В жалкой лачуге Эмонов, что стояла на краю деревни и одним своим видом вызывала жалость, толпились несколько сердобольных соседей, что пришли обрядить в последний путь беднягу Катарину. Покойница лежала на лавке, уложить ее на колченогий стол никто не решился. Папаша Эмон, неопрятный старик в засаленной блузе и повидавшей виды шляпе, был пьян еще со вчерашнего дня. Возле умершей матери сидел бледный, худенький мальчик и машинально покачивал старую рассохшуюся колыбель.
– Вот несчастье! Я сердцем чуяла, что бедняжка Катарина долго не протянет. – Утирая краем шали сухие глаза, протянула Нинон. – Господь милостив, душа несчастной матери может быть спокойна, о ее малютке позаботятся.
Соседи с любопытством уставились на шевалье. Хотя одежда его была не новой, но высокомерный заносчивый взгляд выдавал знатного сеньора. Фернан прикладывал к носу надушенный батистовый платочек. Экая вонь в этой проклятой дыре! Скорей бы решить дело и покинуть унылое место.
– Эй, папаша Эмон, – Нинон пихнула успевшего задремать старика. – Очнитесь, наконец, да благодарите знатного человека, что проявил сострадание к вашей семейке.
Эмон мотал головой и глупо посмеивался, вот гадкий пьянчужка, он вовсе выжил из ума.
– Да придите в себя, папаша! Господин хочет позаботиться о вашей внучке, девочку пристроят в бездетную семью. А вам сеньор даст денег на похороны Катарины. Ну, вы согласны?
– Пристроят девчонку? Вот это дело. – Еле ворочая языком, пробормотал старик. – И еще деньжат дадут в придачу, хе – хе, видно, моя никудышная дочка сумела, наконец, заработать денег, только ей они больше не нужны, а мне сгодятся. – И Эмон вновь захихикал.
– Вот мерзость. – Прошипел Фернан, с отвращением глядя на старика. – Видит Бог, на этого старого облезлого гусака и трех медяков жаль.
– Простите несчастного отца, хозяин! – Завыл старик, падая на колени. – Мне бы всего лишь десять экю, проводить любимую доченьку как положено.
Повитуха и шевалье переглянулись.
– Не жирно ли, папаша Эмон? – Усмехнулась Нинон.
– Хватит и пяти. – Резко ответил Фернан.
– Пожалейте старого человека, господин, – продолжал завывать Эмон. – Мне останется кормить еще бедняжку внука, что остался круглым сиротой. Эй, Жак, что сидишь, словно немой? Поклонись как следует, да попроси доброго человека, не все же мне, старику, гнуть спину!
Но мальчик лишь испуганно уставился на незваных гостей, отчаянно вцепившись в колыбель сестренки.
Шевалье брезгливо нахмурился и бросил взгляд в сторону ребенка. Брови Фернана Робера удивленно приподнялись вверх.
– Хм, взгляни, Нинон, и как эти голодранцы произвели на свет такого хорошенького мальчишку. – Прошептал шевалье.
– Да, господин, ваша правда, парнишка – настоящий красавчик, ну так его мать, побирушка Катарина, в молодости была хороша собой. Уверяю вас, что и девочка вырастет настоящей красавицей. – Поддакнула повитуха. – Жаль, что мальчонке не повезло родиться у знатных людей, смазливое личико не принесет ему богатства в этой дыре.
– Да уж, – протянул Фернан, – в этом захолустье только свиней пасти. Вот в городе щенка охотно бы купили в богатый особняк. Господа любят, когда лакеи и пажи обладают красивой внешностью.
Глазки повитухи вновь сверкнули жадностью – пожалуй, она и впрямь разбогатеет на пустом месте.
И вскоре, сунув старому пьянчужке семь монет и бутыль сидра, шевалье отправился в охотничий дом, прихватив малышку нищенки Катарины и нанятую по совету Нинон кормилицу Аньес. А повитуха, усевшись в открытую повозку с наследницей барона де Кольбе и совсем потерянным от горя Жаком, отправилась в другую сторону.
Нинон сунула мальчику корзину с младенцем, наказав держать как можно крепче, и погрузилась в сладостные подсчеты будущего богатства. К полудню повозка подъехала к деревушке, что укрылась за лесом. Маленький Жак увидел запущенный двор, по которому сновали грязные худые куры, и высокую рослую женщину в неопрятном чепце и грязном фартуке, стоявшую на крыльце.
– Ну, Жак, мальчик мой, – проворковала повитуха, – вот мы и добрались. Славная поездка, не правда ли? Теперь ты и несчастная сиротка заживете припеваючи.
– Глазам не верю, госпожа Лартиг пожаловала. – Хриплым голосом произнесла женщина.
– Доброго дня, Жюли. – Сладко улыбнулась Нинон. – К кому же ехать с несчастными сиротами, как не к вам? Ведь всем известно, что добрее и заботливей вас не сыщешь во всей округе.
