– Не люблю рыжих, – ответил Геннадий. – Да и девушка у меня есть. Мы с ней третий год…
– Надеюсь, она не ростом в метр пятьдесят пять, и вся как Сальма Хайек?
– А что? – улыбнувшись, спросил Геннадий.
– Да просто частенько у таких бугаёв как ты – малюсенькие девушки, которые вам чуть ли не в пуп дышат, с выражением счастья на мордашках. Это меня, почему-то, раздражает.
– Да нет. Валька у меня – за метр восемьдесят, и от Сальмы у неё, разве что, размер груди. Если не больше.
– Нормально, – кивнул Стас
– А ты, значит, маленьких предпочитаешь?
– Ага. Я не из тех коротышек, которым нравятся дылды. Шагать, поспешая, рядом с такой, с горделивой мордой «Гляньте, это всё – моё!».
Геннадий широко улыбнулся:
– Стало быть, жена у тебя как Сальма Хайек?
– Ну, скорее, как Кристина Риччи. В смысле – по размерам.
– Тоже не плохо – усмехнулся Геннадий.
– А кто жалуется?! – чуть повысив голос и пожав плечами, вопросил Стас с улыбкой.
Они вышли на проспект. Как-то уже пустоватый, хотя вечер был ещё не поздний. До остановки надо было пройти почти целый квартал, чем они и занялись. Молчать, что-то, не хотелось, и Стас спросил:
– Ты слышал мнение, что наше время – это очередное Средневековье? Что думаешь?
Геннадий чуть повёл плечами:
– Слышал. Только, по-моему, у людей слишком размытое представление о Средневековье. «Тёмные времена», и всё тут. Негативно абстрактно, плохо, и типа всё с этим ясно. А я вон, недавно, прочёл книгу одного французского медиевиста – «Рождение Европы» называется, – так он там утверждает, что Европа, как она сейчас есть, становилась именно в средневековье. Ну, там, основание университетов, и типа много что ещё. Он, правда, явный фанат того времени. Он, например, утверждает, что никакой эпохи Возрождения не было, что Ренессанс – выдумка девятнадцатого века, а средневековье длилось вплоть до эпохи Просвещения.
– Ну, хоть это он оставил, – усмехнулся Стас. – А Инквизицию он не называл «некоторым преувеличением»?
– Вообще-то, следует признать, писал он о ней не много. Кажется, он про гонения евреев писал больше.
– Ну, это очень по-европейски – политкорретненько так. А из нынешнего средневековья, думаю, ничего путнего не возродится, и не выродится.
– А ты почему заговорил о средневековье?
– Просто я паскудно знаю, что так оно и есть. Априорные знания, знаешь ли, и всякая, типа, трансцендентная фигня. Или просто шизофрения. Несколько мешает жить, честно говоря.
– Сурово. А в чём это проявляется?
– Я, например, знаю, что в этом месяце у нас в городе будет совершенно два убийства, побудительными мотивом которых будет уверенность убийцы в колдовстве жертвы. Спишут на бытовуху, конечно.
– Ну, учитывая, сколько по зобоящику «колдовской» фигни показывают – ничего удивительного.
– Да. Вот только это будет только начало. Ты же видишь, как церковь последнее время задирается на всё и вся. Но за внешними проявлениями всё гораздо хуже. Там – люди.
– Думаешь, начнут жечь? – Геннадий широко улыбнулся.
– Хуже. Сокрытая агрессия – всегда хуже.
Они подошли к остановке и сели на лавку под новым навесом. Немного помолчав, Геннадий сказал:
– А может, всё не так уж…?
– Тут весь вопрос – ко мне, по крайней мере – в том, как относиться к моему знанию.
После этого они дожидались своих автобусов, обмениваясь короткими акынскими фразами.
Суббота удалась на славу. Иришкина радость от похода в парк и удовольствий по полной программе – это дорого стоило. В смысле эмоций, а не «бабок». Кто утверждает, что детей нельзя баловать, что это их-де портит, есть скудоумный жлоб, место которого – вертухаем в колонии для особо опасных.
В воскресенье, в двенадцатом часу утра, вибрируя, ожил ай-пэд Стаса. Уже на четвёртом такте рингтона Стас понял, что воскресенье отменилось. Взяв трубку, он сказал:
– Пли!
– Привет. Это – Геннадий. Твоя помощь нужна.
– Неужели перетащить что-нибудь?! – спросил Стас, кривовато усмехнувшись.
– Нет. – Было слышно, что Геннадий тоже усмехнулся. – Это касается нашего позавчерашнего разговора.
– Куда ехать? – спросил Стас упавшим в серьёзность голосом.
Когда он положил трубку, Иришка повернулась от телевизора, по которому смотрела какие-то чеканутые мультики, и спросила трудно определяемым тоном:
– Уезжаешь? В выходной?
Стас сел на подлокотник кресла, в котором она «сидела, но не очень».
– Да. Надо одному слонопотаму помочь.
– Слонопотаму? – В её тоне было намешано неверие, упрёк отцу, что он смеет думать, что она поверит, подозрение его в том, что он тупо шутит, и масса чего-то ещё, что обитает в голове пятилетних девчонок. Она машинально отвела своими тонкими пальчиками прядь светлых волос со лба за ухо. Стасу всегда, почему-то, виделось что-то немыслимо взрослое в этом жесте дочери. И нельзя сказать, что эта «взрослость» не подходила ребёнку, как бывает с другим. Просто, возможно, это было что-то, что «вычерчивает» твоего ребёнка из просто «твоего ребёнка» в «отдельного» человечка.
– Да, – сказал он незаметно успокаивающе. – Но это хороший слонопотам, и ему стоит помочь.
Он чмокнул дочь в щёчку и пошёл собираться. Иришка вернулась к просмотру мультяшек. Пока он одевался, Юля, стоя в дверях, спросила:
– Что-то серьёзное?
– А чёрт его знает, – сказал Стас, застёгивая рубашку. – Но просто так этот бугай не позвонил бы.
– Как я понимаю, о времени возвращения спрашивать бессмысленно? – Юля слегка улыбнулась.
– Ага. – Стас согласно кивнул.
Приехав на место, Стас сразу оскорбился, что называется, «по самое некуда». В задницу бы такие знания!
Он сразу увидел Геннадия (не увидишь его, ага! ), рядом с которым стояла рослая девушка. Стас понял, что это и есть Валентина, автоматически прикинул, что грудь у неё побольше, чем у Хайек, будет.
Рядом с ними стояли ещё трое – две девчонки, к которым подходит определение «тинэйджерки», и долговязый парень. Все трое с явной ментальной патологией – готы. Иссиня чёрные, явно крашенные, волосы, макияж, и немыслимое количество пирсинга в чём только можно. Стасу вспомнилось, как пару месяцев они поддались на иришкины уговоры и прокололи ей уши, купив простенькие серёжки. Он тогда подумал о том, сколько, через десять-двенадцать лет, она может себе напрокалывать, и в каких местах. Ему стало немного грустно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
