Несколько лет назад была снова — уже в который раз после фильма самого Гитри — экранизирована пьеса «Дезире», на сей раз режиссёром Бернаром Мюратом с Жан-Полем Бельмондо, Клодом Ришем, Фанни Ардо и Беатрис Далль. Заметным событием в последние годы стал фильм Эдуарда Молинаро по сценарию Гитри «Безрассудный Бомарше», где блистательно сыграли Фабрис Луккини, Манюэль Блан, Жозе Гарсиа, Сандрин Киберлен. Эти фильмы могли оценить и российские телезрители. А Роже Вадим недавно снял телефильм «Отец был прав». Кстати, эта популярная пьеса и сейчас идёт в одном из парижских театров.
При составлении сборника, фактически впервые знакомящего российского читателя с творчеством Саша Гитри, мы оказались перед нелёгким выбором. Его перу принадлежит около 130 пьес, несколько романов, сценарии, воспоминания о современниках, автобиографические заметки, максимы и афоризмы, размышления о театре, кино, актёрском мастерстве, жизни, женщинах и любви — объёмные тома. К тому же он сам талантливо иллюстрировал многие из своих книг. Хотелось показать все грани его таланта.
В конце концов мы остановились на самом, пожалуй, известном его романе «Мемуары шулера», экранизированном им в 1936 году под названием «Роман шулера». Из многочисленных пьес были с трудом выбраны две, из наиболее, на наш взгляд, известных — «Отец был прав» и «Дезире». Кроме того, в сборник вошли некоторые из его афоризмов: и тут выбор оказался ничуть не легче.
Начинается сборник мемуарами самого Саша Гитри «Если мне не изменяет память», которые, думается, лучше любого предисловия познакомят читателя с этим незаурядным человеком, яркой Личностью в истории французского театра.
Ольга Захарова
Если мне не изменяет память
Автобиография
Памяти той, кто преподнёс мне восхитительный дар под названием жизнь.
Вместо предисловия
Анатоль Франс как-то сказал:
«Людей часто упрекают за то, что они говорят о себе. А ведь это как раз та тема, в которой они разбираются куда лучше, чем в чём бы то ни было другом.
Вряд ли что-нибудь способно вдохновить писателя больше, чем рассказ о самом себе…
Надобно признаться, в каждом из нас живёт потребность в истине, которая порой заставляет отказаться от самых прекрасных вымыслов.
Мы так любим читать письма и дневники великих мира сего и даже изречения безвестных людей, лишь бы они любили, верили, на что-то надеялись и оставили на кончиках перьев хоть капельку своей бессмертной души!
Есть много достойного восхищения у людей обыкновенных, а главное, всё, что вызывает наше восхищение, мы находим в самих себе, а это так приятно.
Нам нравятся любые мемуары и исповеди. Писатели никогда не рискуют нам наскучить, если рассказывают о своей любви и ненависти, своих радостях и невзгодах…»
Счастье, что Анатоль Франс произнёс эти слова!
Так что теперь, вдохновившись и заранее заручившись его одобрением, я, отринув всякий стыд, берусь за перо и приступаю к своему повествованию.
Предисловие... преамбула...
или, скорее, монолог
Рим.
Сегодня я завершаю своё турне по Италии, на календаре 21 февраля 1934 года, два часа утра — и я вступаю в своё пятидесятилетие.
Одним годом больше — одним годом меньше...
Подумать только, один приятель как-то посоветовал мне играть в гольф, не только для здоровья, но и, по его словам: «чтобы скоротать часок-другой».
Коротать часы — вместо того, чтобы продлить их как можно дольше!
Они ведь и так бегут слишком быстро!
Те, что мы теряем из-за других!
И те, что теряем по собственной вине!
Если с момента появления на свет я спал по восемь часов в сутки, то, стало быть, к шестидесяти годам просплю целых двадцать лет — иными словами, треть жизни.
Сколько времени впустую!
Итак, через год — пятьдесят.
Назад пути нет.
В сущности, это великолепно — звучит как доказательство.
Только вот непонятно, чего.
Ну да, пятьдесят, по-моему, это просто замечательно — во всяком случае, для мужчины моего возраста. А ведь когда мне было двадцать, все пятидесятилетние казались мне глубокими старцами, даже не верится!
Вот уж заблуждение из заблуждений!
Да, глупость, хуже не придумаешь! И самое обидное, похоже, подобное заблуждение живёт и поныне, так что современные молодые люди полагают, будто пятидесятилетние мужчины уже ни на что не годные развалины.
