– Сюрприз. Сейчас программку купим, увидишь.
Лавируя между заполнившими предбанник театралами, в отличие от него в тепле ожидающими подхода своих спутников и спутниц, Иванов на ходу расстегнул пальто и, достав из бокового кармана пиджака билеты, через секунду протянул их стоящей на контроле сухопарой строгой старушке в темно-синей униформе, зажавшей в своей левой руке десятка полтора вытянутых и сложенных пополам одинаковых белых программок. За билетами последовала сотенная купюра. Получив назад надорванные посередине билеты, программку и сдачу, Олег мельком и на этот раз практически незаметно бросил взгляд на свои наручные часы. Было четырнадцать минут седьмого.
Помогая сестре освободиться от ее норкового полушубка, оперработник быстро и внимательно оценил складывающуюся диспозицию. Народу в театре было пока еще немного: в гардеробных даже не успели образоваться очереди; по фойе, в основном парами, прогуливалось десятка два будущих зрителей, лениво переговаривавшихся между собой и разглядывавших развешанные на стенах портреты артистов.
Сдав стоящей за барьером очередной бабушке в униформе верхнюю одежду и получив от нее номерки и маленький театральный биноклик, Олег поспешно, желая опередить всех возможных конкурентов, подвел свою даму к еще не занятому невысокому и мелкогабаритному коридорному диванчику, без подлокотников и спинки, стоящему самым последним в ряду ему подобных вдоль длинной продольной стены фойе. Он сразу положил глаз на эту банкетку: с нее, не привлекая к себе большого внимания со стороны остальных присутствующих, очень удобно было вести наблюдение за всеми лицами, попадающими в этот просторный холл, и, самое главное, за всеми теми, кто возымел желание удалиться в расположенные справа, в глубине, специализированные помещения, помеченные соответствующими табличками с изображениями мужской и женской фигурок.
Усадив сестру на гладкий и невзрачный дерматин банкетки, Иванов приземлился на нее сам таким образом, чтобы иметь возможность, ведя непринужденную беседу со своей дамой, одновременно свободно и без помех обозревать дальний конец фойе и подходы к тому из вышеупомянутых, разделенных по половому признаку, помещений, которое, в силу сложившихся обстоятельств, вызывало у него особый, повышенный интерес.
Заметив внимательный взгляд, который сидящая рядом с ним дама с прибранными в пучок шелковистыми темно-каштановыми волосами снова устремила на его прическу, явно ее удивившую и даже озадачившую, Олег поспешил опередить назревающий вопрос и вообще взять инициативу в предстоящем диалоге в свои руки.
– Ну, давай, давай, рассказывай. Как тут у вас. Как дела. Как сама, как Георгий.
– Тебе же вчера все уже доложили. В том числе и сам Георгий.
– Да что там по телефону доложишь. Все в общем и целом. Ты давай все подробно. По порядку. С чувством, с толком, с расстановкой.
– Да, собственно, и не о чем подробно-то. Все вроде нормально, тьфу, тьфу, тьфу. Все на прежних местах, при прежних делах. Слушай... что-то ты всё-таки... как-то...
– Изменился? Возмудел, похужал? То есть, наоборот, возмужал, похудел? Ну так что ж ты, мать, хочешь. Растем, взрослеем.
– Ты что, седеть, что ли, начал?
– С чего ты взяла?
– Волосы красить стал. Мало того, что отпустил.
– Да какой красить. Это свет здесь просто такой... дурной. Тусклый. Искажает.
– Ну конечно.
– Я тебе говорю. Надо ж такое придумать. Волосы красить. Что я, папик, что ли, какой. Или педик.
– А по губам за такие выражения.
– Ну это ж не ругательство. Это слово сейчас уже все дети знают. Кстати, как там наше подрастающее поколение?
– Да как поколение. Тоже нормально.
– Растет как на дрожжах?
– Не то слово. Мне уже по грудь, представляешь.
– Молодец племяш. Не устал еще от математического уклона?
– Да вроде нет. Наоборот.
– Отрадное постоянство. С языком как?
– Четверка.
– Вот тебе раз. Как это так, четверка?! А родители куда смотрят? Нет, я смотрю, надо срочно проводить профилактическую беседу.
– Ну... милости просим.
– К сожалению, увы... в следующий приезд.
– Ты что, на день один прилетел, что ли, только?
– Ну... кто его знает. Вполне возможно. Начальство еще не определилось. Но в любом случае, работы во... выше крыши. Так что... в этот раз никак не получится. Хоть убей.
– И что, даже сегодня после спектакля не заскочишь?
– Да... трудно сказать. До конца спектакля еще дожить надо.
– А есть какие-то сомнения?
