Стаська застыл – честное слово давать не хотелось. И не потому, что хочешь, чтоб всё было плохо, просто оно самому пригодиться может, слово это. Но, посмотрев на маму, он прикрыл глаза и сказал:
– Мама, я постараюсь, чтоб всё было хорошо.
Видимо, он сказал это как-то непривычно для матери: она растерялась и даже не стала хвататься за рюкзак, помогать.
Ну, в общем, поехали.
Пассажирами самолёта были, в основном, дети. Летела также с двумя заполошными воспитателями группа ребят. Стасик был единственным, кто ехал один, потому вёл себя степенно. Лишь покосился раз через плечо на толкущуюся при посадке группу – мол, малявки. Соседкой его оказалась одна из воспитательниц. Она постоянно вскакивала и шипела на весь салон: «Шишков! Василенко!» Но Стас видел, что всё это зряшное дело. Больше всего досаждал Стасике пухлый вертлявый мальчишка, сидевший сзади. Весь полёт он пинал спинку кресла и хлопал откидным столиком, а грузная женщина, наверно, бабушка, всё уговаривала его съесть ножку.
По прилёту, выйдя на трап, Стас не мог сдержаться от улыбки. Воздух вокруг был не просто другим – он был инопланетный. Пахло так, что хотелось дышать по-щенячьи, глубже. Вбирать в себя запах скошенной травы, нагретого асфальта, степной пыли, керосина. На Стаса нахлынули воспоминания, и он поспешил на автостанцию. Надо было ещё три часа ехать автобусом.
В том же автобусе – земля, как известно, штука круглая – ехала бабушка с пухлым внуком. Только теперь они сидели впереди, и Стаська, для отмщения, упёрся коленками в спинку его кресла. Но потом застеснялся и отодвинулся.
На станции, перед автобусом, говорливые старушки продавали пол-литровыми банками чёрно-красную черешню.
– Мытая, сынок, мытая, – вручила Стасу газетный фунтик с влажной ягодой одна из торговок.
Бабушка пухлого мальчика тоже купила черешню внуку, а теперь всё просила его выплюнуть косточку. Мальчишка же вертелся, осваивал сиденье и так, и этак, и ничего не слышал. Пока не тронулись, женщина замогильным голосом твердила: «Плюй косточку, плюй косточку».
«Неслух», – вспомнил Стасик ругательное слово своей бабушки.
Последним вошёл в автобус и сел рядом со Стасом симпатичный дедуля. Он был одет в затёртые джинсы и выгоревшую клетчатую рубашку. Но шляпа у деда была новая, ярко-жёлтая, с полями. Только с одной стороны поля загибались больше, а с другой – меньше. Когда Стас это отметил, то в голову ему пришло старинное название «треух», хотя он понимал, что треух – это что-то зимнее.
До посадки дедушка стоял в сторонке, в тени. Похож он был на летнего деда Мазая, который зайцев уже спас, а теперь спасает раскатившиеся глобусы. Потому что держал он в руке округлый узел. Полотно узла было чистым и выглаженным. И казалось – в узле спрятано что-то живое, так бережно дед нёс его. А поставив себе на колени, придерживал ладонями, словно вслушивался.
На деда и его груз обратили внимание все, но промолчали, лишь сидящие через проход парни не утерпели:
– Ты чё, дед, змеюку везёшь? – спросил один, лопоухий, сквозь загар которого проступали частые веснушки.
Второй парень, бритоголовый и не менее загорелый, перевалясь через друга, добавил:
– Иль ядрёну бонбу.
Дед промолчал, а дружки стали накручивать, кто во что горазд:
– Мы вот тронемся, а она вылезет!
– И как рванет!
– И всех нас того…
– Испачкает…
– И сожрёт.
– А меня есть нельзя – я к невесте еду.
Стасику стало неуютно от таких намёков, потому что в узле – он чувствовал – сидело что-то живое. Но дед, прикрыв глаза морщинистыми веками, был невозмутим.
Заинтересовавшись, непоседа-мальчишка сунул половинку мордашки меж спинок, поводил шкодливым глазом и объявился всей физией наверху.
Парни заговорили снова:
– Ты, дед, это – бросай темнить. Вишь, народ интересуется.
«Народ» натужно сопел курносым носом. Хитрый дед посмотрел, прищурясь, на Стасика, на мальчишку, но молчал – тянул паузу.
В автобусе было душно. Хоть все окна и люки было открыты, свежего воздуха не хватало. И тут Стаська почувствовал, что от деда пахнет чем-то вкусным – то ли конфетами, то ли мороженым.
Шумные парни вылезли со своих кресел и стали, гогоча, требовать от деда показать им свой груз. От ребят неприятно пахнуло винно-сигаретным духом. Наверно, поэтому дед заговорил сердито:
– Колоброды! Счас позову контролёра, он вам покажет. К невесте он едет! Да путная девка с тобой шага не пройдёт. Не дышите на меня – пчёлы здесь, они таких запахов не любят».
