— И сколько бы это заняло времени?
— Думаю, от часа до полутора.
— Но это же много! А если бы это случилось зимой, то отопление, например, жилого дома не осуществлялось?
— Совершенно верно — не осуществлялось бы. Но радиаторы в доме за такой промежуток времени не успели бы совсем остыть. К тому же зимой и время остывание котла сократилось бы. А Сушков, видимо, испугался, что его накажут за такой простой котельной, и поспешил исправить свою провинность. Вот и исправил, таким вот образом.
— Хорошо, пусть так. Но ваши кочегары всё это знали?
Андрей не успел ответить на этот вопрос, его перебил Лукшин:
— Разрешите мне ответить на этот вопрос, товарищ подполковник?
— Хорошо, отвечайте, заступничек, — не преминул уколоть того Андреев.
— Дело не в заступничестве, товарищ подполковник. Я был председателем аттестационной комиссии и выслушал всех кочегаров. Поэтому могу твёрдо сказать, что они всё это знали. Большинство вопросов, задаваемых членами комиссии, так или иначе, были связаны с этой темой.
— Тогда в чём же вина самого начальника теплохозяйства? Или вы сами ответите на этот вопрос? В чём ваша вина, товарищ Морозевич?
— Я отвечу на ваш вопрос, товарищ подполковник. Моя вина в том, что я не вдолбил в их головы, или точнее, плохо вдалбливал тот факт, что на смену они должны являться не только трезвыми, но и хорошо отдохнувшими. И ещё то, что они должны очень серьёзно относиться к исполнению своих обязанностей.
— А есть у этого кочегара какие-то смягчающие обстоятельства? Может быть, он заступил на смену не вполне здоровым?
— Нет у него смягчающих обстоятельств. Что касается болезни, то я пока что не могу твёрдо сказать — я после аварии с этим кочегаром пока что не встречался, — но у него, скорее, и, к сожалению, очень распространённая болезнь — тяга к выпивке. Но я уже об этом упоминал. Так что виноваты и кочегар, и я. Но многие из этих кочегаров просто ещё мальчишки.
— Ах, поди ж, ты, они мальчишки! А солдаты, что не мальчишки? Но мы же им доверяем оружие, да что оружие — мы им доверяем защиту Родины. Так почему же вашим людям нельзя доверить какие-то котлы?
— Я это понимаю. Поэтому и говорю, что нет смягчающих обстоятельств. И вины с себя я не снимаю.
Андреев долго сидел молча. Затем он обратился к Лукшину:
— А вы знаете, майор, он мне нравится: не прячется за чужие спины, не перекладывает ответственность, не ищет оправданий, не отбеливает себя в моих глазах, но и не выгораживает виновного. Я наслышан также, — это уже к Морозевичу, — о вашем умении вести разговоры с семьями военнослужащих. Вы довольно решительны и жёстки. Мне нравятся такие люди. Я верю, что вашей вины в этом инциденте мало. Но завтрак солдатам вы сорвали?
— Сорвали.
— И надолго?
— Часа на полтора.
— Не так уж мало, а нельзя ускорить этот процесс?
— Нельзя, товарищ подполковник. Если мы попытаемся его ускорить, то с резервным котлом может произойти нечто подобное.
— Может или произойдёт?
— Может, но с большой долей вероятности.
— А если сделать это осторожно, но энергично, и всё же сделать?
— Нет. Категорически нет. Мы рискуем оставить солдат не только без завтрака, но и без обеда и ужина, причём не исключена возможность, что и на несколько дней. Товарищ подполковник, если вы считаете, что в этом есть необходимость — отдайте приказ, я его выполню. Но, я думаю, — он взглянул на часы, — что солдаты уже завтракают.
— Вот молодец! — уже чуть ли не смеясь, ответил Андреев. — Хотел переложить ответственность на мои плечи. Нет, не получится. Хорошо, вы меня убедили. Убедили и аргументами, но больше своей стойкостью. Ещё раз молодец, не поддался на нажим. А на месте начальника КЭС ему бы цены не было, — обращаясь уже к Лукшину, задумчиво потянул он. Так, — снова к Морозевичу, — идите работать. Стоп, отставить! Ещё одно — проведите в своей службе собрание по этому вопросу. Кстати, майор, я думаю, что такие собрания следует провести во всех службах.
— Тогда, может, провести общее собрание всех служащих?
