— Всемогущей — прошептала Дана- Всемогущей девчонкой…
— Госпожой Всемогущей Девчонкой — строго поправил Провожатый. — А теперь вперед, не будем терять времени.
— Не будем. — Дана встряхнула головой, рассыпав волосы в ровное, блеснувшее на солнце, каре и пошла прямо по тропе, не гладя на дорогу, потому что в руках ее был развернутый лист и она уже зубрила слова, шевеля беззвучно губами.
…На пустой поляне камень дернулся и грузно перевалился на прежнее место. Пестрая, розовая с зеленым, бабочка присела на его бок. Трещинки, из которых выбивался синий мох, раскрылись широко, слились в расширяющуюся воронку и не успела бабочка опомниться, как на ней с хрустом сомкнулись каменные губы…
****
…— Ну как она? — спросила Анна.
Пит осторожно прикрыл дверь и отошел внутрь комнаты.
— Чудесно. Улыбается.
Он сел в кресло напротив низкого стеклянного столика, налил четверть стакана апельсинового соку и подняв на уровень глаз, принялся рассматривать кружение оранжевой мути.
— Одеяло на полу?
— Нет.
— Ты как будто очень доволен….Но я думаю, что это вовсе не значит, что можно уже не беспокоиться. Все может повториться в любое мгновение. Мы должны…мы просто обязаны обратиться к врачу.
— По какому поводу?
— По поводу твоего ребенка!
Пит еще глубже забился в кресло и продолжил изучение процессов, происходящих в его стакане. Он избрал такой метод глухой обороны после того, как выяснил, что его моральных и физических сил не хватает даже на первые десять минут полновесного скандала. Нужно было прежде всего успокоиться и он покачивал стаканом, чувствуя, как с каждым броском жидкости на холодные стенки улетучивается гнев, уступая место тупой усталости.
— Тебе нечего сказать? — с горечью спросила Анн. — Ты что, не видишь, что с ней что-то происходит?
— Ничего особенного…
— Ах, так…
— Ничего такого, что требовало бы вмешательства врача.
— А то, что ребенок мечется во сне и стонет?…То, что она сбрасывает одеяло и, несмотря на это, горячая и вспотевшая? Неужели тебя не волнует, что ребенка постоянно мучают кошмары?
…Сок на мгновение дрогнул но снова вернулся к размеренному движению…
— Меня волнует, когда ребенка мучают кошмары. Я просто хочу сказать, что НАШЕГО ребенка кошмары не мучают.
— Меня просто бесит твоя уверенность!..
— Но почему же ты не хочешь поверить мне?…Послушай, я прочел груду книг, я могу уже организовывать платные курсы по этой теме и выступать консультантом в триллерах. Я пытаюсь объяснить тебе, но ты не веришь, или не хочешь верить…
— Я просто вижу, что происходит с Даной — резко ответила Анн.
— Но ты тоже постанываешь во сне сбрасываешь одеяло, а я иногда произношу пламенные речи и даже падаю на пол. Понимаешь, когда человек засыпает, он вовсе не превращается в бревно, жизнь продолжается даже ночью и есть границы активности, которые считаются нормальными. Кошмар вреден тем, что человек просыпается, что он вообще не может, или боится заснуть, а если и спит, то после просыпается измученным и уставшим…Дана просыпалась хоть раз? Нет, она спит, как сурок, а утром встает бодрая и свежая. К тому же она сама хоть раз жаловалась, что…
— Ты просто бессердечный тип — тихо произнесла Анн.
Она подошла к окну. Нужно было что-то сделать, уйти от обиды и раздражения. Прижаться к холодной поверхности до боли, так, что бы заломило в висках и не чувствовать уже ничего, кроме этой боли и темноты, заползающей снаружи. Голые деревья за окном размеренно качались из стороны в сторону, исхудавшие ветви проносились мимо тусклого лунного диска, будто стремясь схватить, сцарапать его с неба, но вечно промахивались и тут же заходили на новую попытку.
Пит молча стал сзади. Он смотрел то на колыхание рощи, то на сочетание блеклых цветовых пятен и движущихся отблесков, которые складывали на стекле отражение его жены. Ему вдруг отчаянно захотелось расплакаться. И совершить что нибудь глупое, далекое, детское. Забраться под диван, в теплую домашнюю пыль и свернуться там калачиком и лежать там, пока кто нибудь не выманит его наружу игрушкой или какой нибудь вкуснятиной.
" Она хочет тоже самое" прошептал внезапно голос, который он не слышал уже давно, с тех самых пор, как научался превращаться в черепаху при первых признаках неприятностей. " Она тоже хочет, что бы кто нибудь вытащил ее из под дивана…"
…Ветви еще раз безуспешно царапнули небо и вернулись удрученно на место…
Он наклонился к ее плечу так, чтобы забраться носом в мягкую прядь, что выбивалась у нее из-за уха и коснуться губами мочки.
