет сегодня в Мангалию? Мне нужен хлеб и масло!
— Я вчера слышал, как молодые люди говорили, будто они собираются. Но наверное не знаю, сегодня ночью они вернулись довольно-таки поздно, — с готовностью сообщает Нае Димок.
— Извините меня, пожалуйста. Очень жаль, но мне надо идти.
— Мы тебя извиним, Мирчулика, но с одним условием: признайся, куда ты исчезаешь на целый день?
— Такого любопытного человека, как вы, не часто встретишь, господин Нае. Иду по своим делам. Целую ручки, мадам, до свидания, господа!
— Лика, Лика, завтрак готов! — слышится из дома заботливый голос Милики Цинтой.
Панделе неспеша поднимается с шезлонга, тщательно расправляет красивый, кирпичного цвета халат с корабликами, обтягивающий его полное тело, и направляется к дому с удовлетворением человека, который видит, что вещи, наконец, вошли в свою колею.
— Господин Димок, что бы вы хотели на обед? — предупредительно спрашивает Дидина.
— Мадам Дидина, ведь вы берете с меня десять лей только за готовку, сделайте же усилие и поджарьте мне картошки…
— Господин Димок, если условия вам не подходят…
— Да нет, я пошутил, ей богу!
Димок вздыхает, пожимает плечами — мол: «уж эти мне женщины!» — и направляется к кухне.
Над двором снова воцаряется тишина. Кусты, деревья и забор почти совсем скрывают море. Как сквозь оконную решетку, видны лишь куски голубизны, гладкие и спокойные. Хотя день едва наступил, стоит жара, в воздухе ни малейшего дуновения, кажется, все окаменело.
— Bonjour, та chère[3]. Хорошо спала? Алек еще не встал?
— Bonjour, Барбу! Какой уж тут сон, с этим «ангелочком», который будит тебя в пять часов утра? Я боюсь, не выработался бы у меня условный рефлекс.
— Не беспокойся, с тобой этого не случится. Впрочем, нам осталось уже немного. Мадам Олимпия поделилась со мной приятным известием, что через пару дней появится отец ребенка…
— И?..
— Похоже, что он — главная нянька в семье.
— Забавно. Какая же у него профессия, у этого типа?
— Какой-то инженеришка… О, извини, ma chèr, я сказал это без злого умысла, но ведь ты сама знаешь: вокруг полно инженеров.
— То же самое говорю и я Алеку, когда он меня сердит. Но, как я вижу, он нынче заспался. Извини, меня призывают обязанности заботливой супруги: кофе и поджаренный хлеб для султана!
— Au revoir. Увидимся на пляже.
Оставшись один, Барбу направляется к одному из трех самодельных умывальников, расположенных в разных точках двора, начинает вынимать из изящного чемоданчика всевозможные предметы: флаконы, коробочки с яркими этикетками — и осторожно расставлять их на полочке над тазиком; какое-то время он изучает свое лицо в осколке зеркала, венчающем великолепную установку для умывания. Потом намазывает щеки толстым слоем крема и тщательно бреется.
— Доброе утро, maître[4]. Можно побеспокоить вас вопросом?
Габровяну, не оборачиваясь, кивает головой. В зеркале появляются лица двух молодых людей, юноши и девушки, одинаково высоких, одинаково худых и одетых во что-то вроде формы защитного цвета, напоминающей о группе «командос», выполняющей задание где-то в глубине джунглей. Это Влад Ионеску и Дана Бежан, студенты-медики. Кажется, их мучит вопрос жизненной важности.
— Мы с Даной заключили пари и пришли к вам, как к арбитру. Речь идет о комбинации Блэквуда. Всю ночь проспорили. По-моему, на козырях она — залог успеха.
— Да, на козырях, пожалуй, должно сработать.
— Ясно, дитя мое? Слыхала глас маэстро?
— Но что это происходит с молодежью наших дней? — вопрошает Барбу, возвращаясь к своему занятию. — Вроде бы, я в вашем возрасте проводил ночи иначе. Во всяком случае, насколько я помню, теоретическими проблемами игры в бридж мы не увлекались.
— Извините, исправимся! — отвечает молодой человек, в шутку становясь по стойке «смирно».
— Критику принимаем… Мы — слабые женщины… — говорит Дана, слегка раскачиваясь на ногах и прищуриваясь.
— А вот и я, всегда готовый — сердцем, кулаком и всем телом — к защите слабых женщин! Доброе утро, ребятишки. Чем они тебя обидели, дорогая? Скажи, и я за тебя отомщу, — заявляет Димок, возникая со стороны кухни и осторожно неся в руках тарелку, полную брынзы и помидор.
— Премудрости игры в бридж, господин Нае, — сухо отвечает ему Габровяну. — Не думаю, что вы можете в этом помочь.
— Почему же, господин Барбу, я чемпион игры в девятку. Какая разница — бридж или девятка?
— Ха-ха, обсудим это в другой раз. — Барбу резко прерывает разговор и входит в дом, откуда тут же появляется вновь, с пляжной сумкой в руках.
— Иду к морю. Всего хорошего!
— А, молодое поколение, наша завтрашняя смена! Да, вам хорошо, у вас прекрасные условия! Мы в свое время проводили каникулы на молодежных стройках — Салва-Вишеу, Бумбешть-Ливезень… Да что там, будто только каникулы? И во время года мы ехали туда, где были нужны, — меланхолически вспоминает Цинтой, появившийся из комнаты в сопровождении своей пышной и румяной супруги, чьи глаза выражают безмерное восхищение всем, что говорит и делает муж.
— Вероятно, вы учились на заочном, — бросает ему через плечо Влад. — Пошли, Дана!
Цинтой некоторое время следит за ними взглядом, словно пытаясь осмыслить ответ Влада.
— Какая она нахальная, эта сегодняшняя молодежь! — смиренно обращается он к Нае, который с явным удовольствием следил за сценой.
— Скажите, господин Димок, разве у этих молодых людей есть принципы? Разве это нормально — сожительствовать вместе в одной комнате? Панделе даже не поцеловал меня до свадьбы, а слава богу, он ухаживал за мной целых полтора года, — искренне недоумевая, вмешивается супруга товарища Цинтой.
— Мадам, это и есть прогресс. Я думаю, между ними уже давно произошло то, что мы, старое поколение, называем «непоправимым»… Увидимся за обедом, до свиданья!
— Что это делает там, в душе, эта гражданка, мадам Дидина? Мой муж хотел бы совершить свой утренний туалет.
— Барышня Габи, выходите, другие ждут… Кончится вода, а больше я наливать не стану. Я и так по горло сыта — карабкаться на лестницу со шлангом в руках! Бедняжка Тити, если бы он видел, как даром расходуется вода…
— Ну, мы едем в Мангалию. Милика, смотри, не забудь список и положи сумки в багажник. Мадам Дидина, тут приедет один товарищ, привезет цыплят…
— Приготовь двух отварных, с картошкой и цветной капустой… Масло в холодильнике… Посмотришь там, я написала на пачке: «Пинтой».
— Не захватите ли вы баллон, а то газ кончается?
— Послушайте, товарищ Дидина, не потащу же я на своем «Фиате» баллон для всего двора! Пусть другие возят, небось, претензий у всех хватает!
— Пошли, Лика, не расстраивайся, не то давление поднимется, — укоризненно качает головой, его половина.
Дидина, уперев руки в боки, грустно глядит им вслед, потом, что-то бормоча, уходит на кухню, откуда доносится волнующий запах поджариваемых баклажан.