— Нет, я не сторонник вывешивать грязное бельё на всеобщее обозрение. Зачем мы будем по этому вопросу тормошить, например, женщин из столовых. В каждой службе есть свои проблемы. Я имел в виду службы КЭС, и без широкого разглашения. Проведите отдельные собрания, но на этом примере остановитесь и предупредите о недопустимости халатного отношения к своим обязанностям. Общим же для всех должно быть одно — дисциплина, и на это нужно делать упор. А она в последнее время что-то расшаталась. И это, майор, касается не только служащих. Поэтому предупредите всех, что за нарушения дисциплины я отныне буду карать любого вплоть до высылки в Союз, не принимая во внимание никакие былые заслуги. Это относится не только к рабочему времени. И к свободному тоже. За пьяные дебоши, драки, хулиганства в общественных местах в 24 часа виновные будут отправлены в Союз. Всё понятно?
— Так точно.
— Так, теперь по этому кочегару. Как его фамилия?
— Сушков, Николай Сушков.
— Так вот, чтобы завтра, от силы послезавтра и духу его не было в гарнизоне. А в дальнейшем за этим Сушковым могут последовать и другие. Вот теперь с этим вопросом покончили. Вам всё ясно?
— Так точно! — в один голос ответили Лукшин и Морозевич.
— Тогда свободны. Идите, работайте. Но перед этим проверьте лично, как там прошёл завтрак
Андрей и Лукшин облегчённо выскочили из кабинета командира ОБАТО.
— Ну что, когда проведём собрание? — спросил Лукшин.
— Завтра же, по горячим следам. К тому же, может, завтра с утра ещё и Сушков будет в гарнизоне.
— Вы его думаете пригласить на собрание?
— А почему нет? Он же, как говорится "виновник торжества".
— Во-первых, Сушков завтра уже не будет числиться в вашей службе — приказ об этом будет ещё сегодня. А во-вторых, его присутствие может вызвать разные жалости у других ваших подчинённых, просьбы с их стороны или со стороны самого Сушкова. Тогда это будет не дисциплинарное собрание, а собрание трудового коллектива по защите обвиняемого.
— Может быть, вы и правы, Борис Михайлович. Но как-то это не совсем по человечески, что ли.
— Сейчас нам не до сантиментов. Жизнь — жестокая штука. Вы же сами говорили, что Сушков сам себе яму вырыл.
— Говорил, — вздохнул Андрей. — И это верно, но человека то всё равно жалко.
— Да, жалко. Я, как вы знаете, не сторонник особо жёстких мер, но порой без них никак не обойтись. Иначе порядка не будет. И вы это понимаете не хуже меня.
Они вместе прошли в аварийную котельную. Она уже работала в нормальном режиме. И видно было, что Громов очень старается. Далее Лукшин с Морозевичем поднялись в солдатскую столовую, и зашли на кухню. Завтрак уже заканчивался. Андрей глянул на часы и прикинул начало этого процесса — завтрак, действительно, запоздал примерно на 1 час 45 минут. Посмотрел на часы и майор и протянул:
— Это хорошо, что уложились в указанное вами время. Очень хорошо. Теперь дальше нареканий уже не должно быть. Обед, я думаю, уже приготовят вовремя. Так, со столовой всё ясно. А когда вы займётесь ремонтом котла?
— Сегодня начнём разбирать его. Возможно, к концу дня…, нет, что уже скорее завтра установим, сколько его секций вышло из строя. А дальше будем заказывать их в КЭЧ, привезём и начнём монтировать. Но я думаю, что до конца недели должны управиться.
— Потом опять перейдёте на работу этого котла?
— А зачем? Пусть работает резервный. Какая разница. Он до этого долго не работал. Новый мы, конечно, испытаем, и всё — пусть стоит. Если зима выдастся холодной, тогда подключим к работе и его.
— Хорошо, занимайтесь своими делами. Да, я ещё забыл спросить — где будем проводить собрание — в клубе или нужен класс?
— Не нужно ни то, ни другое, Борис Михайлович. Командир, как я понял, не хотел привлекать большого внимания. А в клубе постоянно кто-нибудь да крутится. Проведём собрание в мастерской.
— А мест всем хватит?
— Хватит, потеснятся немного. К тому же часть кочегаров будет на смене. Мы с вами можем не сидеть за столом, а стоять. Если мы будем сидеть вместе со всеми, то это будет не строгое собрание, а какая-то дружеская беседа.
— И то верно! Ладно, по рабочим местам.
Андрей направился к мастерской. Время уже было рабочее, но когда он спустился в полуподвальное помещение, то подумал, что в основном помещении никого нет — было необычно тихо. Андрей открыл дверь и вошёл во внутрь. К его удивлению народа там было даже больше обычного — было несколько свободных от смены кочегаров. Конечно, все уже знали о случившемся и тихо переговаривались между собой. Андрей поздоровался и тоже молча сел за стол. Продолжали молчать и остальные. Характерным было то, что сейчас они все сидели на диване и лавках под стенами, никто не занял место за столом, как это было обычно, оставляя только место начальнику теплохозяйства. Наконец, после затянувшегося тягостного молчания, Морозевич произнёс:
