Не так-то легко оказалось из нее выбраться. Тем более, что ружье лесничий держал на весу.
Наконец, весь грязный, вылез из канавы. Злой, красный, фыркает, будто лошадь после купания. Выловил свою зеленую шляпу с петушиным хвостом и как заругается на ломаном латышском языке:
— Черт подрал щенячий пород! Сказал — вон! Вам дробь в штаны пускать, да? Брат перепугался:
— Пропали! Убьет! Август успокаивал:
— Не бойся. Не имеет он права стрелять в детей.
— Права-то у него нет, а вот возьмет без всякого права и пальнет, — не согласился с ним Сипол. — Это же пруссак! Прятаться надо, и поскорее.
А мне и страшно и смешно — очень потешно выглядел франтоватый надменный лесничий, весь измазанный с ног до головы.
Мы быстренько утопили удочки, придавили сверху камнями и полезли глубже в камыш. Лучше бы убежать, да никак нельзя: единственная тропка пролегала слишком близко от того места, где бушевал лесничий.
Он нас теперь не видит, а мы тайком наблюдаем за ним сквозь просветы в зарослях. Вот уложил ружье в траву. Вот нарвал ивовых листьев и чистит костюм. Вот стряхнул несколько раз мокрую шляпу, сунул ее под мышку. Взял ружье и пошел в нашу сторону.
— Полезет! Полезет в болото! — Брат дрожал от страха. — Что ему терять? Брюки все равно уже мокрые.
— Пусть себе лезет! — Август не сводил глаз с лесничего. — Провалится в трясину. Еще и вытаскивать придется.
Август, конечно, храбрился. Ему было так же страшно, как и нам. Ведь податься некуда, разве только в озеро.
Лесничий прошел по мокрой лужайке и полез в болото. Зубы оскалил, глазами так и шарит по зарослям.
Мы еще плотнее припали к болотистой почве, следили за каждым его движением. Одежда у нас намокла. По спине пробегала дрожь. Хоть бы появился кто-нибудь из местечковых на берегу! Мы бы крикнули, позвали на помощь.
Эх, не надо было лезть сюда! Вот возьмет и пристрелит… Нет, не посмеет! Ведь мы не косули, не зайцы — мы люди…
А впрочем, кто знает: если барон и его слуги могут стрелять зайцев, косуль, рыбачить, когда другим это запрещено, то, может быть, у них есть право стрелять и в людей?..
Вода уже заливала лесничему сапоги, а он, как страстный охотник, лез и лез вперед. Хоть бы ухнул в трясину! Тогда мы по камышам, по камышам — и прочь!
Болотистая земля пружинисто покачивалась под тяжестью лесничего. Когда он ставил ногу на кочки, те утопали. Но он вырывал из ила чавкающие сапоги и упорно шел дальше. Все ближе к нам, все ближе…
Наконец остановился: впереди был илистый омут. Поднял ружье, приложил к щеке…
У меня по лбу катились капли — то ли пот, то ли вода. Кто-то из нас не выдержал напряжения и вскрикнул. Лесничий вздрогнул и, не опуская ружья, обернулся назад. На лугу никого не было. Тогда он прицелился и заорал яростно:
— Выходить, собачий сын!
Мы приникли к самой воде. Хотелось залезть в ил, зарыться. Частые и сильные удары сердца сотрясали тело.
Раздался выстрел. Рассекая листья камыша, дробь хлестнула по воде. И сразу же прозвучал отчаянный крик…
Выстрелив, лесничий стряхнул еще раз свою шляпу, аккуратно надел ее. Повесил ружье на плечо дулом вниз и заторопился к берегу. Я поднялся на ноги, прислушался. Кто-то плакал, кто-то из нас!
Лесничий уже добрался до леса и исчез за деревьями. Мы побежали по воде туда, откуда несся плач.
— Видишь, все-таки стрельнул! — хрипло произнес браг.
— Ничего! — Август скрипнул зубами. — Когда-нибудь и этого петуха хлестнут свинцом по длинным лапам! Подбежали к пострадавшему:
— В тебя, что ли, попал, Ивар?
— Да! — Он всхлипывал. — Вот. — Мальчик показал на правое бедро, Мы стащили с него штанишки. Из двух маленьких ранок текла кровь.
Сипол скинул курточку, оторвал полоску от подола рубахи.
— Сейчас перевяжем тебя и отведем домой. Ты только не бойся — ничего страшного. Это же дробь, а не пуля. Ногу сгибать можешь?
Ивар попробовал осторожно.
— Кажется, могу.
— Вот видишь…
Мы как сумели перевязали рану. Ивар успокоился. Взяли его под руки и повели домой. Он сильно хромал, ВОЕННЫЙ СОВЕТ НА ЯНОВОИ ГОРКЕ На следующий день местечковые мальчишки собрались возле нашего дома.
Подошел Август и сказал:
— Нечего здесь толпиться! Тут не поговоришь. Пошли на Янову горку.
