— Ого, вот у тебя действительно паранойя, — сказал Гарибальди.
— Так же, как и у тебя. Неужели ты забыл? Но мне всегда это нравилось в тебе.
— Иногда есть время и место и паранойе, — признал Гарибальди.
— Всему свое время и место, — ответил Шеридан.
— Верно. Но тебе не кажется, что надо соблюдать какой-то баланс? Как я говорил, когда мне было шестнадцать…
— Ты уже облазил всю галактику, знаю. Объездил все известные колонии, попадая в переделки. И это превратило тебя в того, кем ты сейчас являешься.
— С божьей помощью, — весело ответил Гарибальди.
— Но в данном случае, — продолжал Шеридан, — Дэвид — это не ты. Ты мог делать все, что угодно, ввязываться в неприятности без лишнего шума. Но Дэвид имел несчастье родиться моим сыном.
— Не думаю, что это несчастье, папа, — вздохнул Дэвид. — Надеюсь, ты не будешь приписывать мне того, чего я не говорил.
— Прости.
— Да из него такие заявочки постоянно сыплются.
— Не надо мне помогать, Майкл, — ответил Шеридан.
— В одном ты прав, — сказал Дэвид.
— В одном, — рассмеялась Деленн. — Ну надо же. Это стопроцентный прогресс по сравнению с большинством ваших споров, Джон. Ты должен гордиться.
— Не надо помогать мне, мама, — невозмутимо ответил Дэвид. Потом повернулся к отцу: — Значит, дело в том, что ты — президент Межзвездного Альянса. Можно сказать, что ты один из самых могущественных людей в известном космосе.
— Несколько преувеличенное заявление, но можно сказать и так, — произнес Шеридан.
— Но почему в таком случае… у самого могущественного человека во всем известном космосе… самый беспомощный сын?
Шеридан на мгновение опустил глаза и вздохнул.
— Дэвид… Мне бы хотелось, чтобы все было иначе. Чтобы мы жили в других условиях.
— Мы живем в таких условиях, которые сами определяем, пап. Нельзя сначала создавать определенные условия, а потом жаловаться на них и списывать все на превратности судьбы.
— Он прав, Джон.
— Et tu, Деленн? [10]
— Я не хотела сказать, что твои опасения не имеют оснований. Но он совершенно прав. Тут нет простого ответа, — ответила она.
— Когда же тебе будет можно? — он на мгновение задумался, а потом сказал: — Возможно, когда тебе исполнится семнадцать лет…
— Забудь про это, папа, — нетерпеливо сказал Дэвид. — Просто забудь. Я закроюсь в комнате и выйду оттуда, когда мне исполнится пятьдесят лет.
Возможно, тогда мне уже ничто не будет угрожать, — и прежде, чем Шеридан успел ответить, Дэвид повернулся к Гарибальди: — Ладно, что там у тебя за подарок?
— Дэвид, раз уж ты завел об этом разговор, то мы не можем вот так его закончить, — сказал Шеридан.
— Знаешь что, папа? Это мой день рождения. Если я хочу на этом закончить разговор, значит, разговор окончен.
Шеридан поднял руки в знак примирения, и Дэвид снова оглянулся на Гарибальди:
— Ну, и где же мой подарок?
Гарибальди полез в карман и достал оттуда PPG. Он вручил его Дэвиду и гордо произнес:
— Вот, держи.
Дэвид взял его и повертел в руках, чувствуя его тяжесть.
— Круто, — прошептал он.
Лицо Шеридана стало мрачней грозовой тучи.
— Майкл, — натянуто сказал он, — может, нам стоит выйти и поговорить…
— О, успокойся, Джон. Дэвид, нажми на курок.
— Дэвид, не делай этого! — отрезала Деленн.
— Ребята, может, вы мне доверитесь? После двадцати с лишним лет, думаю, что я это заслужил. Дэвид, направь его вон туда и нажми на курок.
Прежде чем родители успели его остановить, Дэвид сделал так, как ему сказали. Он прицелился и нажал на курок. Ничего не произошло, даже отдачи не было. Вместо этого в воздухе появилось изображение, идущее от PPG. Это была объемная голограмма, изображавшая весьма скудно одетую танцующую девушку в натуральную величину. На лице Дэвида появилась широкая улыбка.
— Здорово! А кто она?
— Господи, хотел бы я знать, — вздохнул Гарибальди. — С днем рождения Дэвид.
Деленн громко откашлялась.
— Майкл… не думаю, что это вполне подходит…
— Если вы намерены заточить парня на Минбаре, то, по крайней мере, дайте ему возможность видеть то, что творится за его пределами. Ведь я прав, Джон? — он замолчал. — Джон?
Шеридан смотрел на голограмму. Потом с трудом заставил себя отвернуться.
— О… да, прав.
— Джон! — возмущенно воскликнула Деленн.
