Все теперь в одном здании: и артиллерийский комитет, и Главное артиллерийское управление… На нем большая мемориальная доска: «Ансамбль воспитательного дома. Построен в 1764–1780 годах…» Да, были здесь некогда и институт благородных девиц, и воспитательный дом для подкидышей. А теперь, пожалуй, в роли подкидышей выступает их новоявленная группа. Но они не такие безобидные, как прежние. Мало ли что они натворят в том сводчатом подвале!
…Когда началась война, из слушателей и преподавателей академии сформировали истребительный батальон. Пулеметным взводом, который на случай выброса вражеского десанта занимал оборону за Пахрой, командовал Клюев. А один из стрелковых взводов принял Борошнев.
Оказались в его взводе молодые ребята, в большинстве — выпускники гражданских вузов, к строевой службе почти неподготовленные. И Борошнев, со свойственной ему старательностью, наладил с ними занятия — изучение оружия, тактики, переползание, окапывание… Когда шестнадцатого октября их вызвали в академию, взвод рванул четким шагом сквозь осеннюю хмарь, мимо встревоженных москвичей, с мгновенно ставшей гимном Отечественной войны песней «Вставай, страна огромная…»
Пришли — а там уже и другие взводы. Узнали, что академия эвакуируется в Самарканд, чтобы в спокойной обстановке спешно готовить для фронта новые кадры артиллерийских командиров.
Добирались с большим трудом. Хорошо еще таким, как Борошнев, холостякам-одиночкам! А вот у Клюева, скажем, — жена и трое ребятишек…
После длительного, тяжелого маршрута добрались до Самарканда. Начались нормальные занятия в академии. И почти сразу же посыпались на имя начальства рапорты с просьбами направить в действующую армию. Авторов вызывали, распекали, доказывали, что они, готовя пополнение в артиллерийские подразделения, вносят свой вклад в будущую победу… Но рапорты с просьбой отправить на фронт не прекращались.
В самом конце сорок первого в Самарканд приехал из Москвы начальник одной из кафедр академии Константин Константинович Снитко. Известный ученый, профессор, доктор наук, генерал, он уже приступил к работе в артиллерийском комитете. И вот разыскал Клюева, которого хорошо знал по преподаванию и научной работе.
— Алексей Игнатьевич, — сказал тогда Снитко, — будьте готовы к возвращению в Москву. Там намечают создать при арткоме бригаду специалистов для исследования трофейных образцов боеприпасов и вооружения.
— А как с семьей? — спросил Клюев.
— Семья пусть остается здесь. Вы ведь там будете, можно считать, на военном положении. Итак, мне думается, для такой работы вполне подойдет пороховик Борошнев. Хороший химик и Попов, тот, что в сороковом кончил химфак университета, а потом попал к нам. Вы его должны помнить: он еще успел отлично поработать на кафедре взрывчатых веществ и тоже командовал взводом, составленным из слушателей…
В январе сорок второго с Клюевым, Борошневым, Поповым в Москву возвращался и полковник Филиппович, начальник исследовательского отдела академии, ставший надежным опекуном и помощником бригады, а затем научно-исследовательской группы: НИГ, как стали именовать ее в документах.
Прибыли, получили от арткома пропуска в здание академии. Обычные пропуска. Вот только в графе «Срок действия» было проставлено «До конца войны…».
«Поскорей бы до Москвы добраться, — думал Борошнев, возвращаясь из-под Можайска, — вызвать с вокзала грузовик и на Китайский забросить все это «добро»…»
Разномастный поезд — и вагоны, и теплушки, и открытые платформы — лениво, как казалось Борошневу, отсчитывал стыки. Окна вагонов заметала яростная, косая метелица — настоящая февральская. Давно ли мама говорила ему, маленькому: «Вьюги да метели под февраль полетели…» Мама, сестра — в Пашском районе, в двухстах километрах от Ленинграда, Вот, наверное, мучаются! Если бы пробиться к ним, повидать, помочь хоть немного…
Клюев встретил намерзшегося Борошнева радостно.
— Молодцом, молодцом, Владимир Алексеевич! Немало интересного доставили. Как же это вы ухитрились все поездом привезти?
— Да в поезде никто об этом и не знал, — улыбнулся Борошнев. — Опасности ведь никакой. Ну а если б начали бомбить, да попали — тогда один конец… Мы на платформу погрузили, закамуфлировали, и никаких разговоров не было.
— Хорошо, что так! Ну, будем разряжать, изучать, к выставке готовить…
— Макеты делать?
