стула. На диване сидел широкоплечий парень в матросской тельняшке и читал газету.
— Вот вам новый товарищ, знакомьтесь, — сказала тетя Клава и вышла.
Парень поднялся. Он был выше Колосова на целую голову.
— Тихон, — басом произнес парень, подавая руку, и, помедлив немного, добавил:
— Торубаров.
— Николай Колосов.
Торубаров так сжал руку Николаю, что тот чуть не ойкнул, постарался поскорее освободить ее и потер о полу шинели.
— Силен ты, однако! — сказал он, с восхищением разглядывая парня. — С тобой рядом жить опасно. Как-нибудь шутя задушить можешь.
— Пять лет морским воздухом дышал, — не без гордости сообщил Торубаров.
Колосов подошел к этажерке с книгами.
— О, да тут, оказывается, и Сократа читают!
— Есть у нас один. Мудрости набирается.
Торубаров взял со стола газету и пригласил Колосова сесть рядом с собой. Когда Николай устроился на диване, Торубаров спросил:
— Ты вот с этим произведением знаком?
Газету с «Тезисами» Николай купил два дня назад в вагоне, но прочитать успел только то, что касается железнодорожников, остальное отложил до более подходящего времени.
— Большие планы, — сказал он, чтобы поддержать разговор.
— Большие? — перебил его Торубаров. — Разве это подходящее слово для такого документа? Грандиозные! Об этом не вполголоса говорить, а во всю силу легких надо кричать, чтобы все… Весь мир слышал! Я третий раз перечитываю и каждый раз дух захватывает. Горы готов ворочать!
Колосов с опаской покосился на парня и на всякий случай отодвинулся на край дивана. Почему-то вообразил, каким Торубаров может быть в гневе.
— Криком своих чувств не выразишь, — осторожно заметил Николай.
Спокойный тон Колосова охладил Торубарова, возбуждение его упало, как падает парус, попавший в безветрие.
— Таким, как ты, легче прожить, — холодно заметил он. — А я вот не могу.
И желая показать, что больше не намерен продолжать разговор, уткнулся в газету. Даже отвернулся от гостя. Несколько минут длилось неловкое молчание.
— Ну, я пошел, — поднялся Колосов.
Тихон не поднял головы.
«Какое мне дело? Куда хочешь, туда иди», — как бы видом своим говорил он.
«А ты, парень, ершистый», — беззлобно подумал Николай.
В это время из коридора послышался веселый возглас:
— Доблестным воинам — слава!.
В двери вырос Евгений Савельев, товарищ Колосова по железнодорожному училищу. Глаза его из-под козырька форменной фуражки радостно блестели.
— Посмотрите на него: лычку заработал! — не унимался Евгений, разглядывая Колосова, как статую. — Теперь, брат, за тебя без рукавиц не возьмешься — обожжешься. Но я рискну: дай-ка лапу! Прав Лонгфелло:
Кто не способен рисковать,
Тот джентельменом быть не может…
— Погоди, брат, а ты куда собрался? — нахмурился Савельев, не выпуская руки Николая, и, подмигнув в сторону Торубарова, вздохнул:
— Все ясно, политикой кормил. Это у моего соседа получается. Через пять минут гость начинает искать дверь, чтоб выскочить.
Тихон зашевелился на диване, пружины недовольно заскрипели.
— Зря! У нас с ним был хороший разговор, — улыбнулся Николай, — а тороплюсь: дел много. Деповскому начальству надо показаться — раз, в военкомат — два, в паспортный стол сходить — три.
— Это все правильно. Но прежде полагается узаконить твое возвращение, — хитровато прищурился Савельев, извлекая из кармана плаща две поллитровки. — Только не упирайся. Не нами обычай заведен, не нам его отменять. Два века назад один шотландский поэт сказал:
Я встречу гостя у порога
Со шпагой и стаканом грога…
— Начитался, как я погляжу, — улыбнулся Николай.
— Ума набираюсь, — скромно признался Савельев, распечатывая ножом банку с консервами. Неожиданно подал голос Торубаров:
— Кому книги ума добавляют, а тебе они, как сквозняк в пещере.
— Представь себе, Николай, иногда этот гигант бывает оригинальнее самого Сократа, — живо подхватил Савельев. — Иной раз бухнет что-нибудь, а я полдня голову ломаю, половину блокнота заполнил его изречениями. Если не возражаешь, Тиша, я опять запишу. Только эти слова, конечно, не в мой адрес. Сквозняк в пещере… способен выветрить в человеке все.
— Дурь, обычно, остается, — уточнил Тихон.
Вскоре на столе все было готово.
— Усаживайтесь, — пригласил Савельев. — Тиша, твоя газета никуда не денется.
Евгений разлил водку в стаканы до одного уровня и первым поднял свой стакан:
— Ну, Коля, за приезд и за встречу!
Он залпом опрокинул стакан и закрыл глаза, словно ожидая чего-то удивительного. Выпил и Николай. Водка теплом разлилась по телу и стало радостно от того, что его по-дружески встретили Савельев и Торубаров. Они не похожи друг на друга, но в сущности хорошие товарищи.
— Рад твоему приезду, душевно рад, — сознался Савельев. — Встречает меня добрая тетя Клава и говорит: «Николай Колосов приехал, в вашей комнате будет жить». Ну, я в аварийном порядке на тормоза, разворачиваюсь и в обратный рейс до гастронома.
— Спасибо, Женя. И тебе, Тихон, спасибо за компанию.
После второго стакана все трое разговорились. Савельев для выразительности махал руками, а Тихон то и дело стучал кулаком по столу. От его ударов посуда на столе пугливо подпрыгивала, а ломтики хлеба, как ошалелые, выпрыгивали из тарелки.
— Нам теперь никак нельзя по-старому работать, — трубил он, поворачиваясь к Евгению. — Особенно это тебя касается. С дружком еще связался. С Зориным. Мы, Женька, дурь из тебя выбьем. Точка!
Савельев поставил стакан, убрал под стол бутылку с остатками водки.
— А может, мне работа не нравится? Судьбой я обижен? Это ты можешь понять? — Савельев съежился, глаза у него потухли: — Тебе хорошо рассуждать. Ты своего добьешься. Поработаешь немного слесарем, на локомотив пойдешь. А к моей мечте дорога заказана.
Он тряхнул головой, словно сбрасывая хмель, и действительно стал выглядеть трезвее.
— Я мечтал стать машинистом. Железнодорожное училище закончил. Вот Колосов, вместе учились. Николай скоро сам будет поезда водить, а у меня проклятая Дальтонова болезнь отняла и мечту и радость. Забраковали перестраховщики. Ведь я хорошо вижу. Даже душу твою, Тихон, насквозь проглядываю. Эх, а как хотелось мне высунуться из окна паровозной будки и мчаться так, чтоб дух захватывало, чтоб в глазах рябило! — Карие глаза Савельева снова возбужденно заблестели, а на смуглых щеках выступил румянец:
Поезд мчится и грохочет,
Огибая цепи гор,
Словно вырваться он хочет
Поскорее на простор.
А навстречу светофоры,
Реки, горы и мосты.
Эх, уральские просторы,
Сколько чудной красоты!
Сам написал, сердцем выносил. Вот я и спрашиваю: что осталось мне в жизни? Седьмой разряд слесаря получить? Плевать я на него хотел.
Николаю стало неловко перед товарищем. Для Савельева было несбыточной мечтой то, что для него повседневностью. А как поможешь парню?
Николай молча пожал Савельеву руку, выражая свое сочувствие.