– Конечно, Жюли Трюшон готова принять любого сироту и опекать, как родное дитя.
Жак удивленно уставился на хозяйку, чей грубый голос и злое лицо вовсе не вязались с ласковыми словами. Но выбирать бедняжке не приходилось, он понуро поплелся в дом, следуя за толстушкой Нинон, что, отдуваясь, тащила корзину с малюткой. Гостья и хозяйка уселись за грязным столом в неприбранной комнате и налили себе по стаканчику вина. А чтобы малыш Жак не скучал, ему велели натаскать воды и подмести двор. Разве это не веселое занятие? К чему предаваться тоске, лучше покачивать люльку, в которую уложили девочку.
При этом ни хозяйке, ни гостье даже в голову не пришло дать мальчику хотя бы кусок хлеба или кружку молока.
– Ну, Нинон, тебя, видно, Господь послал, – пробасила мамаша Трюшон. – Веришь ли, я уже больше месяца осталась одна – одинешенька. Впору идти просить подаяние.
– Да ладно вам прибедняться, дорогуша, – хихикнула повитуха, как только дверь за мальчиком закрылась. – Куда же подевался ваш выводок?
– Как куда? Троих пристроила, двоих несчастных прибрал Господь. Не моя вина, что дети помирают. Видно, их час пробил.
– Верно, мало ли что случается. – Ехидно протянула Нинон. – И что, полиция не совала свой нос?
– С чего это? – возмущенно воскликнула хозяйка. – Если дитя подавилось и померло, или захворало – на то воля Божья.
– И то правда, давайте – ка лучше о живых, неплохо бы обговорить цену.
– Хм, мальчишка довольно мал, работник из него никудышный – пятнадцать экю и дело с концом. А за девчонку хватит и десяти.
– Ну и пройдоха вы, госпожа Жюли! Да я привезла вам целое состояние!
– Ха, как же! Мне придется кормить два рта, пока хотя бы верну свое.
– Как бы не так! А то я не знаю, что вернете с лихвой, вдесятеро раз больше. Девчонка хромая от рождения, и пожалуй, стоит дороже здорового младенца, а мальчик – настоящий красавец, мне известно, какую цену дали бы за него знатные господа.
– Ну и пройдоха ты, Лартиг! Почем тебе знать? Если девочка помрет, я вообще останусь на бобах, да и парень вполне может подурнеть.
И вскоре начался ожесточенный торг, словно сцепились две торговки на рыночной площади. У честного человека, пожалуй, волосы встали бы дыбом, узнай он, что разговор касается несчастных детей. Разгоряченные вином и охваченные неуемной жадностью, женщины продолжали шумно торговаться, не стесняясь в выражениях. Лица их раскраснелись, глаза сверкали, с языка то и дело срывались бранные словечки, и руки так и сжимались в кулаки.
Наконец, обе, поняв, что никто больше не уступит ни одного медного су, повитуха и мамаша Трюшон угомонились. На прощание обе вновь нацепили на лица маски слащавой любезности, и Нинон, позвякивая монетками в кошельке, отправилась восвояси. Жак до позднего вечера исполнял поручения хозяйки, которая заботилась, чтобы мальчик не заскучал. На ужин он получил кружку разбавленного водой молока и засохшую горбушку сырного пирога. Ведь мамаша Трюшон очень потратилась, не кормить же приемыша жареными голубями? И малышка получила свою долю подкрашенной молоком воды. Желудок у младенцев такой нежный, дитя ни в коем случае нельзя перекармливать, Жюли Трюшон знала толк в уходе за детьми. На ночь Жака оставили спать возле люльки – негоже, если плач ребенка будет будить хозяйку. А мальчику будет не так одиноко.
Через месяц в Фонтенельском аббатстве торжественно прошел обряд крещения. Девочку из семьи побирушек Эмон крестил сам господин викарий. Малышка получила имя Стефани и наследство барона де Кольбе. Баронесса Флоранс, наняв нянек и служанок, поселила дочку в верхних комнатах богатого особняка и преспокойно о ней позабыла. До того ли, когда есть деньги? Теперь молодая вдова и ее братец смогли зажить припеваючи. Правда, когда девочка подрастет и захочет выйти замуж, придется расстаться с богатством, но до этого еще так далеко, что вряд ли стоит забивать голову мрачными мыслями.
Тем временем настоящая дочь барона де Кольбе отчаянно цеплялась за жизнь вопреки плохому уходу и скудной еде. Жак искренне привязался к беспомощной хромоножке. Он потерял мать, и маленькая сирота заменила ему сестру. В редкие свободные минуты мальчик заботливо укачивал рассохшуюся люльку и шепотом напевал песню, что когда – то слышал от матери. Малышка засыпала, крепко держась за его палец.