Двинулись целой толпой. Даже оба младших сына кузнеца шли вместе с нами, хотя мать строго-настрого запрещала им якшаться с босяками — ей, видите ли, немецкая речь барона больше по нутру, чем родная! Все с почтением поглядывали на нас. Ведь мы нюхали пороху, побывали под свинцовым ливнем! Так и подмывало выкатить грудь колесом.
Рядом со мной, стараясь держаться в ногу, шагал маленький сын сапожника.
— И тебе не было страшно? — Он восхищенно заглядывал мне в глаза.
Я не стал его разочаровывать:
— Нисколько! Мы стояли в траве скрестив руки и спокойно ждали: пусть только попробует выстрелить — ответит по закону. И вот теперь отец Ивара подает на него в суд.
Даже своенравный Васька и тот не выдержал, придвинулся поближе ко вчерашним рыбакам:
— Селедочник Вейстер говорит, что лесничий имел право стрелять. Вы ведь его не послушались. Сипола это разозлило:
— Подумаешь, Вейстер! Сам он немецкий колонист, вот и пляшет под дудку лесничего. И вообще лучше пусть они уймутся, эти колонисты, и Вейстер в том числе. А то объявим войну — получит тогда из рогатки по своей багровой лысине!
— А еще кофейщица Рузе… — начал было Васька, но тут же почему-то передумал. — Ладно, потом скажу…
Бегом через луг, и вот уже Янова горка.
Высокие осины тянули к солнцу свои серебристые листья. Статные березы, монотонно шелестя, лениво покачивали листвой. За деревьями шли густые заросли папоротника. А там — обрыв.
Мы, словно кузнечики, попрыгали в карьер. Кто удачно, кто кубарем покатился по отвесному краю, вздымая столбы пыли.
— Вот как могут простолюдины! — воскликнул Сипол. — Пусть попробуют баронские сынки — живо свернут себе шею.
На дне карьера сбились в плотную кучу. Сипол поднял белый гладкий камень, подбросил в воздух.
— Ну, что сделаем с этим пруссаком, который стрелял в Ивара? Оставим так? Или…
Я его понял. Поднял точно такой же камень, стал оглаживать пальцами.
— Нет, не оставим! — наперебой закричали ребята. — Камнями его!
— Этому Вейстеру и всей его банде баронских подлипал тоже надо поддать хорошенько, — высказался Август.
— Всему свой черед, — сказал Сипол. — Сейчас главное — рассчитаться с пруссаком. Вот что: остеклим его окна воздушными стеклами. Я уж и местечко присмотрел, откуда это можно сделать без особого риска.
— А если поймают? — робко поинтересовался кто-то из мелюзги.
— А мы таких, которые боятся и которых можно поймать, не возьмем, понятно?
Тут в разговор вмешался Васька. Глаза у него азартно поблескивали.
— Пусть я лопну, если эти колонисты не знают, что пруссак стрелял незаконно. Сегодня утром позвала меня к себе кофейщица Рузе. Кофе налила, крендель дала: «Угощайся, мальчик, угощайся!» А пока я ел, начала выспрашивать, что говорят в местечке взрослые и ребята. Ну, про это самое, про выстрел. Я крендель умял, кофе выпил. Но так ничего и не сказал. Только: «Не знаю, господа», «Не слышал, мадам». Пусть больше не зовет, ха-ха!
— А почему? Если еще угостит, ешь, не стесняйся! — посоветовал Сипол. — А спросит, что мы делаем, скажи: от страха трясутся, сидят по своим норам и боятся нос высунуть.
Но нашлись и такие, которых Васькин рассказ обеспокоил:
— Ox, Васька! Смотри не стань их шпионом.
— С ума сошли! — возмутился Васька. — Я что — за барона, да?
— Кто тебя разберет! С Вейстером знаешься, с Рузе…
— Ну уж нет! — вступился за Ваську Август. — Всякое у него бывает, но чтобы изменником стать — это нет!
— Вот, слышали? — Васька зыркал исподлобья на обидчиков.
Сипол на песчаной стене карьера нацарапал острым камнем большое окно и в нем шляпу с петушиным хвостом.
— Кто попадет в хвост, получит картофельную медаль! Началась стрельба по цели. Камни ударялись о стену, песок осыпался на дно ямы.
Многие попали в окно. А вот в петушиный хвост — никто. Солнце ушло за лес. Одна за другой умолкали птицы, устраиваясь на ночлег.
Мы тоже разошлись по домам.
ВОЗДУШНЫЕ СТЕКЛА
К дому лесничего подобраться было вовсе не трудно. Белое стройное здание стояло на пригорке, открытое со всех сторон. Швыряй камнями откуда хочешь!
Но как потом удрать от погони? Вот над чем следовало крепко подумать.
Возле дома лесничего проходила дорога, а сразу за ней — угол баронского парка, отгороженный высокой оградой. Она-то и привлекла наше внимание.
Днем мы обследовали все подступы к дому лесничего. Примерились, откуда камень долетит, а откуда не добросить.