– Пчёлы! – толстый мальчишка скрылся за спинками.
«Вот чем пахло от деда, – понял Стас. – Мёдом. Но пчёлы! А если вылезет хоть одна?!»
А бритоголовый уже говорил примирительно:
– Ладно, дед. Шутканули мы. Ты, значит, рой везёшь. Славное дело. У меня отцов крёстный до сорока ульев держал. Большой любитель был.
Дружок его, веснушчатый и ушастенький, не унимался:
– Слушай, отец, я вот ни в жисть рой не видел, ни разу. Покажи, а?! В чём они у тебя?
Он коснулся узла кончиками пальцев.
– Ишь, плетушка.
Но дед сердился:
– Не дышите, шалопуты.
Тут появилась приземистая, как бочка на ножках, контролёрша с нудным голосом человека, которому приходится много говорить. Она отчитала кого-то за багаж, испытующе глянула на Стаса – один едешь? – и пригрозила парням, что если они будут приносить и распивать, то она их высадит и оштрафует. Для убедительности женщина потыкала пальцем в затёртую повязку на руке и прервала вопли парней, что, мы вас охраняли, мы ночей не спали.
– Дембеля, тоже мне! Закон един – хоть генерал едет.
Парни, похоже, сами были не рады и полезли на места, ворча себе под нос.
Контролёрша же, наведя порядок, пожелала всем счастливого пути и вышла. Автобус тронулся.
Все вздохнули с облегчением – в раскрытые окна и люки стал поступать свежий воздух. Стас совсем не помнил этого города. Он с интересом смотрел, как проплывают мимо дома: то городские высокие, то частные – утопающие в садах-огородах. И вдруг вздрогнул от резкого крика сидевшего впереди мальчишки. Тот, увидав что-то за окном, кинулся к бабушке.
– Дикой! Совсем дикой, – сказала она трубно. – Да каштан это. Отцвёл уже. Дерево такое, цветы у него.
Дед-пчеловод, заинтересовавшись, наклонился вперёд.
– Я ж говорю – дикой! Напугал как, – отвечала женщина. – Ходит только по асфальту. На травку хотела поставить, он ноги поджимает. Всякой зелени боится. Вон, каштана испугался.
И обратилась к внуку, который барахтался, упрятав ей в живот голову: «Проехали уж».
Красавец-каштан с разлапистыми листьями и увядшими цветами-свечками остался позади.
– Горожане, – старичок-пасечник, не отнимая от узла-глобуса чутких пальцев, покивал с пониманием блестящей головой.
А Стасик подумал: «глупыш», а потом и сам не заметил, как заснул.
Глава VI
Проснулся он от движения вокруг. Приехали. Теперь ему предстояло самое важное, о чём он ни разу не заикнулся родителям. Ведь как не старался, он не мог вспомнить тётю Валю. Точнее, он её совсем не помнил, а когда пытался, то перед глазами вставало голубое небо, а на его фоне кто-то высокий, шумный и яркий. Но, крепко надеясь на «авось», Стасик взял рюкзак и, блымая глазами, пошёл к выходу. И верно: спустившись со ступенек, он тут же увидел не такою уж высокую (два года прошло – многое изменилось), ладную женщину в цветастом платье и цветастой косынке.
– Ты Стасик? – спросила женщина.
– Я – кивнул он, давя зевоту и чувствуя, как полуденное солнце начинает припекать голову.
– Вот и славно! А то я боялась, что не признаю тебя. Пойдем! Нам на рейсовый.
Женщина махнула рукой на другой конец накалённой, как сковорода, площади, заполненной пыльными «Икарусами» и ярко, по-летнему, одетыми людьми.
Стасик послушался и пошел рядом, хотя он не был уверен в подлинности тёти Вали.
Они шли вдоль торгового ряда, где продавали всякие вкусности. Здесь предлагались семечки, сахарная вата, варёные креветки, жареные бычки, вяленая рыба, пирожки величиной с отцовскую ладонь, черешня – но не в пакетиках, а накрученная хвостиками на палочки, – скатанная в большие шары воздушная кукуруза. И снова семечки: тыквенные, подсолнечные, блестящие, мелкие, крупные, чёрные, толстые, продолговатые, белые, полосатые. Вся площадь перед рядом была усеяна шелухой и черешневыми косточками. Напротив одной из торговок предполагаемая тётя Валя остановилась и сказала скороговоркой:
– Ну, всё, товарка, встретила я свой груз, будет с кем Митьку моему собак по куширям гонять, – и сделала движение, увидев которое, Стас понял: встретила его именно тётя Валя.
Женщина взяла правой рукой стоявшую на прилавке сумку, а левой потянула кончик косынки, чтоб затянуть узелок. Другой же кончик тётя Валя, продолжая говорить, ловко ухватила губами и, поведя головой, отвела вправо.