Ничего, у них ещё всё впереди!
Я только что проразмышлял над всем этим целых двадцать пять минут кряду. Шагал взад-вперёд по комнате и ломал себе голову. Хотелось во что бы то ни стало, не кривя душой, найти ответы на свои вопросы. И я безжалостно вглядывался в зеркало.
Да, так я и выгляжу.
А с чего бы мне, спрашивается, выглядеть иначе?
Разве другие не выглядят на свой возраст? Так в чём же дело? Впрочем, это ведь логично, нормально, когда человек выглядит на свой возраст. В этом есть известная раскрепощённость.
Я уселся в кресло и стал свыкаться с мыслью, что, похоже, старость и впрямь очень приятная штука. Только вот, думалось мне, всё же стареть занятие довольно печальное.
Молодость, она длится лет пятнадцать, от двадцати до тридцати пяти. Зрелость столько же — от тридцати пяти от силы до пятидесяти. И выходит, самая долгая пора — во всяком случае, та, что может продлиться больше всех прочих — это старость. Она может продлиться хоть пятьдесят лет. Стало быть, именно к этой цели и надобно стремиться. Ах, вот как? Значит, цель? А коли она цель, то лучше уж постараться достичь её поскорей! Вот почему люди, которые, по их словам, пытаются бороться со старостью, так часто выглядят смешными. Все эти крашеные волосы, парики, все эти нелепые ухищрения, наивные выдумки, от них в дураках остаются именно те, кто прибегает к столь жалким уловкам. Не стоит этим увлекаться, ибо, уверен, они оказывают как на моральное, так и на физическое состояние пожилого человека воздействие весьма пагубного свойства.
Хотя, что говорить, старость, конечно, не радость — пока стареешь. Это вроде какого-то неизлечимого недуга — что ни день всё хуже и хуже. Каждое утро ощущать себя менее молодым, чем накануне. Господи, когда у вас вылезают седые волосы, это не так уж печально, ведь в сущности, согласитесь, вам не так уж хотелось видеть их седыми... А вот терять волоски белокурые или каштановые, которые ещё толком и пожить-то на голове не успели — несправедливо и даже жестоко, ведь что ни говори, это какая-то часть вас самих умирает, подчиняясь неумолимому велению возраста.
Всякие руины и развалины — зрелище восхитительное. И всё же мне не хотелось бы стать очевидцем, как на моих глазах рассыпается в прах древний Форум.
Хорошо бы придумать такой способ, чтобы за какие-нибудь пять минут переходить от зрелости к старости. Вроде какой-нибудь операции, что ли... Вот на что стоило бы направить все усилия эстетической хирургии. Уверен, на этом поприще она принесла бы человечеству куда больше пользы. Представьте, вас усыпляют молодым — нет, конечно, не совсем уж прямо первой молодости, но всё же в полном расцвете сил — а будят, голова вся седая, на шее галстук ордена Почётного легиона, всеми уважаемый, респектабельный дальше некуда, и главное, избавленный от прискорбных огорчений медленного старения.
Помнится, как-то раз, когда я показывал Антуану Бурделю свой недавно законченный бюст, который находил весьма посредственным, тот заметил:
— Не судите слишком строго, а главное, не будьте несправедливы. Скульптор тут не виноват.
Потом, окинув меня внимательным взором, добавил:
— Рановато. Не время ещё лепить вам бюст. Погодите ещё годков пятнадцать.
С тех пор прошло пятнадцать лет.
Бурдель оказался прав. Чтобы быть похожим, надо сперва походить на самого себя. Я не был похож на себя, когда мне было тридцать. Это как одежда, либо она тебе к лицу, либо нет — а мне в ту пору моё лицо просто было ещё не совсем к лицу.
Нельзя присваивать себе право выглядеть на все возрасты — это было бы слишком уж прекрасно!
Мужчина может быть двадцатилетним, либо тридцатипятилетним, или пятидесятилетним, или, скажем, шестидесятилетним. Что касается меня, то я ощущаю себя мужчиной пятидесятилетним. Стало быть, настал час написать мой портрет. А поскольку никто вас так не обслужит, как вы сами, то позвольте мне набросать его парой-тройкой штрихов.
Кстати, помнится, я всегда мечтал быть пятидесятилетним.
Вроде бы, добился своего?
Да — на год!
С. Г.
Почему я появился на свет