Анн вздрогнула.
— Прости — чуть слышно, лишь дыханием, шепнул он. — Прости меня, пожалуйста. Я понимаю что ты волнуешься. Но…но я ведь волнуюсь тоже, поверь…Прости
Анн чуть наклонила голову, будто прислушиваясь.
— Прости…Я даже не знаю что сказать…скажу наверняка какую нибудь глупость…но…хочешь, я приготовлю глинтвейн?
— Глинтвейн — повторила, как эхо Анн. Он ждал ее слов, как будто сейчас решалась его судьба. — Ты умеешь готовить глинтвейн?
— А ты что, не знала? Господи боже, никто не знает моих талантов!
Он мягко обнял ее за плечи и повел обратно к креслу.
— …Глинтвейн — это мой божий дар. В студенческие годы вокруг меня собирались толпы страждущих с кружками, готовых умереть за каплю этого напитка. Я готовлю его исключительно на основе муската — красного, полусухого, именно такого, как ни странно, что живет у нас в холодильнике. Первым делом надо его подогреть, довести чуть ли не до кипения, чтобы вино загустело. Потом пряности — немного корицы, немного гвоздики, ванили, чуть-чуть лаврового листа, можно даже перца…
Он провозглашал составляющие рецепта и в тоже время носился по кухне, постепенно обрастая баночками, пакетиками и связками листьев. На плите уже стояла кастрюлька с вином и тонкие завитки пара пробивались вверх.
— …Потом прогреваем еще раз и охлаждаем…Или вначале цукаты?…Постой-ка…Нет, бог ты мой, конечно, цукаты во время второго прогрева! Как я мог забыть!
Анн тоже включилась в дело, но Пит доверил ей лишь помешивать варево и изредка пробовать с широкой деревянной ложки.
А потом они пили, обжигаясь, глинтвейн, облизывая ежеминутно сладкие губы, то и дело натыкаясь на уцелевшие, почему то, несмотря на процеживание, кусочки размякшей лимонной корки, терпкие палочки гвоздики или пластинки лавра. Облизывали липкие пальцы и пачкали и без того уже заляпанный стол. Проливали из ковшика на пол…Ветер на улице утих, деревья прекратили бессмысленную гонку за луной и стояли теперь неподвижно, уставясь в освещенное окно.
Глубокой ночью, перешептываясь и похихикивая, они направились в спальню дочери и долго стояли у ее кровати молча.
— Одеяло на месте — прошептал Пит и подмигнул.
— Она улыбается…Честное слово — Анн наклонилась, чтобы поцеловать Дану, но Пит удержал ее. — Испачкаешь, ты вся в моем божественном напитке…Тссс! — прошипел он, видя, что он Анн собирается рассмеяться.
На цыпочках, они выбрались из спальни. У выхода Анн оглянулась.
— Улыбается…Слава Богу, улыбается.
****
— Чудесно!..Чудесно!..Смотрите, какие они красивые!
Жемчужины падали с неба, подскакивали на пружинистых травяных кочках и скатывались ей под ноги. Изредка, когда они попадали во одну ямку и легко стукались друг о друга, раздавался стеклянный звон. Жемчужины красные, жемчужины зеленые, черные и простые, белые, все крупные и идеально круглые, все с томным перламутровым блеском, перекатывающимся по гладким бокам.
Дана захлопала в ладоши от восторга, а потом бросилась их подбирать. Непокорные, жемчужины скользили и уворачивались, выпрыгивали из рук, прятались в корневища травы. Но Дана не обращала внимания на те, что выскальзывали из рук остающихся было достаточно много и, кроме того, сверху постоянно сыпались новые, такие же прекрасные, всех оттенков и размеров.
— Брось! — шипел где то рядом Провожатый. — Брось немедленно и продолжай петь!..Глупая девчонка, они никуда не денутся!..Продолжай петь!
— Лю-юди, которые вышли погулять… — затянула Дана, не переставая ловить правой рукой непокорные скользкие шарика, а левой кидать их горстями за пазуху. — Неужели они никогда не верну-у-утся!
Град из жемчужин стал еще более плотным, а потом вдруг погасли колючие жаркие лучи солнца и на Дану накатила серая тень.
— Пой, пой! — визжал в восторге Провожатый. — Он спускается, он спускается!
— Кто? — рассеянно спросила Дана. Потом вдруг поняла…Подняла голову вверх и жемчужины, соскальзывая из ее медленно разжимающейся ладони, полетели обратно, в траву…Тень сгустилась и оформилась, порыв ветра отбросил назад полы ее легкого платья и смял стебли травы трепещущим пятном. Запахло вдруг чем-то чужим и пряным.