— Деленн, от этого не будет вреда.
— Вреда! Он будет считать женщин плотскими созданиями, хотя они больше создания духовные и… — ее голос сорвался, когда она увидела вращения.
Склонив голову, она произнесла: — Это… возможно?
— Абсолютно, — тут же ответил Гарибальди. — Можно так сказать.
— Как? Нет, пожалуй, я этого знать не хочу, — быстро поправилась она.
— Возможно, это даже к лучшему, — рассудительно сказал Шеридан. Потом он кое-что вспомнил. — О! Вот еще одно.
Он подошел к шкафу и открыл его. Дэвид с удивлением смотрел, как его отец осторожно вытащил урну. Бережно ступая, как будто опасаясь, что споткнется и разобьет ее, Шеридан пересек комнату и поставил урну на стол перед Дэвидом, рядом с остальными подарками. Дэвид скептически посмотрел на нее.
— Это урна, — сказал он.
— Верно.
— Что ж… очень мило, — игриво произнес Дэвид. — Я уже подумывал о том, не закончить ли этот вечер собственной кремацией, ну… а теперь даже есть куда положить мой прах.
Шеридан засмеялся, а Деленн сказала ему:
— Это не простая урна. Это подарок от Лондо Моллари.
— Сделанный им до того, как он стал полной задницей, — добавил Гарибальди.
— Майкл! — нахмурилась Деленн.
— Ладно-ладно, убедили. Он уже тогда был задницей.
— Майкл!!!
— Ну, ладно тебе, мама, ведь ты тоже не слишком высокого о нем мнения.
— Оставь маму в покое, Дэвид. И, Майкл, пожалуйста… сделай милость, — и он быстро провел рукой по горлу, повернувшись спиной к сыну. — Дэвид… я знаю, что мы весьма нелестно отзываемся о центаврианах в целом и об их императоре в частности. Одному богу известно, сколько дров наломал Лондо за свою жизнь. Но… всем нам свойственно ошибаться.
— Только не мне, — сказал Гарибальди. — Ни единой ошибки.
— Ну да, ни единственной. Множество…
Гарибальди почувствовал, как сжалось его сердце при этом замечании Шеридана. Шеридан повернулся к Дэвиду:
— Дело в том, что Лондо подарил нам эту урну еще до твоего рождения. Он сказал, что по центаврианской традиции эта урна преподносится наследнику престола в день его совершеннолетия.
— Как рождественский кекс?
Шеридан моргнул.
— Что?
Дэвид хихикнул, ткнув пальцем в Гарибальди.
— Он рассказал мне об одном рождественском кексе. Никто не хотел его есть. Поэтому его передавали от одного другому в течение многих лет на каждое Рождество.
— Да ты прямо кладезь информации, Майкл.
Гарибальди ухмыльнулся.
— Мальчишке есть чему у меня поучиться.
— Ну, надеюсь, что он больше не подслушивает нас. Дело в том, Дэвид, что тогда мы были для Лондо ближе, чем его семья. Он чувствовал… к тебе какую-то привязанность. Ты был ему вместо сына, полагаю. Его тянуло к тебе, можно сказать, что и к нам тоже.
— А следующие шестнадцать лет он провел, пытаясь завоевать галактику.
— Я многого не знаю о Лондо и его советниках, — сказал Шеридан. — В любом случае, их постигнет неудача. У нас есть своя разведка…
— Но она уже не та, что прежде, — сказал Гарибальди.
Шеридан удивленно посмотрел на него.
— Ты хочешь сказать, что с тех пор, как ты оставил службу, все покатилось под откос?
Но Гарибальди явно был настроен серьезно.
— Если тебе хочется это знать, то да. Ты зависишь от того, что тебе говорят другие. Но я-то знаю, что если кому-то дать на лапу, то люди найдут свою выгоду совсем в другом, но никто не верит, что центавриане способны сотворить то, что, как я думаю, они могут сотворить.
— Лондо способен на многое, Майкл… но он не сумасшедший. Нападение на отдельные пограничные миры это одно. Но если центавриане попытаются ввязаться в кровопролитную войну с союзниками, то их сотрут в порошок.
— Возможно, Лондо и не сумасшедший, но чего стоит его премьер-министр со своими приспешниками, — ответил Гарибальди. — Проблема в том, что он невежественен и высокомерен. С невежеством ты уже сталкивался, невежественного можно перехитрить. Высокомерия тоже вокруг хватает. Высокомерных ты можешь победить их же высокомерием. Но высокомерие и невежество представляют собой убийственное сочетание. Если остальные члены Альянса прячут головы в песок, то это, конечно, их выбор. Но я надеюсь, что вы, господин президент, не будете походить на них, или эти шестнадцать лет смягчили вашу настороженность по отношению к центаврианам. И я говорю тебе: они опасны.