— Зачем? Это долго, хлопотно, да и не из чего. Мы просто распилим то, что вы привезли. Дадим настоящие, боевые снаряды — в разрезе.
— Не опасно? Пилить-то?
— На всякий случай водичкой сверху будем поливать, — усмехнулся Клюев. И тут же посерьезнел: — Разумеется, предварительно разрядим, обезвредим. Только вот ассортимент пока неширок… Осколочные да фугасные. Нет противотанковых. Главного нет! А я именно их жду. Начальство ждет.
— Почему так думаете, Алексей Игнатьевич?
— Да потому что они должны быть какими-то особенными… Еще году в тридцать шестом ходили слухи: появились, дескать, в Германии новые противотанковые снаряды, которые броню прямо-таки прожигают. Их поэтому и именовать стали — бронепрожигающие. Я долго поверить не мог в существование подобных. Но вот доставили в тридцать седьмом из Испании в академию фотоснимок — стоит танк, в борту у него торчит снаряд, наполовину вглубь ушел, а вокруг него застыли оплавления и брызги металла. «Видите, — говорят, — вот он и проплавил броню. Ну, если хотите, назовите не бронепрожигающий, а термитный».
— Термитный? Я как-то о таких уже слышал.
— Взялся один специалист за подсчеты и теоретически доказал, что никаким термитным составом, да еще за кратчайший срок, невозможно выплавить такое количество металла. Опять в тупик встали…
— А когда наши из Испании вернулись?
— Вот-вот, мы их с нетерпением ждали. В тридцать восьмом — как вы помните, академия наша еще была в Ленинграде — приезжал к нам Николай Николаевич Воронов — он в Испании носил кличку Вальтер… Выступал перед командным составом, доклад делал по поводу испанских событий.
— Где это было?
— В зале Дзержинского. Как сейчас вижу: двухсветный зал, по стенам — батальные картины кисти Рyбo, красные бархатные шторы. Вышел на трибуну высоченный, перетянутый портупеей Воронов, на груди — два ордена. И начал свой доклад. Много он нам тогда рассказал… И о возросшей роли артиллерии при обороне и наступлении. И о тактике борьбы с танками. И о боеприпасах. Вот только о новых противотанковых снарядах подробностей не сообщил… Наверное, тогда о них почти ничего известно не было.
— Неужели у нас не пробовали найти свое решение?
— Как не пробовали! Во главе с тем же самым Снитко искали. Перебрали самые различные взрывчатые вещества, даже особой мощности. Но прожигать, проплавлять броню и они не могли. На том и остановилось. А заблуждение насчет неких термитных снарядов продолжалось. Вот даже в «Красной звезде», если не ошибаюсь, шестнадцатого октября сорок первого статья была на второй странице. И в ней — то же самое про термитные снаряды… Так что, Владимир Алексеевич, голубчик, надо дальше искать!
…Склад трофейных боеприпасов. Глазам Борошнева предстал скорее не склад, а какая-то беспорядочная груда снарядов и выстрелов. Поле вокруг заметено снегом, и смерть трофейная — тоже вся потонула в снегу, возвышаясь причудливыми сугробами.
Подумал, подумал Борошнев, раздобыл метлу, деревянную лопатку и полез на эти сугробы. Размел один, раскидал с боков снег, начал снаряды ворочать. Подвернулись выстрелы — с ними надо поаккуратнее: ведь капсюльные втулки от нечаянного удара могут сработать за доли секунды.
За одним сугробом — другой, третий… Хоть и ветер студеный и снег колючий, а даже жарко стало от такой вроде бы дворницкой работы! От напряжения сводило руки, стали уставать глаза. Но подгонял, подхлестывал азарт: а вдруг в этом сугробе обнаружится то, что нужно найти? Или — в следующем?..
До самого заката, пока не навалились сумерки, проковырялся на складе Борошнев. Отобрал с десяток снарядов и выстрелов, но желанной новинки среди них не оказалось.
С этого склада — на другой. Та же самая картина. Затем — Белев, Сухиничи, Козельск. Много, много всего побросали фашисты! Но приказ Гитлера ими, видно, очень строго выполнялся. Не попадалась, не попадалась новинка! Правда, из каждой поездки Борошнев возвращался не с пустыми руками. Снаряды, выстрелы, мины отправлял в Москву на платформах и в машинах… Что полегче — вез сам в рюкзаке за спиной…
Первым за привезенные образцы принимался сам Клюев. Исследовался размер снаряда или выстрела, его данные, конструкция, чертеж… На долю Борошнева как специалиста-пороховика выпадали заряды: их вес, состав, физико-химическое исследование пороха…