– Ну... как сказал бы сэр Фрэнсис Бэкон... кто начинает свой путь в сомнениях, кончит его в уверенности. Сомнение – первый шаг к истине.
– Так, все, стоп, дальше не надо. С вами, сэр, все ясно. Уж коли в ход философия пошла...
– Да ладно тебе, Люлек, не обижайся. Я действительно пока не знаю. Честное слово. Звонка одного жду.
– Ах вот оно что. Понятно. А она что, из гризеток? В театры не ходит, что ты меня решил пригласить?
– Кто она-то?
– Та, чьего звонка ты ждешь.
– Да какая еще там «она». Что ты, прям, в самом деле, я не знаю.
– Смотри, все жене телеграфирую, чем ты тут... в отрыве от производства. Вернее, без отрыва.
– Ну началось! Гризетки какие-то. Говорю ж тебе, у меня полный цейтнот. Действительно звонка жду. По работе. Может, завтра с самого ранья сорваться придется. А может, и сразу после полуночи, кто знает. В аэропорт и... ту-ту.
– Назад?
– Может, назад, может... куда вперед. Бог его знает. Вот так.
– Деловой, прямо, куда деваться. Ладно. Давай теперь сам рассказывай. Как у вас там, в Парижах?
– Да тоже вроде ничего.
– Светлана как? Все в ТАССе?
– В ТАССе, в ТАССе.
– Свое подрастающее поколение заводить еще не собираетесь?
– Рановато еще. Пообтереться надо. Обжиться.
– Обжиться в Париже или... вообще?
– Да и так, и так.
– Понятно. – Ольга внимательно посмотрела брату в лицо, но заметила, что его взгляд, вроде бы тоже обращенный на нее, тем не менее проходит как бы стороной, фокусируясь где-то там, сзади, в дальнем конце фойе.
– Ты чего это там увидел? Такое интересное.
– А? – встрепенулся брат и тут же перевел фокус обратно. – Нет, нет, ничего. Просто... задумался. Ты о Париже напомнила. Я ведь знаешь чего придумал? Вытащить вас туда к нам на Новый год. А чего, отличный вариант. На жилье не тратиться. Приглашения я вам пришлю, с визами проблем не будет. А если сейчас забронируете билеты, с вылетом и возвращением в выходные, с интервалом в неделю, то выйдет раза в два дешевле. Если не в три. А что, я серьезно. Даже программу пребывания вам подготовил. Вот послушай. День первый – начнем с разминки – Нотр-Дам, Тур Эйфель, вечером – на пароходике по Сене. Затем, на второй день... – Олег начал увлеченно расписывать Ольге предполагаемую программу ее возможного предстоящего приезда, бросая за плечо сестры такие же внимательные, как и прежде, но гораздо менее откровенные и продолжительные взгляды. Ольга не ошиблась. Он действительно несколько секунд назад увидел то, что мгновенно привлекло его внимание и непроизвольно заставило тут же сосредоточиться и собраться. Но этого никоим образом нельзя было показывать. Наоборот, ему нужно было максимально скрыть и некоторую напряженность своего внутреннего состояния, и повышенный интерес к некоему постороннему объекту, что, как его в свое время учили на занятиях по прикладной практической психологии, лучше всего можно было бы сделать, выступая в активной роли рассказчика, а не пассивного слушателя. И он увлеченно продолжил живописание парижских достопримечательностей, достойных быть включенными в список первоочередных посещений, хотя и не знал сам точно, на сколько хватит запаса его красноречия.
То, что увидел Иванов и что заставило его так резко залиться соловьем, означало начало основной, решающей фазы длящейся уже второй день подряд операции. От гардероба, по направлению к туалетной комнате, с обозначенными на ней контурами джентльмена, неторопливо проследовала высокая плотная мужская фигура в темно-сером костюме, с характерным классическим профилем и со слегка вьющимися, аккуратно подстриженными волосами. Фигура вскоре скрылась из виду, дойдя до пункта своего назначения, и вновь появилась на свет божий где-то три-четыре минуты спустя. Выйдя из туалета, мужчина также неторопливо вновь вернулся в гардеробную и подошел к сухопарой старушке, стоящей на контроле, у входа. Дождавшись, когда старушка проверила билеты у очередной пары занырнувших внутрь зрителей, он купил у нее белый и немного вытянутый двухстраничный листок, пачку которых она держала в своей левой руке, и после этого отошел чуть в сторону. Бегло просмотрев программку, мужчина тут же ее закрыл и, свернув вдвое, засунул в правый боковой карман своего пиджака. После этого он медленной, размеренной походкой проследовал через фойе, мимо увлеченно что-то рассказывающего своей собеседнице молодого человека с прической «а-ля молодой Пол Маккартни», прямо в буфет, постепенно наполняющийся все прибывающей и прибывающей публикой.
